Беда и память - всё мое наследство

Беда и память  -  всё мое наследство
Март 2017 оказался щедр на потери .Ушёл из жизни мой последний дедушка, намного переживший моих бабушек, а вчера оглушила весть о смерти поэта – Татьяны Николаевны Суровцевой- моего поэтического ангела-хранителя. Она словно покровом Богородицы накрывала меня последние 20 лет от всяческих литературных дрязг и разборок.
Как давно это было?
Зимой 1998 года я приехала из Усолья - Сибирского в иркутское отделение Союза писателей России на ул. Степана Разина,40 с папкой стихов, отобранных на творческий конкурс в Литературный институт им.Горького. Она была первым в жизни профессиональным поэтом, кому я показала свои стихи. Полистав их несколько минут, она произнесла : «Поступишь ты в Литературный институт, пройдёшь отборочный тур»
Только 6 лет спустя я случайно узнала, что Татьяна Николаевна в ту нашу первую встречу забрала и опубликовала в журнале «Сибирь» два моих стихотворения под рубрикой областного конкурса «Молодость.Творчество.Современность.» и они же потом вошли в итоговый сборник этого конкурса, хотя никакого призового места или лауреатства (как и всегда)я там не получила. Вечный внеконкурсный неформат. Это была моя первая публикация в серьёзном журнале, мне 23 года, я только-только начала писать стихи и осознала, что именно это я должна и могу делать всю жизнь.
А потом?
Потом были оглушительные разборки на усольском туре областного конкурса, потом унизительная травля в Ангарске на еще одном туре, когда другие поэты Иркутска обсуждение моих стихов начинали фразой – «Пока я жив, ноги её не будет в писательской организации и что у меня не поэзия. Апрель 1998 года, а рукопись с благословения Татьяны Суровцевой отправлена в Москву в Лит.
А в июне 1998 я получила вызов на сдачу экзаменов в Литературный институт и поступила в мастерскую Станислава Куняева.
В 2002 году я вернулась в Иркутск – жить и работать, растить двоих уже детей  и Татьяна Николаевна стала моим старшим товарищем – опекала и поддерживала. Я прибегала в Союз на литературные вечера и встречи, много общались, пили чай. По стилю  мы с ней  конечно очень разные. Она чутьём чувствовала во мне мощь и силу слова, себе же оставляла всегда плавность и красоту звучания, кружевную игру полутонов, пионовую нежность, пряность…Татьяна Николаевна расцветала на литературных встречах с читателями, огорчалась от несправедливостей, когда литературными должностями пытались прикрыть поэтическое убожество и бесталанность. Трудную жизнь она прожила. В 10 лет умерла ее мама, а отец , быстро женившись , потерял контакт с дочерью. Девочкой она любила кататься на коньках под забайкальскими звёздами, возле жаркой печки сочиняла первые стихи. В 19 лет без мужа родила своего единственного сына, и мечту об образовании пришлось надолго отложить. Работала в библиотеке, писала стихи, её долго не принимали в Союз писателей СССР, хотя  первая книга была издана именно в Москве, пройдя все тогдашние редакторские препоны. Сын вырос, и в 1991 году она поехала учиться в Москву, на Высшие литературные курсы Литинститута. События 1991года прошли на её глазах, завернувшись в одеяло из литовской общаги, ночами она вместе с другими студентами стояла под Белым домом.
Вернулась через два года она уже в совсем другой Иркутск – коммерческий, жадный, деловой, в котором не было места поэзии. Устроилась на работу в бухгалтерию, но бумажные цветы и сухая цифирь были противны поэту – однажды, написав стихотворение «Конторский романс», она отодвинула канцелярский стол и вернулась на работу в СП литконсультантом. – эту работу она делала искренне и с любовью. Там мы с ней и познакомились. Я не ходила у нее в учениках и подмастерьях. Со мной всё сразу было по-взрослому. Она несколько робела от моих шумных строк, я ей всё прощала и любила перечитывать её стихи, находя в них близкие себе строки.
В 2006 году Станислав Юрьевич Куняев приехал  в Иркутск на «Сияние России», мы с ним встретились, он очень удивился, что я ещё не вступила в союз писателей и тут-же написал мне рекомендацию, найти еще две рекомендации в Иркутске мне было сложно…Рекомендации дали Анатолий Горбунов и Татьяна Суровцева, с разницей 28 «за» и 26 «против» меня приняли через год, после обсуждений и круглых столов. Я собралась замуж в Москву и переезжать из Иркутска, только с условием, что я уезжаю Василий Козлов отдал мне папку с моим личным делом. В октябре 2008 я получила членский билет на Комсомольском проспекте,13 и встала на учёт в Москве.
В Иркутске я теперь бывала редко, приезжала к родным и друзьям и обязательно встречалась с Татьяной Николаевной, дарила свои новые книги, передавала приветы.
29 ноября 2016 умер поэт Анатолий Константинович Горбунов, 6 марта 2017 умерла Татьяна Николаевна Суровцева- уходят наши талантливейшие поэты.
Последний раз мы виделись с ней в феврале 2014 года. Я привезла в Усолье прах бывшего мужа и выступала на областном радио, где вспоминала о ней добрым словом, упомянула, что буду читать стихи в Молчановской библиотеке. Она тогда уже сильно болела, но пришла в библиотеку повидаться со мной, светлая грусть была в её глазах, на прощание она перекрестила меня и благословила перед дальней дорогой. Больше я её уже не видела.
Но остались стихи, остались книги, остались люди, помнящие о ней. Её творчество золотыми нитями украшает полотно русской литературы. Придёт время и мы по крупицам соберём всё это золото и оно станет достоянием не только регионального, но и всероссийского значения.

6 апреля 2017 года. Крым. Щёлкино.

Стихи Татьяны Суровцевой

КОНТОРСКИЙ РОМАНС
Бумажные дела...бумажные заботы...
бумажные цветы на рынке поутру.
Бумажный свиток дней дотянешь до субботы —
спеши, влачи домой усталость и хандру.
А в городе царит высокий,резкий ветер,
верхушки тополей ломает на бегу.
Глаза самой весны сквозь веки почек светят..
Не впишешь целый мир в единую строку!
Как душу не связать,не втиснуть в рамки быта
пока она жива,пока она болит...
Весенний брызжет светсквозь серенькое сито
обыденных забот,обыденных обид,
И я вам говорю, с трудом отодвигая
тяжелый гроб стола и скучную цифирь:
— Вы слышите, с полей идет волна тугая
и звездами сорит полнощная Сибирь!

Ужель всего важней —разученные ноты
звонков, казенных фраз унылая муштра,
бумажные дела,бумажные заботы,
бумажные цветы — на рынке по утрам?
ПИСЬМА НАТАЛИ
Колдует за окнами мгла
Иль ветками ветер колышет...
Наташа не спит и не слышит:
Свечу от лампады зажгла
Щепоткою пальцы свела -
Все Саше, все Сашеньке пишет.

О чем? - О сердечной тоске,
О том, что с детишками трудно.
Вот прядь развилась на щеке, -
(Без Саши - кому это нужно...)

И вспыльчиво ревность звенит
В девически трепетных строчках...
Пылает бессонная ночка,
А сердце о муже болит.

Ах, дети...
Им спать до утра -
Тепло под родительской крышей!
Наташа сквозь морок стекла
Глядит в полутьму - и не дышит.
Уж скоро рассвет, и пора...

Ей хочется тоже - в стихах,
И стансы милы и сердечны.
А он посмеется, конечно!
И губы надула...
Но страх
За мужнину странную жизнь,
За все его тяжбы и ссоры,
И бедности злые укоры
(Ах, глупая мысль, отвяжись!)

Ведь главное, милый, люблю!
И новая жизнь на подходе...
Ах, Сашенька, хоть на подводе
Приехал бы ты к ноябрю!

Она эти письма сожжет
(Вспомянет глухие поверья).
А ныне - который уж год! -
Огрызками Сашиных перьев
Все пишет и пишет. И - ждет.

***
Не возвращаюсь... Мимо проезжаю.
Здесь дом, который мог мне быть родным.
Здесь мой отец и женщина чужая
давно живут. Я непонятна им.
Мне в доме места нет. Но возле дома
стоит моя заветная сосна,
и та беседка мне давно знакома,
где я, судьбу предчувствуя, одна,
любила видеть небо грозовое
в раскатах туч, извилинах огня...
На старых соснах молодела хвоя,
и ливень шел широкою волною,
водой и градом окружал меня!
...Мои цветы сорвали горожане.
Впитал следы забывчивый песок.
Леса да сопки молча окружают,
и бьет по нервам птичий голосок.
Мне с каждым разом встречи все больнее.
Как эта рана старая горит!
Отец, отец! Ты был ли счастлив с нею?
Седой, в пижаме, сухонький - темнеет
и вовсе не о том мне говорит.
Беда и память  -  всё мое наследство,
Всё, что навеки с родиной роднит.
И я глотаю горький ветер детства  -
что б ни было, а он меня хранит

СОЛНЦЕ УКРАИНЫ
Ни дня здесь не бываю одинока.
Родня, как в детстве, балует меня.
А виноград! Он возле самых окон
Прозрачно зреет, гроздьями дразня.
Ах, это солнце, солнце Украины!
Я четверть века ехала к нему.
Как поцелуй, ожог его приму,
Сбегу к реке и разом все отрину:
Мороз и снег; мучительный вопрос;
И все, что было, да и все, что будет...
Вон на песке, как на горячем блюде,
Мерцает перезревший абрикос!
Мне кажется, и люди здесь должны
Быть счастливы от самого рожденья,
Как эти плодоносные растенья
Под дымчатым теплом голубизны.
Как две любви, во мне соприкоснулись
Моя Сибирь, мой ветер голубой
И этот мир мощёных узких улиц  -
Морского юга медленный прибой.
***
Мне славно жилось той зимою:
Два светло-холодных окна,
Метель голосит за стеною,
Колышется снега стена,
Проносятся снежные птицы
И снежную песню поют,
Летят ледяные зарницы
И дымные тени снуют.
И в этом метельном мельканье
С любимою книгой в руке
Я, как в штормовом океане,
Жила на своем островке.
И в этом мельканье метельном
Под мягко светящийся снег
Душою моей безраздельно
Владел девятнадцатый век.
И, словно педаль клавикордов,
Скрипела замёрзшая дверь...
Я воду носила, и в вёдрах
Плескалась живая форель!
При солнце, что ярче малины,
При ветре, студёном, как лед,
Мне снилось: княгиня Мария
Навстречу метели идёт.
Идёт, предвещая денницу,
Навстречу судьбе и молве,
И пушкинский стих, словно птицу,
Под шубкой несёт, в рукаве!
***
«По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах...»
По праздникам песня такая
Звучала в рудничных дворах.
А праздники круто справлялись!
Я помню, за нашим столом
Тоска и веселье казались
Затянутым насмерть узлом.
Я песни не знаю прекрасней!
Бродяга, в наш дом загляни:
Твой путь одинок и опасен,
Тебе эти люди сродни.
Дадут тебе хлеба и водки,
Фуфайку, чтоб легче жилось.
Уйдёшь ты тяжелой походкой
К Байкалу  -  в легенду, в мороз.
Уходит... А песня осталась:
Звенящие глухо слова.
Да детская острая жалость
К бродяге тому всё жива.
Легенда, печалью повита,
Вплелась в мои ранние дни.
Мгновенье забытого быта  -
Звезда в черноте полыньи.