Девушка со множеством имён

рассказ

«Мне двадцать два, и свою жизнь я решила посвятить освобождению угнетённых народов мира от империализма». Такую запись она сделала на первой странице толстой тетради в клетку за год до окончания университета. Способный лингвист (европейские языки), она выиграла полугодовое обучение в Гёттингенском университете и выехала туда, едва дождавшись окончания сессии. Она поселилась в общежитии и быстро подружилась с политически активными студентами. Дискуссии в студенческих клубах и кафе, споры в парках и на улицах, мелкие акции антиглобалистов, вроде раздачи листовок посетителям торгового центра – эти необременительные занятия вскоре уступили место собраниям подпольного кружка, где обсуждались и планировались действительно серьезные вещи.

Преподаватели отмечали ее целеустремленность и внимательность, безупречное качество выполненных работ. Старательная студентка проводила выходные дни в библиотеке за чтением газет или в прогулках по городу. Когда в занятиях был объявлен перерыв на пять дней, она отправилась в путешествие – в город Кассель , участвовать в забастовке работников автоконцерна «Volkswagen AG». Под чужим именем, указанным в документах, выданных ей новыми друзьями.

Забастовка с чисто экономическими требованиями закончилась успехом рабочих, но главной целью поездки Лотты было восстановление связей в рабочем движении, и эта цель была достигнута. Пославшая ее организация обрела новых сторонников. Через месяц она, снова под именем Лотты, отправилась в Гамбург, где приняла участие в конгрессе антиимпериалистических сил и в последовавшей за ним общей демонстрации, традиционно окончившейся столкновениями с полицией. Участники конгресса составляли небольшую часть демонстрантов, в основном там была студенческая и рабочая молодежь, активисты местных левых и анархистских организаций. Этот медленный марш по улицам незнакомого города, плечом к плечу с незнакомыми ей людьми дарил пьянящее чувство свободы и причастности к чему-то большому и настоящему. Флаги развевались в прохладном вечернем воздухе, и люди всё шли и шли, и пели известную на весь мир песню рабочих – она пела вместе со всеми и чувствовала себя счастливой. И когда впереди неожиданно поднялись и сомкнулись щиты полицейских, а люди в колонне брались за руки и неосознанно ускоряли шаг, готовясь прорвать оцепление, когда первая бутылка с горючей смесью, ярко вспыхнув в наступающих сумерках, разбилась о мостовую, Лотте было не страшно, а только весело. Когда полицейские перешли в наступление, и она увидела, как дубинки обрушиваются на головы и спины демонстрантов, даже и тогда страха не было – только яростное возбуждение. Какой-то парень в маске, закрывающей нижнюю половину лица, бросил в сторону полицейских бутылку (она не долетела) и упал, получив удар. Лотта помогла ему встать, и сейчас же они, вместе с десятком других активистов, оказались окружены полицией.

Они познакомились  по дороге в полицейский участок, общаясь шепотом и взглядами, которые могут быть красноречивее слов.
– Сильно тебе досталось? – спросила она.
– Так, ничего. Как тебя звать?
– Лотта. А ты?
– Пауль. А, чёрт, больно всё-таки!
Она сочувственно протянула руку, он одним движением сорвал маску и прижал ее к колену, стараясь раздражением заслонить боль от ударов. Совсем мальчишка, лет 15, не больше, лихорадочно возбужденный после случившегося. Светлые волосы падали ему на лоб, он нервно встряхивал головой, отбрасывая их, оглядывался по сторонам. Отвечал коротко, неохотно, избегая смотреть в глаза.
– Пауль, – тихо позвала Лотта, – тебя раньше арестовывали?
– Спрашиваешь! Еще сколько раз! – ответ дан быстро, с такой горячей уверенностью, что Лотта поняла – парень боится, но не хочет это показывать. Наверное, и арест у него первый. Оба замолчали.
– Пауль, – позвала она снова, – давай скажем, что я твоя сестра.
Мальчишка бросил на нее быстрый недоверчивый взгляд. – Что? Зачем это?
– Скажем, что я твоя сестра, – терпеливо повторила Лотта. – Приехала в гости и вытащила тебя в центр. Тогда мы просто гуляли, ничего плохого, и твоих родителей не будут искать.
– Гуляли? Там с десяток полицейских видели, как мы «просто гуляли». Нет, мне моя дорога известна, а тебе незачем тащиться со мной. Только пусть не думают, что я им чего-нибудь скажу.

Утром, расставаясь, он неуверенно протянул руку. – Ну, пока, что ли? – Подожди. Скажи, зачем ты кинул коктейль в полицейского, который нас не провоцировал? В России на демонстрациях тоже бывает много полицейских, но с ними не дерутся, а здесь каждая акция протеста – это драка с полицией, раненые, арестованные. Зачем?

Пауль задумался, не зная, как лучше объяснить. Взглянул в такое доброе, внимательное лицо Лотты и радостно выпалил: – Но ведь было круто, правда? Лотта улыбнулась – понимающе и чуть грустно. – Да уж, было круто… Ну, до свидания, братец! Держись тут. Она крепко пожала руку своему юному товарищу. – До свидания. И – спасибо, сестренка!

***

Документы на имя Лотты засвечены, хотя и выдержали беглую проверку. Еще месяц она пользуется ими в Гёттингене, ведя двойную жизнь: для сокурсников и преподавателей – старательная иностранная студентка, для товарищей – ловкая и отважная подпольщица, убежденная коммунистка. Через месяц грянет расплата. Полицейский налет на собрание их подпольного кружка – малой части организации, пытающейся связать воедино практический опыт немецких леворадикалов середины ХХ века и русских большевиков. Двухнедельный арест девушки, скрывавшейся под именем Лотты, и высылка назад в Россию. В ближайшие годы легальное возвращение в Германию для нее невозможно.

Долгие зимние месяцы она работает на заводе «Volkswagen» в Калужской области, где постепенно нарастает активность независимого профсоюза рабочих автопрома. Весна снова зовет в дорогу. Попутные автомашины, случайные заработки, новые товарищи. Сырой и ветреной ночью на 18 марта она опускает цветы к подножию Стены коммунаров, мысленно давая клятву посвятить всю свою жизнь революционной борьбе.

Снова – двойная жизнь. Днём Франческа – веселая, приветливая официантка в одном из кафе Милана. Ночами и в выходные дни по скользящему графику – распространитель нелегальной газеты «Classe operaia». Она находчива и изобретательна, «ее» кафе – одна из «явок» леворадикалов. Именно там ее вновь находит судьба, и жизнь девушки круто меняется. Она вынуждена снова уйти в подполье.

***

Ей 25, она еще молодая. Уже полтора года она, Фредерика Герра – боец возрожденных «Красных бригад». На ее личном счету 5 убитых офицеров полиции и мэр одного рабочего городка, приговоренный «Бригадами» к смертной казни за то, что рабочих, около двух лет не получавших зарплату, публично отправил просить денег у американского посла, так как в его городе они зарплату не получат никогда. Вместе с товарищами Фредерика устраивает нападения на банки и взрывы полицейских участков, держа в страхе богачей. Все добытые средства направляют на поддержку рабочей борьбы, помощь беднейшему населению и политзаключенным. Малая часть тратится на поддержание деятельности самих «Бригад», но деньги на жизнь бойцы зарабатывают сами.

Кольцо преследований сжимается, но рабочие кварталы надежно укрывают Фредерику. Постепенно обстановка ухудшается, товарищи принимают решение временно покинуть страну. Малой группой им удается перебраться во Францию. Однако спокойной жизни не будет. Она переезжает с места на место, останавливаясь то в городах, то в сельской местности. Меняя имена, меняя внешность, живя одной жизнью с теми, кого поклялась освобождать и защищать.

Прежние товарищи передают ей новые документы, и появляется гражданка Германии Маргарита Вальтер. Она может вернуться, и с радостью устремляется туда, где ее способностям и опыту найдется лучшее применение.

***

Человек, открывший дверь конспиративной квартиры, кажется ей смутно знакомым. Он улыбается. – Ну здравствуй, сестренка!
Сомнений нет – это Пауль. Он повзрослел, сменил имя, и челка уже не падает на лоб, но глаза остались прежними. Глаза и улыбка. Вместе они осуществят немало рискованных операций, прежде чем Пауль и его боевая подруга Марта погибнут в перестрелке с полицией. Но огонь городской герильи погасить невозможно, раз начавшись, она будет вспыхивать снова и снова.

…Взрывной волной ее отшвырнуло к стене, и Маргарита потеряла сознание. «Ошибку. Я допустила ошибку» – эта мысль возникла первой. Окружающий мир плавно покачивался, откуда-то со стороны долетал звук сирены «скорой помощи». Ужасная боль. И, в такт биению сердца, одна и та же навязчивая мысль: «Я допустила ошибку».

Специальные службы быстро придут к выводу, что девушка, пострадавшая при взрыве в корпорации, не заложница и не принадлежит к обслуживающему персоналу. Это даст все основания подозревать ее в организации акта, но сейчас ее считали только раненой и потому отправили в обычный госпиталь, не в тюрьму.

Врачи спасли Маргариту, сделали всё возможное. Выздоровление обещало быть долгим. Она сумела избежать неприятных вопросов, демонстрируя частичную потерю памяти, но слишком хорошо понимала, что ей дана лишь временная отсрочка. Когда полицейский детектив впервые пришел к ней поговорить о взрыве, по его тону и вопросам было ясно, что он подозревает Маргариту. Был готов ордер на ее арест, оставалось лишь установить личность. И снова девушке удалось спастись. Товарищи, используя легальные связи, отыскали ее.
Когда власти официально заявили, что единственным человеком, раненным в момент взрыва, была участница леворадикальной группировки Маргарита Вальтер, вместо нее уже существовала пациентка частной клиники одного из небольших приграничных городов, мадемуазель Аннет Леру.

***

В палату, тяжело отдуваясь, вплыла Лизхен, медицинская сестра. Ей было уже под 60, но, несмотря на возраст и изрядную полноту, она отлично справлялась со своими обязанностями. Лизхен осторожно вкатила в палату маленький столик на колесиках – завтрак пациентки и лекарства.

Аннет сидела в постели, укрытая одеялом до пояса. Она дружелюбно приветствовала медсестру. Лизхен как-то странно на нее поглядела – словно бы с удивлением – и молча начала расставлять предметы. Не поднимая головы, она проговорила:
– Они тебя ищут, Маргарита.
– Что? – переспросила Аннет.
– Ты слышала. Полиция. Они тебя ищут.
– Не понимаю, о чем Вы, Лиз…
– Всё ты понимаешь, Маргарита. Думаешь, все вокруг слепые, но нет – у старой Лизхен есть глаза, и хоть они почти ослепли от слез, они всё видят!
Лизхен опустила руку в карман форменного халата и вынула фотографию, протянула ее пациентке. С глянцевого листка смотрел, улыбаясь в объектив, молодой мужчина в полицейской форме.
– Это мой сын, – сурово пояснила Лизхен. – Он погиб в перестрелке с террористами. Это было полгода назад, 4 февраля.

Никогда Маргарите не забыть тот день, когда погибли двое ее товарищей и сама она едва не лишилась жизни. Крупная акция, непохожая на их обычные действия. Налёт на штаб-квартиру транснациональной корпорации в дни экономического форума, ее персонал и руководство – в заложниках. Множество журналистов, прибывающих к захваченному зданию в поисках новостей. Ровно сутки длятся переговоры с полицией и руководством компании, требование только одно – отказ от закрытия трех металлургических заводов Германии, принадлежащих этой ТНК. Неожиданно для бойцов, требование выполняют и заявление об этом попадает в эфир. «Мы не уступаем давлению, но беспокоимся о судьбах наших рабочих» – так лицемерно звучит заявление директора корпорации. И всё же это победа. Верные своему слову, они освобождают заложников – весь персонал здания, кроме директора – и сейчас же, срывая переговоры о возможном отходе, начинается штурм.

Восемь человек из двадцати, участвовавших в операции, сумеют вырваться из кольца, но Пауля среди них не будет, как не будет и Марты. Маргариту, одетую в деловой костюм, примут за сотрудницу офиса. С болью в сердце она вновь вспоминает, как Пауль вскидывает автомат, дает очередь в разбитое окно и падает, заливаясь кровью. Он находит Маргариту глазами и улыбается ей, как тот 15-летний мальчишка, что дрался с полицейскими на демонстрации.

Маргарите уже не суждено узнать, что он рос без матери, под властью сурового до жестокости отца, пока наконец не сбежал из дома, чтоб примкнуть к леворадикалам. Со смертью Пауля это перестанет иметь значение. Марта погибнет в самом конце штурма, когда вдвоем они попытаются отключить детонаторы взрывных устройств, установленных в момент захвата здания. В этот момент Маргарита допустит ошибку, и произойдет взрыв. Марта спасла ее в последний момент – ценой собственной жизни.
– Ему было всего 35, – продолжала Лизхен. – Попадись мне эти проклятые террористы, я бы собственными руками…
– Я понимаю Вас, – начала Аннет, но медсестра не позволила ей договорить.
– Ничего ты не понимаешь! Пытаешься спасти собственную жизнь. А кто вернет мне моего сына? Кто, Маргарита?!
– Почему Вы зовете меня этим именем, Лизхен?
– А разве оно не твое? Тебя ищут по всей стране, твое фото показывали по телевизору сегодня утром. Я увидела. Старая Лизхен всё видит! А волосы надо было красить лучше, видно, что корни темнее. Как есть, ты Маргарита Вальтер.
– Всё-таки я понимаю Вас. Отрицать бессмысленно, правда? Вы потеряли сына. Я – любимого человека, он был убит при штурме. Я могу понять Вашу боль.
Старая женщина смотрела с подозрением, но желание поговорить о сыне перевесило осторожность. Она аккуратно присела на край кровати, бережно спрятав фотографию сына. Аннет (Маргарита) сочувственно улыбнулась ей.
– Он был твоим мужем?
– Нет. Мы даже никогда не целовались. Но я любила его. – Сама не понимая зачем, Маргарита добавила – Он звал меня сестренкой…
– У меня была еще дочь. Она умерла в 14 лет, лейкемия. Вот так я и потеряла своих детей… Для чего теперь мне жить, если их не стало?
Лизхен вынула платочек и стала утирать слезы.
– Мне жаль, что так вышло…
– Неужели? Зачем вы вообще туда полезли? Почему не даете простым людям жить спокойно?
– Это не так, Лизхен. Мы сражаемся с капиталистическим строем в интересах народа. И мы не террористы. Эта акция была в защиту рабочих с металлургических заводов, в защиту их семей, которые могли остаться без средств к существованию…
– А знаешь, что в выбросах этих заводов нашли канцерогены? Когда-то мы жили по соседству с одним из них. Из-за этих заводов заболела и умерла моя девочка. Все эти заводы следовало бы взорвать, будь они прокляты!
– Ну, Лизхен, Вы рассуждаете как заправская террористка, – неловко пошутила Маргарита. Лизхен это, похоже, обидело.
– Я говорю как мать. Мать, у которой твои дружки забрали единственного сына. Чем он вам помешал?
– Ваш сын защищал то, против чего мы боремся. Хотел он того или нет, но защищал. Власть богачей, власть больших денег, вседозволенность тех, у кого они есть. И, хотел или не хотел, понимал или нет, но он защищал и преступления, которые совершают богачи и нанятое ими правительство.
– Он что, должен был дать вам уйти?
– Да, дать нам уйти. Никто бы не пострадал, если бы полиция не начала штурм.
– Если бы не было террористов, мы бы жили спокойно, – упрямо повторила Лизхен. Маргарита вспомнила слова одного товарища – о том, что среднестатистический обыватель почти неспособен подняться выше своих личных интересов и сиюминутных желаний. Но продолжила.

– То, что сегодня принято называть террором – только ответ на преступления правящего класса. Разве не преступление – ограбить миллионы людей, чтобы сколотить состояние, платить нищенскую зарплату или не платить ее вовсе, по своей прихоти выбрасывать человека с работы, обрекая его семью, быть может, на голодную смерть? Сперва лишить работы, потом медицинской помощи, потом вышвырнуть за долги из единственного жилья – по какой статье квалифицировать это? Заставьте родителей брать кредиты на образование для своих детей, заставьте молодежь еще с институтской скамьи за гроши работать на вас, чтобы погасить эти кредиты, отодвиньте пенсионный возраст за пределы средней человеческой жизни – пусть работают до последнего дыхания! – и получите взамен личные самолеты и яхты, загородные виллы, отдых на самых роскошных курортах, красоту и молодость любых женщин по вашему выбору, а на закуску, если хотите – кресло депутата парламента. И всё это оплачено человеческими потом и кровью. Скольких богачи загнали в кредитное, долговое рабство, скольких обманули, заставив поверить, что такой порядок вещей – единственный? На их стороне – сила армии, полиции. Силу можно победить только силой, и мы стараемся это сделать. Они не хотят отвечать за то, что натворили, и подсовывают вместо себя таких, как ваш сын. Он – жертва, притом случайная жертва. Если мы понимаем опасность и готовы рисковать своей жизнью, то такие парни, как ваш сын, гибнут за чужое богатство, за интересы злобного, подлого, преступного меньшинства. Которое, надо сказать, о них ничуть не жалеет.

Лизхен внимательно слушала. – Зачем тебе это, тебе самой?
– Я думаю, что это мой долг, – тихо ответила Маргарита.
– Убивать людей?
– Нет, защищать интересы угнетенного большинства, быть вместе с теми, кто борется против всякой несправедливости.
– Что, без войны никак? Без взрывов этих? Вон, сама чуть не погибла.
– Никак, Лизхен. Пока никак. Просто так, без борьбы, они ничего не отдадут. За все уступки приходится драться. Пока трудящиеся не научились действовать как единая сила, нужны мы и подобные нам. Позже, когда пролетариат станет революционным авангардом всего общества, необходимость в нас, вероятнее всего, отпадет. У рабочих будут другие формы организации и другие методы борьбы.
– Так, значит, Пауль – жертва? – внезапно спросила Лизхен.
– Кто?
– Пауль. Мой сын.
– Да. К сожалению, без жертв обойтись не удалось.

Лизхен медленно встала, указала на тарелку с остывшим завтраком. – Ешь. А мне надо идти. Здесь неподалеку полицейский участок. Парни из него помогали мне после смерти сына. Они не поймут, если узнают, что я скрыла то, что мне известно. И не пытайся бежать. Здесь таблетки – тебе на весь день. Лучше прими их все сразу, и не будешь ничего чувствовать. Это всё, что я могу сделать.

Когда за медицинской сестрой закрылась дверь, Маргарита откинула одеяло и опустила ноги на пол. Врачи не рекомендовали ей вставать, но выбора не было. Поднявшись, она крепко ухватилась за спинку кровати, едва не рухнув обратно – так сильно закружилась голова. Если бы не было этой боли! Маргарита с сомнением взглянула на уложенные в специальное блюдце три голубоватые таблетки – анальгетик с легким седативным эффектом. Помедлив, собрала их и зажала в ладони. Она возьмет лекарство с собой и постарается растянуть дозу. Ее одежда и документы Аннет здесь же, в шкафу. Если повезет, ее никто не увидит.

Медленно, опираясь о стену, Маргарита добралась до окна и выглянула наружу. Ее отдельная палата находилась на третьем этаже, из окна был виден вход в клинику и часть улицы. На глазах Маргариты из здания вышла Лизхен и медленно направилась к шоссе. Она не переоделась – на ней по-прежнему был форменный белый халат, только сверху накинута легкая куртка. Остановившись на обочине, Лизхен обернулась и встретилась глазами с Маргаритой. Она слабо махнула рукой и ступила на проезжую часть.

Женщина пересекла крайний ряд и приближалась к скоростному, когда послышался рев мотора, и из-за поворота дороги вырвался сверкающий «мерседес» кричаще-красного цвета. Он гнал на запрещающий сигнал светофора, а водитель, высунувшись из окна, что-то кричал о тормозах. В последний момент он попытался объехать пешехода, но, видимо, не справился с управлением – автомобиль занесло и боком он ударил Лизхен, застывшую посреди проезжей части. Маргарита укусила себя за пальцы, чтобы не вскрикнуть от ужаса. Удар, должно быть, погасил скорость, и метрах в ста от места происшествия «мерседес» остановился. Водитель выскочил и бросился к Лизхен, которая лежала в стороне, неестественно вывернув шею. Практичные туфли на низком каблуке валялись на дороге, метрах в трех от тела. Полные и такие ловкие при жизни руки Лизхен были раскинуты, одна всё еще сжимала белый прямоугольник – фотографию сына. Маргарита, наблюдавшая за ней, была уверена, что в последние минуты жизни, вместо того, чтобы убежать от мчащегося автомобиля, Лизхен рассматривала эту фотографию. К месту катастрофы спешили люди, неподалеку слышались завывания полицейской сирены, и Маргарита отступила от окна. Она понимала, что снова должна бежать. Бежать, пока кто-нибудь еще не связал в единое целое «разыскиваемую террористку» Маргариту Вальтер и жертву автомобильной аварии (еще одно совпадение!) Аннет Леру.

***

Но время не ждёт, и она снова в работе. Шесть товарищей Маргариты Вальтер, участвовавших в акции в дни экономического форума, остаются в тюрьме. Им грозят чудовищные сроки по обвинению в террористической деятельности. «Сопротивление не есть терроризм» – под таким лозунгом разворачивается кампания по их освобождению, но безрезультатно. И тогда оставшиеся на свободе члены организации начинают готовить побег.

Обаятельная молодая женщина берет напрокат автомобиль. Никаких подозрений у служащих проката она не вызывает – предъявленные документы подтверждают, что у Бригитты Эйрих солидный стаж вождения. Автомобиль ей нужен, чтобы поехать в отпуск с семьей. Платит она наличными. Через три дня служащие фирмы проката назовут полицейским ее имя, а заодно узнают, что арендованный автомобиль с обаятельной женщиной за рулем участвовал в дерзкой операции, закончившейся побегом шести опасных преступников – именно так буржуазия всегда называет тех, кто даже в мелочах покушается на ее господство.

С надежными документами ее товарищи пересекают границу – сделать это в единой Европе не так уж сложно. Бригитту Эйрих разыскивают, и она получает приказ – исчезнуть. Девушка снова меняет внешность и покидает Германию, на этот раз – навсегда, хотя сама еще не знает об этом.

***

У самой польско-украинской границы, не отмеченный на крупных картах, затерялся небольшой шахтерский поселок. Жизнь поселка и двухсот его обитателей поддерживала шахта «Хрустальная». Именно здесь два месяца скрывалась неуловимая Бригитта, раскрывая окружающим ее людям науку классовой борьбы. Она обрела подругу – миловидная блондинка Беата, дочь погибшего горняка, больше других прониклась симпатией к приезжей. Однажды Беата спросила, что значит – быть революционером в наше время. Бригитта задумалась, потом сказала с легкой улыбкой:
– Это значит – всю себя отдавать борьбе за освобождение рабочего класса. Все свои мысли, чувства, действия, интересы подчинить будущей революции. И это значит – научиться нести ответственность. Ведь отвечаешь не только за себя. За своих товарищей, за общее дело. И за тех, кто верит нам и идет за нами, поддерживая то, что мы делаем. Вот за этих людей – в первую очередь. Доверие класса нужно заслужить, завоевать. Ты – часть своего класса, Беата, не забывай об этом.

По своей сути борьба за освобождение всех эксплуатируемых направлена против нынешнего государственного строя, против власти богачей. И эта борьба должна стать осознанной потребностью, причем не для единиц или маленькой группы, как сейчас, а для всех народов. Наше право и обязанность – всегда быть на переднем краю противостояния, там, где всего опаснее и труднее, с теми, кто нуждается в помощи.

Они говорили по-немецки – Беата хотела лучше узнать этот язык.
– Если мы выступим, ты будешь с нами?
– Я буду с вами, если смогу быть полезной. И если не буду в этот момент с теми, кто нуждается во мне больше.

Когда шахтеры «Хрустальной» подняли восстание, девушка со множеством имен уже покинула Европу. Защитники шахты «Хрустальная» навсегда вписали свои имена в историю рабочего движения. Бригитты не было среди них – она оставила своих новых друзей, чтобы вновь окунуться в битву, которая идет на всей Земле.

***

Ошибкой было бы думать, что во всех описанных событиях ее роль являлась ключевой. Эта девушка со множеством имен неудержимо стремилась в гущу классовой борьбы. Она была бесстрашна, исполнительна, умела организовывать и сплачивать людей, сама же работала с полной самоотдачей, все свое время, силы и способности отдавая делу пролетарской революции. Она делала то, что было нужно и полезно этому делу в каждый конкретный момент, не обращая внимания на то, что буржуазный закон называл ее действия преступными.

Разумеется, восстание угнетённых масс против угнетателей преступно – на взгляд этих угнетателей, как могли бы быть преступными, на взгляд блох или тараканов, попытки человека избавиться от них.

«Революционный красный фронт» привлекал ее, там она со своими способностями и умениями могла бы принести пользу. Тем более, после известных событий, оставаться в Европе ей было опасно – и вот в здании, где расположился подпольный горком коммунистической партии Исабель Обреры, перед усталым, серым от бессонных ночей человеком стоит молодая женщина в простой крестьянской одежде, с приятным, открытым лицом, хотя годы боев и лишений наложили на него отпечаток. Она рассказывает свою биографию, не называя имен, и завершает речь словами: «Мне 27 лет, и я пришла, чтобы вместе с вами сражаться за победу революции».

Завоевав доверие членов партии, она получает сложную и ответственную работу – поддерживать связь с партизанским отрядом Стани'слава Крайнего. Отряд, сформированный из рабочих рудника «АрДжи платинум», чья забастовка под грохот выстрелов нацгвардии превратилась в вооруженное восстание, идет на соединение с основными силами РКФ. Помочь им – долг членов партии.

Станислав почувствовал расположение к девушке – сам иммигрант из Восточной Европы, он начал здесь долгую борьбу, – вначале за собственное здоровье, отданное фабрике красок олигарха Альфонсо Переса, потом за экономические интересы своих товарищей, и вот теперь эта борьба одиночек превратилась уже в противостояние всему существующему несправедливому порядку вещей.

Это было два года и четыре месяца назад. Так давно и недавно. Вот уже две недели, как успехом закончилась последняя ее операция – совместная акция партизан Станислава и городских коммунистов.

***

В их городе был расквартирован батальон национальной гвардии. Подпольщики знали, что для нужд батальона в город свозят оружие, что хранится оно в старом здании одного из складов на окраине. Было сложно не воспользоваться этим, и вооружение решили изъять.

Поначалу события развивались по плану – революционеры скрытно подобрались к складу, нейтрализовали охрану и начали эвакуировать трофеи. Основную роль в этом играли люди Станислава, что было также предусмотрено планом. Но потом что-то пошло не так, а может, времени было потрачено слишком много.

Наблюдатели установили приближение сил нацгвардии. Тогда, чтобы завершить операцию и дать товарищам время на отход, оставшиеся внутри склада открыли перестрелку с «гвардейцами». Под огнем, отступая, они смогли забрать достаточно оружия и взрывчатки для новых операций партизан. Но группа, прикрывавшая товарищей, стремительно таяла. Пока наконец их не осталось всего трое – трое добровольцев-смертников, и среди них она – девушка со множеством имен.

***

Силы были явно неравны. Один товарищ был убит, ее ранили. Чей-то меткий выстрел, вспышка боли – и правая рука повисла бесполезным фрагментом тела. Во время краткого затишья она чем пришлось перевязала себя. Боли не стало меньше, но рука понемногу слушалась.

Еще один товарищ, 17-летний мальчишка, чем-то похожий на Пауля, страшно перепугался. Он едва справлялся с оружием, потом сказал, что кончились патроны. У нее остался один, последний, и зная, что захват неминуем, она предложила его мальчишке. Он отказался, побледнев от страха, и спрятался среди обломков стены. Что с ним случилось потом, она не знала.

Дом, который они защищали, превратился в руины. Положение осажденных было почти безвыходным – ни продолжать отстреливаться, ни уйти. Когда первый национальный гвардеец показался в дверном проеме, она, почти не задумываясь, выстрелила в него и нырнула в укрытие. Солдат успел отскочить, а она, опустив бесполезное оружие на пол, нащупала у пояса нож. Она умрет под чужим именем, сохранив доверенную тайну.

Другого нацгвардейца, приблизившегося к ее укрытию, она атаковала ножом. Это мог быть серьезный рукопашный бой, потому что она дралась отчаянно и умело, но ранение перечеркнуло этот план. Нацгвардеец поймал ее правую руку, впился пальцами в рану и вывернул руку так болезненно, что девушка едва не лишилась чувств. Солдат с трудом вырвал у нее нож, развернул девушку спиной к себе, ударив о стену, скрутил руки. Затем, хотя девушка уже не сопротивлялась, хладнокровно всадил отобранный нож ей в ногу выше колена.

Ее вывели на улицу, на яркий солнечный свет. Было больно глазам и очень болела раненая нога. Сейчас расстреляют – так решила она и постаралась идти сама, стиснув зубы, чтобы не застонать от боли. 10, 20 шагов – и всё еще не конец. Подчиняясь короткой команде своего офицера, нацгвардеец опускается на колено и уверенными движениями перевязывает ей рану. Поднимая глаза на девушку, он объясняет: «Чтобы не истекла кровью, прежде чем все расскажешь», – и улыбается…

***

Одно из помещений особого отдела контрразведки, созданного для борьбы «против терроризма и коммунизма». Дежурный офицер подчеркнуто равнодушен.
– Имя, фамилия?
С легкой усмешкой она отвечает: – Алетэйя. Больше я вам ничего не скажу.

Дежурный глядит как бы сквозь нее, но на самом деле отмечает детали: кое-где разорванную, запачканную кровью одежду, импровизированные повязки на предплечье и над коленом, усталое, но такое одухотворенное лицо, бледное от потери крови.
– Вы ранены?
– Дважды, – говорит Алетэйя. – Огнестрел и ножевое.
– Если будете сотрудничать, придет врач. Вас будут лечить. На упрямство мы отвечаем жестко. Подумайте, вы не в том положении, чтобы…
– Благодарю, – холодно перебивает девушка. – Среди нас нет предателей.

Ее оставляют наедине с часовым, стоящим у двери. В комнате есть скамья, но едва она пытается сесть, как часовой приказывает ей стоять на месте. На всякий случай он берет ее на прицел. Через несколько минут, изнемогая от боли, Алетэйя медленно опускается на скамью.

– Встать! – прикрикнул на нее часовой. – Пристрелю!
Девушка осторожно скрестила ноги, расправила повязку на руке и лишь после этого проговорила:
– Стреляй. Тогда меня не будут допрашивать.

Окон в комнате нет, часов нет. Голые стены, голый стол и стул в уголке, где сидел дежурный, голая скамья и рядом ведро с водой. Последний предмет вовсе не кажется здесь неуместным или чужим – она понимает, зачем здесь это, и ощущает холод внутри.

Ее охранник прислушивается к чему-то, выглядывает за дверь. Снова оборачивается к девушке.
– Офицер идет! Встань!
И она встает, потому что подняться на ноги в присутствии неизвестного ей офицера, выразив покорность врагу, будет позорно, но и говорить с врагом, глядя снизу вверх, тоже. Она встретит опасность стоя.

Дверь открылась, и вошел офицер, майор. Он был в форме, закатанные рукава до локтей обнажали сильные руки. Массивная фигура, широкие плечи, лет около 40. С минуту он откровенно разглядывал девушку, и наконец заговорил.
– Партизанка?
– Да! – ответ дан без малейших колебаний; в голосе, взгляде, движении головы заметны гордость и вызов. Офицер словно бы удивлен таким скорым признанием, хотя спрашивал он, зная ответ.
– Где остальные? Кто у вас командир?

Алетэйю мучила боль от ран, но девушка понимала: она – ничто в сравнении с будущими испытаниями. И заставила себя снисходительно улыбнуться вражескому офицеру.
– Не скажу.
– Где украденное оружие?
– Не украденное. Изъятое для нужд революции.
– Так где оно?
– Этого я не знаю.

Коротко размахнувшись, майор хлестнул ее ладонью по щеке. – Лжешь! – бросил он вместе с ударом и повторил вопрос. Темные глаза Алетэйи в первый раз засверкали от гнева.
– Этого я действительно не знаю. А если что-то и знаю, то не скажу об этом, ни при каких условиях.
Про условия – вышло случайно, но оба поняли, о чем идет речь. Алетэйя чувствовала, как повязки на ранах пропитываются кровью. Они продолжали стоять друг против друга.

Майор ответил в своей манере – коротко и грубо.
– Не строй из себя героя. Через мои руки прошла не одна сотня таких, как ты. Все вы сначала изображаете благородство, а сами начинаете рыдать после первого хорошего удара. Ничтожества. Так что говори сразу – сэкономишь мне время.
– Я ничего не скажу. – повторила Алетэйя.

У майора, о котором говорили – тяжелая рука – и взгляд был таким же. Его взгляд ощущался, как чуждое прикосновение изнутри. В глазах Алетэйи был свет, могущий становиться огнем. Она не отвела взгляд. Еще с полминуты длился этот безмолвный поединок, потом майор пожал плечами – в жесте «я сделал всё, что мог» – и бросил:
– Раздевайся.

***

Вот уже две недели Алетэйя в тюрьме. Ее настоящее имя и прошлое пока остаются тайной. Она размышляет, прокручивая в мыслях свои действия. Нет, ошибки не было. Экспроприация склада нацгвардии была частью подготовки другой, масштабной партизанской операции, деталей которой она не знает – так лучше.

Камера мала даже для нее одной. Три серых бетонных стены и четвертая – решетка, выходящая в пустой серый коридор. Никаких окон. Две недели – ни одного человеческого существа. Приходит только майор, его фамилия Грэй, и солдат, который иногда приносит еду и водит ее на допросы в комнату с голыми стенами, виденную ею в первый день. Теперь она точно знает, для чего служит та скамья. Немало долгих часов провела Алетэйя на ней, безмолвно корчась от боли, связанная по рукам и ногам. Но Грэй приходит к ней в камеру не за этим. Его любимая «забава» – раздевать девушку, связывать ей руки за спиной и безжалостно избивать. Когда она, теряя под ударами равновесие, падает, майор ожесточенно бьет ее ногами в живот или в поясницу, рукой поднимая связанные запястья. Во время таких «сеансов» она часто теряет сознание, но это ее не пугает, как не пугает и другая пытка – когда Грэй ставит ее, снова обнаженную, спиной к стене и хлещет ремнем по плечам, груди и животу.

– Почему ты молчишь? Как можно терпеть такое? – не выдерживает солдат.
– Это всего лишь боль, ее нетрудно стерпеть, – говорит она. Алетэйю мучает неизвестность – удалось ли доставить оружие партизанам? И если так, состоялась ли уже операция, для которой они добывали оружие? Может, ее освободят, и она сможет принести еще немного пользы делу революции…

Начинается третья неделя плена, и Грэй говорит ей:
– Ради чего ты мучаешься, зачем? Твои друзья подписали мирный договор.
– Это ложь, – строго отвечает она.

Майор молча бросает ей сложенный листок тонкой бумаги. Это газета, подпольная газета РКФ с передовой статьей о перемирии. Грэй снисходительно улыбается, глядя, с какой жадностью она читает газету. Алетэйя поднимает голову – лицо бледное от боли, искусанные в пытках губы чуть дрожат – и повторяет, уговаривая себя:
– Не верю. Это ложь.

Грэй уходит, оставляя ее наедине с информацией. День, другой – она всё время одна, и в голову закрадываются мрачные мысли: «Да, они… Да-да, они это сделали. Перемирие. Нет. «Не мир – капитуляция». На третьи сутки, около полуночи, Грэй приходит к ней, но говорить с ним Алетэйя не будет – она неподвижно сидит у стены, обняв колени руками, и даже не глядит на мучителя.

Не добившись никакой реакции, он рывком поднимает девушку на ноги, приковывает ее, не сопротивляющуюся, к решетке и оставляет, ударив лишь дважды – открытой ладонью по лицу и, посильнее, в область печени. На следующий день, ближе к обеду (впрочем, время здесь – понятие условное), он снова заглядывает к ней.
– Всё упорствуешь? Ты похожа на японских офицеров, которые не верили, что Вторая Мировая закончилась. Пойми, вы проиграли, для вас всё кончено!
– Нет.
– Куда вы спрятали оружие? Где Станислав? Кто эта Аврора?
– Я не знаю.
– Ты лжешь. Скажи правду!
– Не знаю!
– Лжешь. Говори!
– Я ничего не скажу.
Когда он снимает наручники, за 12 часов буквально впившиеся в кожу, Алетэйя бессильно опускается на пол. И Грэй, которому вдруг изменяют садистские наклонности, оставляет ее. На время.

Поздним вечером они сидят в кабинете Грэя, разделенные столом и стоящим на нем радиоприемником. Майор находит нужную волну – должны передать заявление Совета командиров РКФ о перемирии. Но вместо этого эфир наполняет звонкий, родной голос:

– Слушайте все! Слушайте Аврору! Наш отряд не принимает условий правительства. Ни о каком перемирии не может быть и речи, пока народ угнетен, пока дети рабочих и крестьян голодают, а революционеры томятся в тюрьмах. То, что предлагают капиталисты, не мир – позорная капитуляция. Но мы не сдадимся. Мы призываем всех бедняков, всех рабочих, крестьян и студентов, женщин и стариков присоединиться к нам во имя будущей победы революции. Мы продолжим нашу борьбу hasta la victoria final!
 
– Да! Да, я знала! – Алетэйя торжествующе вскинула сжатые кулаки. Грэй сердито выключил радио и тут впервые увидел, как девушка, которую он сам уже привык считать несгибаемой, плачет открыто, не заслоняя глаз. Плачет – от счастья.