Алкабон

Жил на свете Алкабон. Жил, конечно жил!
За каждую берёзу с мглой боролся неустанно.
Пустоту пёр на горбу из последних сил!
              «Тере-фере!» – напевал,
              когда смерть поджидал.
Пока не приметил на чердаке Курианну.

Дурь его вверх толкала. Дурь, конечно дурь!
Золотились в башке заморочки и серебрились приветы,
когда, поднимаясь к ней, взгляда бросал лазурь
              чарам тихим, прозрачным,
              осевшим в углу чердачном,
вроде мало других чердаков на свете.

В двери громко ударил. В двери, конечно в них!
Кто колотит в двери, пусть войдёт и полюбит!
Курианна как Курианна… Сон в ней явью притих.
              Посреди той берлоги
              сладка и убога –
льнёт к ней в обтяжку что ли рубашка – и губит!

Жар опалил ему губы. Жар, конечно жар!
Спешил к ней впотьмах, как порожденье ночи!
Кто зрячий – смотри. Было их три:
              Он, она и берлога.
              Руки тянул как мог он,
чтоб любовь её вырвать назло всем прочим!

Белизну её тела жаждал. Конечно её, белизну!
А она поглощала его потиху, как могила.
Познал он ночные чары, шёпот, подобный сну,
              и так полюбил дивчину,
              что закричала: «Гибну!»
Ибо первой любовью, страшась, любила.

Снегирь в голове запел ей. Снегирь, конечно он!
Так пела в ней кровь, так падала в глубь желанья!
Счастье сдержи! Не вышло! Пара минут как сон…
              К волшебству не привыкла
              и с непривычки сникла.
Умирая, молчала в своё оправданье!

Чердак был всему виною. Чердак, конечно чердак!
С его высот в ничто всё валится бесповоротно –
рассмеялся в самое небо, но стих у земли, бедняк.
              Смерть ударила точно,
              от души только клочья.
Аж посыпалось наземь то, что бесплотно.

Прах из души посыпался. Прах, конечно прах!
Тот, что в путь золотится навстречу смерти бездонной, -
хлеба кусок весь в звёздах, замки в тёмных углах,
              ресница Божья, пчелы две, слёзка,
              три ангела из свечного воска.
И всё это грелось в душе Алкабона!