Живая память

                Путь бо Господень суд: уповахом на имя Твое
                и память, еяже желает душа наша.
                Ис. 26, 8.
                Во всех словесех твоих поминай последняя твоя,
                и во веки не согрешиши.
                Сирах 7, 39.
                Страх Господень яко рай благословения, и паче
                всякия славы покры его.
                Сирах 40, 28.


В руце Твоей дыхание мое...
Помилуй, Спасе мой, и даждь на покаянье время, –
Когда страстей мучительное бремя
Вдруг пресечёт дыхание Твое...

Как тихое дыхание весны
Пред летом –
             приближенье смерти,
Лучом сквозь пыльное окно простершись,
Из тьмы выхватывает мыслей взвеси, –
                нить,
Связующая вдруг с недальним днём,
Приникшим в сокровенность комнат.

И растворяя всякий помысл
Прозрачной свежести огнём, –
Как воздух от открытого окна
С рассветной чистотою звонкой, –
Рождается глас хлада тонка,
И наступает тишина.

Тогда как ветхой глины слепок
Спадают узы этих стен,
И рядом мир – далёк и странен, –
Остановилось время...
                Степью
Пред видящим, что как бы стал на высоте,
Раскинулись события и страны...

Тогда бывает
             всякий встречный драгоценен,
Как в клюве голубицы масличная ветвь,
И отблеск света или вестник мира,
Которых ждёт душа, как чистого дыханья,
И сокровен в земле и смертной сени
Тот вожделенный жемчуг – всякий человек.
Но убегает плоти сердце, простираясь шире,
Как вод источников пустынных жаждут лани...

Тогда душа, овеяна прохладой,
Взирает тихо в этот разный мир:
Сокрыт, исхищен человек от здешних,
И пребывая в мире, будто рядом,
Но непричастен ко всему, что – миг.

Так память смертная как заморозок вешний
Связует тонко узами любви
Живых хранителей своих
И Обретаемого в смерти живоносной,
И в памяти Его, как в сладком имени Его.

И малым вервием в едино свив
Венком соцветий полевых
И горьких трав с прохладой росной,
Как облак некогда сходил к вершинам гор, –
Благоухание Спасительных Страданий,
И трепет мук, и запах изгнивающих страстей,
И обличенье ран души бездерзновенной,
Молчание и избавленья свет, –
Из сени смертной эта память простирает тайно
Свой вопль ко Стражу сердца и Светилу Горних стен:
Доколе ещё ночь продлится в ночи тленной? –
И в пребываньи с Ним – Его ответ...

Но тленное боится умирания,
И пред лицом пришедших смертных мук,
Страстей мучительски царящих не избегши рук,
Страшится неизвестного страдания.

И только изгнетаясь теснотою скорби
И чистым родником взмывая из земных глубин, –
Как воспаряет вверх вода от солнечного жара
И сок поспевшего плода, сжимаемого в металлических объятьях,
Как виноградных попираемых ногами капель
                струи крови
Густыми всхлипами взметаются из-внутрь гроздиных спин, –
Возможет упование взойти на крест,
                и, стерши смерти жало,
Душа проходит всю её пучину мирно, из неё изъята,
В Премирном Промышлении свой успокоив взор.

И помышление своё уединяя,
От тонких образов манящих ускользнув,
В словах недвижных ум свой заключает,
Где в тесноте безвидного пространства тишины простор;
И там живёт действительность иная...
Непостижимая –
               питает сердце,
                вниманье вовлекая внутрь,
И там, забыв о всём и ничего не чая,
Стоит безмолвно человек, как отрок изумлённый,
Вошедший вдруг в господский дом...
Остановилась мысль...
                в дыхании молитвы,
Так – став лицом к лицу с Дыханием молитв,
Вне образа и гласа, даже выше чувства, –
                тленных
Нет движений чувств
                в том предстоянии простом, –
Их искажённое звучание, как отзвук древней битвы,
Безмолвную не может песнь о тишине сложить...

Но в наступившем вдруг отдохновеньи
Внимает всем собою человек
Тому, Каков Господь...
                Он чист и благ,
И Он – восстановляет мир...
                И в этой чистоте,
Когда высокий полдень растопляет тени
И облекает в свет в разреженной траве
Тончайшие былинки,
                – тихий шаг
Приемлет сердце, пребывая с тем
В недвижном,
            как дыхание и вечность,
                внутрь движеньи...
И чувства все ликуют исцеленье,
И ликованье в самой тихости сильней...

Но свет тех дней
И предстояние такое – хрупкий отблеск
Пустынных солнц на тающей крупинке льда
И будущих восходов – ускользающим светилом –
В закатной тьме дыханье затаивших вод
Живой и недвижимый отплеск.
И лишь молчание
                сияющую даль, –
Как малый отрок, сопрягая силы,
В прозрачных пальцах свет от ветра бережёт, –
В своих глубинах может сохранить...
И таинство его, как преподобных смерть, прекрасно,
Но кто постичь возможет глубину его?..
Оно – врата, и жизнь, и сладкие оковы,
И небосвод Безоблачной Страны...
Слабы слова описывать молчанье;
                словно распят
В немотствованьи ум,
                не зная ничего,
Пред тем, что пресекает время...
                Там...
                И снова
Молитвы очертанием удерживая мысль и слово,
Зрит человек, как жизнь его охватывает Жизнь...
И пред собой –
               молчит о том,
                страшась потери:
Присваивая Свет, бывает ввержен в тьму...
И истиной назвать всё то собою сам не смеет.

Но плач не кончен.
                Ещё ночь.
                Египет сторожит,
Хотя и кровь у плачущих назнаменала двери,
И жезл плачевный растворил тюрьму;
Ещё – пустыня, горькая вода и пригвожденье змея,
Ещё не близко.
              Град во всём прекрасный,
Исполненный, как полдень, чистотой и светом
И неприступными стенами ограждён,
И тот – земной – предательству подвластен,
И сам себя на смерть предаст...
                Плачевный ветер,
У окон – сорных трав густые плети,
Холодной грязи гладь под сеющим дождём,
Подвальный мрак, и ржавчина, и тлен,
Ежиный шаг и липкой паутины сети
Как неотвязный сон вселятся в нём, –
Забвение и плен...

Всего лишён, и низкий и высокий,
К вершинам гор восшедший дольний град,
И в восхождении познавший глубину расселин,
И драгоценный в унижении своём...
Твой Свет с тобой –
                сквозь пыль заросших окон,
Сквозь камень
             слёзных струй
                проросший Виноград...
Твой Мир недалеко,
                молитв веселье,
Возьми свой меч, –
                ты знаешь: вы Вдвоём,
Создателя прекрасный храме,
Венец творений и вселенной красота, –
Дыханье уст Его, как пламенная сталь,
В текучий воск
               твой прелагает камень.

И память смертная благоухает, как весна, –
Уже недолго смерти сокрушать дыханье града, –
Изнеможения придя к последней кромке,
Он рассечённый грех приносит в свет очей,
Бессильной силой восстая от сна,
Поёт Спасителю, со дна воставши ада:
Прими мой глас, прерывистый и ломкий,
Как звук скрестившихся мечей.

Ноябрь 2005 – Июль 2006.