Но даже самолёты над Москвой...

(Графоманам-нам, попавшим в ловушку своего самомнения и готовым платить из своего кармана за бумагу)

Но даже самолёты над Москвой
Быть может, не умели зарычать так:
Стихиру разрывает скорбный вой -
Все графоманы требуют печати!

Лесов вечнозелёных им не жаль,
И трав, всё обнимающих, как друга...
Цветами их увенчанную даль,
Что шепчет вслед: "Домой иди, пьянчуга!"

Но мысль пришла, она нечастый гость.
Зачем ей неприметной оставаться.
Редактору, словно собаке кость,
Летит опять: "Хочу публиковаться!"

Алмазы у него всегда внутри.
Я верю: у него большое сердце!
Но и костёр от выкрика "Гори!"
Скабрезного не может разгореться!

Врачу - ведь недостаточно добра,
Чтобы лечить: увы, мой друг, досада!
А от неразожжённого костра
Согреться как? и в чём найти усладу?

Лелеет и ласкает каждый пшик,
Что в голову пустую постучится,
Ленивый стихоплёт, тяжёлый бзик
Он видит упоительной криницей.

Но даже самолёты над Москвой
Быть может, не умели зарычать так:
Стихиру разрывает скорбный вой -
Все графоманы требуют печати!

Не может борзописец помолчать.
Везде обуреваем голосами,
Мечтая ранней птицею вскричать,
И лишь мычит, паря под небесами.

Ему б на балалайке побренчать,
Но брызжет, как фонтан, он словесами.
На том пиру я б мог заночевать:
Мёд не соприкасается с усами!

...За грубую поленницу из слов,
Спалённую сердечной пустотою,
Он денежки нести свои готов
Барыге, что с лопатой гробовою

Для Слова... Просто и непросто всё.
Больной горит на сердце отпечаток.
Но если в Слове не оставил след,
К чему, губя леса, его печатать?..