Внуки Богов

ВНУКИ БОГОВ

Душа… народа русского - загадка,
Вся "супротив", святая… испокон
В привычном понимании порядка.
Над ней - увы, не властвует Закон

И не идет в сравненье, описаньем
Философов-мыслителей... наукам,
Душа жива природой Мирозданья,
И дальнозорка и наивно близорука.

Феномен чисто русский "нехочуха",
Сама собой… тверда стоит. Во век
Небесных сил, напитанный от духа
Идет в бессмертье русский человек.

Раздвоенность характера причиной,
Как - столкновение начал её и веры
От древнерусской и Христа единой,
Нам служит Православие примером.

Славянов этнос - индоевропейский,
Культура дальняя истоками своими,
На Западный... манер, и Иудейский
Ей нет нужды иметь необходимость.

Мировоззрение Руси, от Бога слово
И равный с равным землеустроенье
Ведет народ к порядкам Эры новой
По образам святым и помышленьем

И честное сожительство с Природой,
Творенье мира, жизни обустройство,
Огню - поклон, и богоносным водам
России суть божественные свойства.

Языческий... фундамент дома Русов,
Познанье Бога вышнего, и множеств
Не дали верой раболепство... трусов
По образу Ромей "святых" убожеств!

Религия рабов… чужда... природной.
Не знала Русь подмены - изначально,
В делах и помыслах: под небосводом
Она всегда была чиста, и непечальна.

Что мир... греховен, возлежит во зле,
Не знала Русь святая… до Крещенья
И, не жила (как... принято) - во мгле,
От христианства приняв просвещенье.

Совместный труд, и вера мерой силы,
Где равный с равным - уподобен Богу
От... капищ... родовых... и до могилы,
Нам открывает путь к себе во многом.


Павел Спивак, 2017 год


Примечание:

Характерной особенностью русского менталитета считается его раздвоенность, противоречивость. О душе русского народа - "сложной и запутанной" - размышляли многие русские и зарубежные мыслители, а "расколотое сознание", феномен чисто русский, стало объектом большого числа философских, исторических и литературных исследований.

Этому феномену давались диаметрально противоположные объяснения. Например, Н. А. Бердяев писал о влиянии генетических корней русского народа, он видел "тайну души России и русского народа, разгадку всех наших болезней и страданий - в недолжном, в ложном соотношении мужественного и женственного начала. В тайниках России, в душе русского народа не совершилось внутреннего брака, брачного соединения мужественного и женственного начала".

На наш взгляд, причину этой противоречивости русской души следует искать в столкновении в общественном сознании двух систем миропонимания - древнерусской и византийско-христианской, нашедших свое философское и поэтическое отражение соответственно в славянской и христианской мифологии.

Прежде чем перейти к рассмотрению особенности славянского миропонимания, укажем на наличие у славянского этноса единого индоевропейского корня. Уже в середине XIX в. выдающийся исследователь славянских этносов, мифологии и фольклора А. Н. Афанасьев констатировал, что "народ русский вместе со многими другими народами принадлежит к одной отрасли - индоевропейской. Хотя издавна разделилась эта отрасль на много племен и народов и расселилась почти по всему пространству земной суши, до сих пор, однако, она удержала все главные черты своего древнего единства".

В религии и мировоззрении индоевропейских народов легко выявляется ряд общих черт, которые в дальнейшем каждый народ трансформировал в собственную религию, культуру, мифологию. Всем им свойствен параллелизм терминов, обозначающих божества. От одного корня берут начало названия бога: литовское Devas, древнепрусское Deiws, латинское Deus. При этом у древних индоевропейцев боги выступали, как правило, в качестве "природных и общественных сил".

Параллелизм просматривается у индоевропейцев и в образе центральной фигуры индоевропейской мифологии - бога-громовержца: древнеиндийского Парджаньи, хеттского Пирвы, славянского Перуна, литовского Перкунаса. В структуре индоевропейского мировоззрения и основанной на нем идеологии получила развитие идея трехчастности, соотносимая с представлениями индоевропейцев о человеке, природе и космосе.

В ее основе лежала необходимость выполнения трех основных функций в системе архаического общества: царско-жреческой - олицетворение власти; военной - олицетворение силы; общинно-земледельческой - обеспечение плодородия. Такое разделение, к примеру, отличает идеальное государство Платона.

Для мировоззрения индоевропейцев была характерна констатация равноправного участия людей, наряду с Богом, в творении земного мира. Их восприятию окружающего мира не был свойствен фатализм, доминировал принцип активного воздействия на природу с целью ее освоения и преобразования. Этот тип мышления нашел отражение в мифе о Волшебной стране, представлениях о "золотом веке".

Тип поведения, присущий активному социальному мировосприятию, отличает, например, персонажа иранской мифологии - Йима. Он - первопредок человечества, культурный герой, создатель благ цивилизации, устроитель социальной организации общества, владыка мира в эпоху тысячелетнего "золотого века". При нем не было болезней, старости, смерти, моральных пороков.

Наиболее отчетливо этот взгляд выражен в кельтских сказаниях о волшебной стране Аваллоне - острове блаженных, где остановилось время, царят изобилие и молодость. По преданию, на Аваллон после сражения был перенесен феей смертельно раненный король Артур.
 
Символика, связанная с "островами блаженных", обычно включает в себя стеклянную башню или дворец, чудесные яблоки, дарующие бессмертие, которые предлагают героям женщины, населяющие остров. Аналогичный мотив встречается и в этрусской мифологии - с именем божества Сатре связано представление о "золотом веке" - эпохе изобилия и всеобщего равенства.

Таким образом, у индоевропейских народов жизнедеятельность понималась как освоение земли и овладение ее богатствами ради достижения "золотого века".
Таков был по форме и сути фундамент, на котором развивалось славянское языческое мировоззрение.

К началу X в. восточных славян отличала уже своя сформировавшаяся система миропонимания. По замечанию А. Н. Афанасьева, невозможно утверждать, что славяне того времени были дикарями и не имели четких религиозных представлений, поскольку "такое состояние мыслимо разве в том населении, у которого не создался самый язык и, следовательно, не определились самые понятия. Напротив, там, где язык находим вполне развившимся, таких смутных представлений и отсутствия религиозных образов быть не может, ибо понятия вырастают в одно время со словом. Славяне же до X в. успели прожить так много, что для них не только окончился первый период развития языка, но даже начался второй".

Религиозные воззрения славян можно отнести к пантеистическому монизму, выводящему все явления из одного, Первоединого, начала. Этот монизм был подмечен в VI в. н. э. Прокопием Кесарийским, который говорил: "Они (т. е. анты и славяне. - Л. А.) считают, что только один Бог, творец молний, является владыкой над всеми". В ХП в. Гельмольд писал в "Славянской хронике": "Среди многообразных божеств, которым они посвящают поля, леса, горести, радости, они признают и Единого Бога, господствующего над другими в Небесах, признают, что Он, всемогущий, заботится лишь о делах небесных, они (т. е. другие боги), повинуясь Ему, выполняют возложенные на них обязанности и что они от крови Его происходят и каждый из них тем важнее, чем ближе он стоит к этому Богу богов".

Весьма симптоматична в этом отношении формулировка клятвы, приводимая в договоре 944 г. князя Игоря с греками: "<..> и от Бога, и от Перуна". Такая же формулировка используется и в договоре 971 г. князя Святослава с византийцами: "<...> будем прокляты и от Бога, в которого веруем, - от Перуна и Волоса". В приведенных примерах имя Бог употреблено в смысле верховного Бога, отдельного от других богов — Перуна и Велеса. Славяне чтили в Нем владыку Неба, источник божественной силы, называли Великим Богом, Старым Богом или Прабогом.

В деле реконструкции миропонимания древнего славянина большую роль сыграла находка в 1848 г. так называемого Збручского идола, ныне находящегося в Историческом музее. Четырехглавый идол, увенчанный общей шапкой, разделенный на три горизонтальных яруса, изображает картину вселенной с ее тремя мирами: верхним - небесным, божественным; средним - земным, человеческим; нижним - миром предков и глубин. На каждом ярусе идола имеются рельефные изображения, по которым можно реконструировать божественный пантеон. На верхнем ярусе видны изображения двух женщин - одна с кольцом, другая - с рогом изобилия, и двух мужчин - одного с конем и мечом, другого - с солярным ("солнечным") знаком.

Следуя реконструкции академика Б. А. Рыбакова, богиня с рогом изобилия - Макошь, "Мать урожая"; богиня с кольцом - Лада, богиня весны, весенней пахоты и сева, покровительница брака и любви; бог-мужчина с конем - бог грозы и войны Перун; бог с солярным знаком - это либо Хоре, т. е. бог, олицетворяющий светило, либо Даждьбог - бог белого солнечного света.

На среднем ярусе, символизирующем земную жизнь, видны изображения земных людей. Нижний ярус - мир предков и земных глубин. На нем представлены коленопреклоненные фигуры богов, поддерживающих земной мир. Что касается божества, несущего Землю, то это Велес - скотий бог, одна из ипостасей которого была связана с подземным миром, преисподней. Очевидно, что трехчленную систему мира венчает Бог-вседержитель.

Представляется убедительной гипотеза Б. А. Рыбакова, что "Бог-отец, старый бог, у славян - Стрибог, но слово "Стрибог" является не столько собственным именем, сколько эпитетом, определением верховного божества как отца Вселенной. Сварог ("небесный"), Стрибог ("Бог-отец") <...> Род ("Рождающий") - все эти слова могли означать одно патриархальное мужское божество».
В языческом славянском пантеоне существовала связь между Стрибогом как Богом-вседержителем и Даждьбогом как его сыном. В летописи ХII в. читаем: "<...> сын Сварогов, еже есть Даждьбог".

Будучи сыном небесного отца, Даждь-бог олицетворял одну из ипостасей солнца, его образ дополнял образ бога-солнца Хороса - "прабога", который не существовал самостоятельно. В паре Сварог - Даждьбог мы видим Бога Отца - творца вселенной - и его сына. В связи с таким построением пантеона понятна и суть найденного в Штеттине древнеславянского идола Триглава, который отождествлялся с верховным богом поморских славян Святовитом. Штеттинский идол был не очень велик и имел три небольшие посеребренные головы. Вот как объясняли эту трехголовость местные жрецы: "Они означают, что наш Бог управляет тремя царствами - небесным, земным и преисподнею".

В рамках аграрного культа, исповедовавшегося восточнославянскими язычниками, широчайшее распространение получили обряды, связанные с цикличностью умирания и воскрешения божества растительности. Об этом говорят широко распространенные культы Морены, Купалы, Костромы, находившие выражение в ритуальных обрядах, связанных с соломенным чучелом, которое уничтожалось во время обряда, сжигалось, топилось, по нему совершался обряд погребения и оплакивания.

Например, в восточнославянской мифологии Кострома - персонаж, олицетворяющий весну и плодородие. В русских обрядах проводов Кострубонька - это молодая женщина в белых одеждах с зеленой веткой. Во время ритуальных похорон Кострубоньку олицетворяет соломенное чучело женщины или мужчины. Чучело хоронят (разрывают, сжигают), но Кострубонька воскресает.
 
Таким образом, к началу IX в. у славян сложился относительно четкий монистский божественный пантеон, широкое распространение получило представление об умирающем и воскресающем божестве растительности. Позднее христианство найдет в язычестве восточных славян уже готовые и во многом родственные ему религиозные формы и попытается преобразовать их в соответствии со своими представлениями.

Тем не менее, правомерно говорить лишь о внешнем подобии культов - славянского языческого и православного, - поскольку суть социального и политического опыта, нашедшего отражение в славянской мифологии, в корне отличается от соответствующего опыта, сформировавшего христианскую мифологию. Поэтому в первую очередь мы обращаемся к мотивационной стороне возникновения тех или иных религиозных представлений.

История показывает, что перемены в религиозной жизни обычно бывают обусловлены не какими-то высшими материями, а необходимостью решения вполне конкретных социальных проблем. Так, например, необходимость правовой легализации презираемой ранее торговли и социальной активности обеспечила, согласно Максу Веберу, "благословение Небес" на реформирование средневекового католичества. Введение князем Владимиром христианства привнесло качественно новые политические реалии, ранее не присущие социально-политическому устройству земли Русской. Итак, для начала выясним, какие особенности социального и политического опыта русичей сказались на их религии и мифологии.

Славянам была чужда мысль, будто земной мир греховен и лежит во зле. Наоборот, наши предки были устроителями этого земного мира. В их представлении боги выступали как благодатная сила, к которой следовало обращаться лишь в самых крайних случаях с просьбами о помощи в реализации земных начинаний. Поэтому и не знали они судьбы как фатального предопределения богов, которое людям не дано изменить (как писал в VI в. Прокопий Кесарийский).
 
Сам исторический процесс формирования славянского этноса в изначально неблагоприятных климатических условиях, когда нашествия гуннов, аварцев, печенегов то и дело ставили его на грань выживания, не давал повода для развития такого рода фатализма. В противном случае славян постигла бы судьба многих бесследно исчезнувших народов.

Для славян боги были повсюду, и люди прямо обращались к ним, не испытывая робости и страха. Все, что давало жизнь, было для них манифестациями божественных сил. Поклоняясь проявлениям природы, они славили силу, создавшую этот мир.

Представление о миропонимании, присущем населению Древней Руси, дает "Слово о полку Игореве". В основе этого текста лежит индоевропейский принцип троичности, троичности во всем, начиная со световых образов (свет угасающий - тьма - свет возрождающийся), где каждому из световых символов соответствует определенное событие (поход, обреченный на неудачу, - пленение - радостное возвращение Игоря); и кончая периодизацией истории с ее делением на: 1) "века Трояни"; 2) время дедов {Владимира и Ярослава), и 3) нынешнее время - время отцов и внуков.

Членение событий по принципу трехступенчатого ряда, в котором конечный этап плавно переходит в начальный, воплощает в себе идею вечного круговорота. Циклизм, перенесенный в социальную сферу, формировал представление об ожидании в будущем возврата прошлого, но на качественно более высоком уровне. Невзгоды воспринимались как временные, выход из бедственного положения связывался с восстановлением прежнего порядка. Автор "Слова о полку Игореве" знал и ценил прошлое, но устремлен он был в будущее - будущее как опрокинутое прошлое.

Хотя "Слово о полку Игореве" - произведение уже ранней христианской эпохи, ему ни в малейшей степени не присуши черты христианской онтологии бытия. Нет здесь свойственной христианству необратимой линейности времен, берущей начало в Боге (Творение) и заканчивающейся Страшным Судом. Нет апокалиптической безысходности, нет истории как процесса деградации, как движения времени к своему концу.

Циклизм, противоположный христианской линейности, давал славянам надежду на возрождение былого благополучия в этой жизни. Философская концепция "Слова..." антагонистична христианскому провиденциализму, когда высшей причиной всего совершаемого в истории людей считается Провидение Божие. В "Слове..." причинность событий не трансцендентная, не внешняя, не отстраненная от исторической действительности.

Анализ этого гениального памятника древнерусской литературы позволяет сделать вывод, что именно идея цикличности лежала в основе миропонимания восточных славян. Глубоко символично, что князья нигде не выступают в "Слове..." в качестве богоизбранных, они для автора — защитники земли Русской; полностью отсутствует сакрализация княжеской власти, вера в ее божественное происхождение.

По "Слову о полку Игореве" можно судить также и об отношении славян к природе. Наряду с начатками христианского миропонимания перед нами - мощный языческий пласт, вера в то, что мир и человек во всем подобны друг другу и находятся в постоянном взаимодействии. "Слово..." полнится обращениями к солнцу, месяцу, ночи, ветру, небесным явлениям; все, что происходит на небе, в воздушной и водной стихии, имеет еще и другой, таинственный, символический смысл.

Ярославна призывает на помощь не христианского бога, а обращается к солнцу со словами: "Светлое и тресветлое Солнце", называя его "господине", что по-славянски значит «Господи». Она упрекает Солнце, которое всем тепло и красно, в том, что оно немилостиво к Игореву войску.

В противовес Солнцу, могучему и милостивому, образ ветров, внуков Стрибога, носит враждебный характер, и Ярославна упрекает ветер-ветрило: "Чему, господине, насильно веши?" По отношению к воде картина дуалистична: есть вода живая, а есть и мертвая, одна оживляет, другая умерщвляет. Так же и реки: они либо дружелюбны, либо враждебны героям. Например, река Каяла - река скорби, боли и поражения.

Мир человеческий и мир природный полны гармонии, они связаны нерасторжимым единством. Мироощущение восточных славян проникнуто светом, радостью. Даже смерть у них не воспринималась как горе, что видно из их похоронного обряда. После похорон они совершали тризну, сопровождавшуюся угощениями и игрищами с борьбой, конными и пешими состязаниями, чтобы покойник мог понаблюдать за ними. Славяне верили, что душа умершего идет прямо в Ирий, где обитают духи предков и птицы.

Вероятно, Ирий рассматривался ими как параллельный мир - рай, откуда пращуры следят за делами своих потомков на земле. Не было у них понятий ада и греха. Судя по всему, в качестве инструмента контроля над общественной моралью выступал культ предков, следивших за земными делами потомков.

Восточные славяне не знали рабства как формы социального уклада. (Из договора с греками 944 г. следует, что попадание в рабство они считали самым тяжким наказанием). В рабов они обычно обращали нарушителей клятвы: "Да будет раб в весь веке в будущий". Поход славян 860 г. на Константинополь был вызван отнюдь не страстью к агрессии, а справедливым желанием защитить соотечественников и воздать по заслугам византийцам, поработившим нескольких русов.

Эту мотивацию признал даже патриарх Константинопольский Фотий. Более того, в послании Фотия содержится очевидное свидетельство того, что по приказанию византийского императора Михаила невольники были умерщвлены. При этом Фотий проводит такое сравнение: "Многие и великие из нас получали свободу [из плена]; а мы немногих молотильщиков бесчеловечно сделали своими рабами".

То, что русы не стали разрушать Царьград и удалились, пощадив византийцев, было приписано патриархом Фотием заступничеству Богоматери. (Лишь как исторический казус может быть истолкован тот факт, что в христианской Руси это событие стало торжественно отмечаться как праздник Покрова Богородицы, заступницы Русской земли).

Автор "Стратегикона", произведения VI в., приписываемого византийскому императору Маврикию, констатирует: "У славян и антов господствуют одинаковые нравы и обычаи, они любят свободу и не поддаются порабощению и господству".

Даже пленных они удерживают определенный срок и предлагают на выбор: возвратиться домой за известный выкуп или остаться на положении свободных и друзей. По свидетельству Прокопия Кесарийского, славяне жили в народоправстве, а для общественных дел выбирали из своей среды старшин; все они руководствовались древними законами, поклонялись одному верховному богу и многим другим, более или менее важным божествам, коим приносились в жертву плоды и животные.

Вольнолюбие, презрение к рабству, народоправство, радостное земное жизнестроительство, реализм - такова суть мировоззрения и миропонимания восточных славян. Не знали они никакого обожествления носителей земной власти, которые выбирались народом и служили общему благу. Это нашло отражение и в славянском эпосе.

Так, в русских былинах Микула Селянинович - богатырь-пахарь. Возвеличивание крестьянского, вольного труда характерно для всей славянской традиции {главный богатырь русского эпоса - Илья Муромец - также крестьянский сын). Основной мотив былины - труд, для Микулы Селяниновича - это богатырская пахота, он "дубы в борозду валит". Деятельности вольного пахаря противопоставлены два антагониста. Первый - это хтонический богатырь со сверхъестественной силой - Святогор.

Безмерная, сверхъестественная сила губительна и для самого Святогора, и для земли Русской, которая не выносит его тяжести. Да и сам он, обладая непомерной силой, не может совладать с нею; отсюда в его характере мотивы хвастовства и бессмысленной демонстрации силы: невозможно найти ей полезного применения - ни героически-воинственного, как у Ильи Муромца, ни хозяйственно-прикладного, как у Микулы Селяниновича.
 
Святогор стоит в одном ряду с бесполезными хтоническими богатырями русских сказок, такими как Горыня, Дубыня, Усыня. Гибель Святогора - наглядный пример пагубности чрезмерной и сверхъестественной ненаправленной силы. Главная мысль былинного эпоса состоит в том, что для жизни на земле нужна не сверхъестественная, а реальная человеческая сила, которая принесет людям пользу.

Поэтому два вольных крестьянских сына: пахарь Микула Селянинович и защитник Илья Муромец - это символы процветания и благоденствия земли Русской. Очевиден мотив опоры только на собственные человеческие силы и отсутствие религиозного упования на сверхъестественное чудо.
 
Другой персонаж, противостоящий Микуле Селяниновичу, - еще один обладатель невероятной силы - князь-оборотень Вольх. Микула Селянинович посрамляет его и его дружину, когда они не могут угнаться на конях за его плугом и тщетно стараются вытащить из земли сошник, оставленный богатырем. Рождение князя-оборотня сверхъестественно и чудесно.

Оно сопряжено с религиозным вмешательством в привычный порядок вещей: гремит гром, дрожит сыра земля, трясется "царство Индейское", колеблется море, рыба уходит в морскую глубину, птица - высоко в небеса, звери - в горы. Едва родившись, он уже говорит, "как гром гремит", его пеленают в "латы буланые", кладут ему в колыбель "злат палицу в триста пуд".

К десяти годам он осваивает искусство оборотничества, в двенадцать - набирает себе дружину, в пятнадцать - отправляется в поход. Будто оборотень, мечется он по лесам и "бьет звери сохатые"; охотится в облике сокола на гусей, лебедей; оборачивается муравьем (превращение в муравья чем-то напоминает миф о Зевсе, являвшемся к Эвримедузе также в виде муравья; их сын Мирмидон [букв, муравейный) стал родоначальником мирмидонян, "муравейных" людей; герой Троянской войны Ахилл тоже был мирмидонянином - эти примеры лишний раз демонстрируют нам живучесть древнейших индоевропейских пластов сознания). Пользуясь своими неземными способностями, Вольх убивает индейского царя, берет в жены царицу, женит своих воинов на семи тысячах девиц, сам же становится царем.
 
И все же князю Вольху со всеми его сверхъестественными возможностями не удается совладать с крестьянскими вольными сынами Микулой Селяниновичем и Ильей Муромцем. Напрашивается вывод: если и искать в древнерусской мифологии чисто религиозное обоснование власти князя, то, как ни странно, скорее всего его можно найти в действиях нечистой силы.
 
Подобная четкая линия противопоставления князя богатырю, крестьянскому сыну, прослеживается и в сюжете об Илье Муромце и князе Владимире. Именно Илья Муромец совершил наибольшее количество подвигов, что дает ему право свободно, без подобострастия находиться перед князем Владимиром Красно Солнышко. В облике Ильи синтезированы черты, издревле уважаемые славянами: сила, мужество, верность, трезвость, мудрость, справедливость, сочетание уверенной силы с высоконравственным опытом и житейской мудростью.

Даже в построении тройки богатырей: Илья Муромец, Добрыня Никитич, Алеша Попович - символическом отражении системы раннефеодальных отношений в Киевской Руси, мы видим характерное для народного миропонимания распределение героев. На первом месте - крестьянский сын Илья Муромец, второй - сын купеческий Добрыня Никитич и последний - сын поповский Алеша {в его образе присутствуют черты "лукавого византийца", например, блудливость и обман, когда он специально приносит ложную весть жене Добрыни Никитича о смерти ее мужа, чтобы самому жениться на ней, а также физические качества, не свойственные славянскому типу "сверхчеловека": слабость, хромота и т. д.).

В образе Алеши Поповича четко прослеживается двойственность и противоречивость в сравнении с фигурами двух первых богатырей. Это, по существу, первый былинный персонаж, в котором можно увидеть сочетание цельной, мужественной славянской натуры и "византийской" увертливости, лукавства, коварства. В былинном эпосе в синтезированном виде отражались представления народа о князе и его власти, о богатырях-героях, в нем мифологически фиксировался социальный опыт народа.

Основной мотив эпоса - мечты о построении счастья на земле, о справедливом социальном мире, о могуществе Руси, которое создается руками самого народа в лице его представителей - богатырей. При этом ни Илья Муромец, ни другие богатыри не являются слугами князя, тем более его рабами. Они служат интересам народа, князь же вынужден прибегать к их помощи, а иногда даже побаивается богатырей, бывает вероломен и несправедлив к ним.

Таким образом, в былинном эпосе, возникшем в X - XI вв., отразились многовековые чаяния славян о справедливом социальном мире и о "сверхчеловеке", призванном построить его, - герое вольнолюбивом, сильном, независимом. Особое внимание обращает на себя отсутствие в миропонимании восточных славян мистического, иррационального восприятия носителей земной власти.

Подводя итоги, можно констатировать, что к началу X в. в части собственно религиозных представлений сложилась стройная монистская система восточнославянского языческого пантеона. Для восточных славян были характерны радостное земное миростроительство, полное отсутствие фатализма, отношение к реальному земному труду как высшей ценности.

Религиозные идеалы в Древней Руси соответствовали идее "продолженного бытия" (в будущем Ирие) и не содержали в себе компонентов гностико-христианского догмата о будущем "воздаянии" за непослушание царской власти и подчиненной ей жреческой касте.

Один из ключевых моментов мифологии власти Древней Руси - отсутствие веры в божественное происхождение княжеской власти. Отсюда логично вытекает, что подчинение населения князю изначально не имело религиозной мотивации. Княжеская власть, по представлениям, восточных славян, - сугубо земной институт. Сакральной являлась не должность князя, а общественные отношения (т. е. институт веча).

Дело в том, что природу власти славяне объясняли, опираясь на свой религиозный натурализм, когда в живых ликах природы им виделись образы божества или божеств, и, как следствие, в деятельности вечевой власти они усматривали воплощение воли сакральной божественной силы. Вечевая власть воспринималась как субстанциально тождественная божественной, т. е. налицо феномен природной сакрализации первой.

Отсутствие какой-либо иерархии в религиозной системе культа предков и возможность "непосредственного" общения с божеством, а также представление о том, что все славяне, вне зависимости от социального положения, имеют божественное происхождение ("Даждьбожьи внуки") препятствовали появлению корпоративно организованной жреческой касты как особого класса посредников между миром сакрального и миром профанного.

Особо следует указать на тот факт, что славянская религиозная традиция не знала богочеловека-героя, подобного умирающим и воскресающим божествам средиземноморских мифов. Вот почему в Древней Руси власть князя не имела почвы для обожествления.

ВЫВОД. Социальный идеал языческой Древней Руси был диаметрально противоположен социальной мифологии и политической практике христианской Восточно-Римской империи, в которой идеалы деспотического абсолютизма достигли своего апогея.
 
Что же представляла собой религиозная и политическая мифология Восточно-Римской империи, так драматично повлиявшая на будущий "Третий Рим"? Насколько справедливо замечание Н. А. Бердяева, что принятие Русью в 988-м году христианства византийского образца "тяжелым гнетом" легло на душу русского народа?

Слава Роду Всемогущему, слава родным Богам в нем сущим, слава предкам нашим!