Страница из одной жизни

В Вильнюсе зачитывались Грином.
Где-то рядом – вотчина отца.
Польский род – не знатный, но старинный.
Доблестью шляхетскою бряцал.
Пыль веков. Какой там к чёрту кесарь!
Ты и Новой власти – поперёк.
Мир прогнулся под унылым прессом.
Каждый комиссар, считай, царёк.
Цепь златая. Музыка Фанданго.
Приисков шуваловских руда.
Иноходью дикого мустанга.
От житейской муки – в никуда.
Недотёпа! Книжник сухопарый.
Недобравший ласки и тепла.
Зурбаган реальней Занзибара.
Бисер из богемского стекла.
Лампа под зелёным абажуром.
В амбразуру щурится луна.
В кипарисах тянется понуро
та же жизнь. Сиделкою жена.
Старый Крым…
Ну, чем он лучше Вятки?!
Багровеют Грэя паруса.
И опять тушуется Голядкин,
перепутав явок адреса.
Бальмонт, исписавшись, станет Блюмом.
Гуль с рефреном каркнет «Nevermore!».
Полночь опускается угрюмо.
Бархатная накипь. Натюрморт –
на обложке креповой.
«Гасконцу»
в небесах Икаром не порхать.
Белый домик. Низкие оконца.
Ветхая чугунная кровать.
Снится детство. Стих о насекомых.
– Ай, да Пушкин! Ай, да сукин сын!
Сам учитель Божьего закона
дёргает коллегу за усы.
Тихая романтика романса.
Всаднику легко без головы.
Андромеда. Зарево Торманса.
Час Быка, да сумерки Совы.
Впрочем, это будет некто дальний,
что поверит в призраки коммун.
В технику без примеси сусальной.
Ну, а ты не нужен никому.
Старый Крым. Знакомая картина
Шорохи ореховых дерев.
Кладбище надёжней карантина –
понимаешь это, присмирев.
В Вильнюсе…
– А может, показалось?! –
Вспомнит о тебе один поэт.
Пятый год. Империя в пожарах.
Биографий жуткий пируэт.

(24.11) 4.12.2016