О прозаиках 4

О прозаиках / 4
О Салтыкове-Щедрине, Островском, Сухово-Кобылине...

«Запутанное дело Салтыкова-Щедрина»

Почти закончив свой цикл кратеньких статей о русских классиках и моём их восприятии в разные годы, я сделала пропуск для статьи о Салтыкове-Щедрине (где хотела написать ещё об Островском и Сухове-Кобылине).

Пропуск - по причине, что из Салтыкова нужно было что-то обновить в памяти, просмотреть заново его биографию, т.к. в голове от изучаемого и прочитанного ранее осталось так мало… Разве что отдельные из его сказок, какие-то насмешки над старой Россией из «Пошехонской старины», что-то из истории русского города Глупова, ну, и, естественно, образ Иудушки из его «Господ Головлёвых».

Причём, как формировался этот Иудушка с его характером, даже в чём проявлялся конкретно, - всё это давно вытерлось в памяти, оставив лишь эдакое почти бытовое явление, как проявление самого иудства. И это всё, что осталось мне «в наследие» от когда-то давно познаваемого русского писателя второй половины ХIХ века.

Правда, помнилось ещё две детальки: в своё время Щедрин служил в российском чиновничестве, и даже губернатором где-то в глубинке, и, второе, – герои его книг, в частности, тот же Иудушка, были любимцами у гегемона мирового пролетариата В.Ульянова, который во многих своих статейках упоминал их образы, ассоциируя их с русским народом и Россией в целом.

Ещё мне помнится – как непривычно для меня долго я читала эти толстенькие три книжки Щедрина лет в 17-19, тогда как прочую литературу обычно, в буквальном смысле, «проглатывала», т.е. читала очень быстро (не жалея для этого порой и ночи, и раннего утра).

«Господа Головлёвы», «Пошехонье» и «История одного города» – казались такими занудливыми, надоедающими, что я с трудом шла страница за страницей, с длительными остановками в чтении, помню, параллельно прочитывая ещё и романы то ли Гюго, то ли Дюма...

Но эти книжки всё же «вымучивала», поскольку ставила перед собой цель: перечесть всю русскую классику до поступления в вуз. (Так - на удивление медленно - мною читалась ещё какая-то книга, по-моему, из Диккенса: общеизвестный толстый занудный роман из истории английской знати, который прочитывался мною до конца только потому, что в литературоведении он представлялся как явление британской классической литературы...)

Помню, по юношеской своей наглости я в ту пору ещё и ярлычок Иуды привешивала одной из своих сестриц, не одобряя каких-то качеств её характера, проявлявшихся в домашнем быту. Кстати, навешивала не очень справедливо.

Теперь я понимаю: её поведение тогда было таким - именно защитной реакцией от меня, старшей сестры, весьма энергичной и своевольной. Она же защищалась от моего произвола, как могла, порой прибегая к методе угрозы ябедничеством…

С другой стороны, полной Иудушкой в семье выросла третья сестрица, и причину этого я хорошо понимаю теперь, и причина эта чисто «щедринская», поскольку корни имеет те же, что и у Иудушки Головлёва. А именно: мои родители имели «странность» растить своих детей словно бы в разных условиях.

То есть – в бытовых равных, но по части распределения своего внимания и понимания – разделявших четверых деток на любимых, не очень любимых, и совсем нелюбимую. Так вот этой «совсем нелюбимой» (причём для всех членов семьи, кроме меня) и была именно эта третья сестрица.

Главное, что её не любила мать, и с этого уже, как с матрицы, считывались чувства и отношения всех других членов семьи. Матери она напоминала её ненавистную свекровь (кстати, всё наше детство проживавшую с нами одной семьёй), что она нередко высказывала вслух, называя младшую дочь то некрасивой, как бабка, то кривоногой, как та, и т.д.

Всё это накладывало отпечаток на характер нашей сестрицы, о чём мы все тогда, быть может, даже не догадывались… Интересно, что мои младшие брат и сестра, как по шаблону, относились к всеми нелюбимой сестрице так же, как относилась мать… Даже та же бабка с папашей относились к ней по выстроенному мамашей алгоритму…

Долгие годы я, единственная, была из тех, кто нещадно защищал её от нападок всех прочих. Где-то я, видимо, ощущала этот оттенок несправедливости такого отношения к ребёнку, который своим поведением абсолютно никак не заслуживал, как и не провоцировал такого недоброжелательного отношения к себе, однако всё время получал его. Я заступалась во всех случаях.

Но, с другой стороны, я ведь была самая старшая сестра. С характером своеволия и быстрой реакции, большой энергетики. Я и эту сестрицу, конечно, подавляла, и пыталась подчинять себе, и в чём-то подчиняла. И нередко, думаю, тумаками тоже. Поэтому её особого доверия ко мне никогда не было.

Наоборот, повзрослев, она всегда старалась избегать моего общения и дружбы, находя себе далеко не надёжных подружек, но обязательно с её наивной влюблённостью в них, и т.д., и т.п.

Пройдя ещё через многие-многие трудности в жизни, лет уже в пятьдесят сестрица эта стала и мне тоже вдруг демонстрировать такие черты характера, что я взялась за голову, в буквальном смысле. Я сочла, что человек просто бредит и не здоров. Но, что любопытно, эти её качества намного ранее были едва переносимы всеми другими членами семьи.

Я задумалась: а, может, она реально такою была всегда, только я не замечала этого? Другие – видели, потому и недолюбливали, а я не замечала, ошибалась? Жалела, пытаясь защитить от оскорблений других?

С другой стороны, мысленно я говорю прочим членам своей семьи: а что вы хотели получить, «воспитать» из неё при таком вашем отношении к ней? Что вы хотели вырастить в вашей солидарной нелюбви к младшей дочери и сестре? Вот вы и получили того орангутанга, какого всю жизнь растили.

Более того, этот орангутанг родил и вырастил второго, такого же мерзко-эгоистичного орангутанга, с трудом переносимого всеми, знавшими её членами семьи (многих из которых сегодня уже нет в живых, увы). Вот и получите своих Иудушек, выращенных на почве семейной нелюбви и отстранения.

(Кстати, младший орангутанг эту нелюбовь принимал только через сознание собственной мамУшки, остальные члены семьи явной нелюбви к ней не проявляли, однако ж негативный укоренившийся психологический пласт её собственной матушки был так велик и силён, что и эту, младшую особь, устроил на тот же корявый лад личной ущербности…)

Что лишний раз убедило меня, как очень сильны наши личностные психологические обустройства. То, что называем сознанием, подсознанием. Так что Иудушки – реально – формируются не какими-то отдельными сиюминутными ситуациями (это быстро проходит), а системами взаимоотношений – в семье, коллективе, обществе.

Что очень верно понимал и воспринимал, а также отображал в своих литературных трудах очень сложный человек и писатель М.Е.Салтыков-Щедрин. Со сложнейшим, видимо, детством, позднее описанным в «Господах Головлёвых». (Я уже начала перечитывать ныне эту книжку и поняла - откуда «выросли ноги» и Иудушки, и сложнейшего характера самого писателя).

В настоящий момент уже несколько месяцев у меня валяются две толстые книжки писателя, по которым я стала воссоздавать в себе его образ, как и его героев, но свободного времени у меня нет, начав это дело – я вскоре его забросила, ибо - некогда, некогда и некогда, полно разных других суетных делишек.

И потому я ныне так благодарна одной из больших, обширных телепередач, посвящённых Салтыкову-Щедрину, промелькнувших на днях в программах телеканала «Культура».

Уже на этой неделе, в минувшие понедельник-четверг, здесь показали замечательную программу писателя и литературоведа Игоря Золотусского «Запутанное дело Салтыкова-Щедрина». (К сожалению, я пропустила первую из них, зато с огромнейшим удовольствием посмотрела и послушала последующие).

Игорь Петрович добросовестнейшим образом представил в них творчество, биографию и сложнейший образ самого писателя. Он обратил внимание на малейшие интересные детали этих составляющих (и творчества, и биографии, и характера писателя). Дал краткий обзор многих его очень непростых литературных, а то и литературно-публицистических работ…

Я в восхищении от проделанной исследовательской работы Игоря Петровича! Предполагаю, что такое документально-просветительское, познавательное «кино» непременно нужно периодически повторять на канале «Культура», как и на других госканалах.

Именно новыми для меня из этих передач оказались следующие позиции: Салтыков-Щедрин бывал губернатором либо др. большим чиновником во многих русских губерниях: Тверской, Рязанской, Пензенской, Тульской.

Очень отрицательно с годами стал относиться к творчеству своих коллег, в частности, не любил Гончарова и высмеивал его образ «Обломова». Не понимал, как такой человек мог стать главным героем большого романа.

После 1861-го года стал невероятным противоборцем русской действительности, предположив, что после крестьянской реформы наступило время освобождения «дурных качеств» русского народа, иронично называя саму реформу «крестьянской эмансипацией».

(Кстати, я схожа с Щедриным в моих мнениях о той реформе, высказываемых в некоторых моих статьях, в частности «Крепостные и Тэтчер» (см. от 15.06.2014.) Но я это пишу по какому-то наитию, по сложившемуся аналитическому своему восприятию, с расстояния полуторавековой давности от тех событий. Тогда как он писал об этом (кажется, в «Мелочах жизни»), имея свежие впечатления и личный опыт участия в этой реформе)…

Кроме всего прочего, из телепередачи я сделала вывод, что Щедрин был невероятно творческой личностью. Умельцем придумывать новые литературные жанры (либо же - очень точно приспосабливать к своим мыслям не часто используемые даже в мировой литературе жанры), как например это проявилось в «Письмах к тётеньке», да в тех же сказках, где с таким талантом умел высказывать самые заветные, самые заедавшие его мысли о реальной действительности.

Кстати, это он придумал обозначение «Пёстрые письма», позднее, видимо, использованное редакторами издательства в названии к первому сборнику А.Чехонте «Пёстрые рассказы»).

Ещё одним новым фактом из телепрограммы для меня стало восхищение творчеством этого писателя старшего брата В.Ульянова – Александра (террориста-цареубийцы). Тот, оказывается, посещал больного старого писателя с благодарностями за ту правду жизни, который он отобразил в своих произведениях!*

Удивительный факт, конечно, из биографии противоборца Щедрина! Ему открыто выражал восхищение самый мерзкий и жёсткий террорист имперской России! Старший брат будущего заглавного мирового революционера! Чудовищные факты из русской истории, как и из литературной истории тоже!

Бедный Щедрин! Мог ли он хотя бы полагать, даже на предсмертном одре, на чью мельницу лил воду, в реальности – любя свою Россию и скорбя о ней во всей своей литературно-жизненной правде!

Щедрина, конечно, надо перечитывать. Нужно набираться терпения – и перечитывать медленно и рассудительно. Ибо даже язык, применяемый им, всё-таки довольно архаичен.

Я не удержалась – стала выписывать ту лексику, которую ныне почти не употребляют уже не только в разговорном нашем наречии, но даже и в современных литературных работах. Её оказалось так много, что далее я стала ставить лишь галочки на полях страницы в местах, где попадались такие чУдные русские слова и словосочетания, как «намедни, восвояси, на-тко, валандаться, деньжищ вызудила», и т.д, и т.д.

Это всё, отражённое в литературных анналах русской классики, на самом деле есть кладезь и русской речи, и бытности, и недостатков, вестимо, какие существовали в российской реальной старине (кстати, не столь далеко ушедшей от нас, как нам это иногда сдаётся).

Так, когда автор телепрограммы изредка кусками давал цитаты из Щедрина – я поражалась тому, как точно они характеризуют и сегодняшнюю нашу жизнь тоже! Как они актуальны и ныне! Не так уж мы меняемся, как думаем об этом сами! Вот почему Щедрина надо и надо перечитывать.

Но не затем, чтоб набираться ненависти к ней, а затем, чтоб преобразовывать старое и пошлое, но любить лучшее в ней и пропитываться этим лучшим, чтобы всё-таки великодушие было совместимо с правдой, а не наоборот. О чём, как об убеждении Салтыкова** поздних лет, упомянул в конце программы И.Золотусский: «Великодушие несовместимо с правдой».

Вероятно, такую правду всё же нужно ломать, как и менять. Хочется думать, что уж хотя бы накануне последнего дня весьма искренний, уболевающий о своей родине, писатель всё ж отринул от себя подобное убеждение.***
_____________________________

*Так и представляю – как в таком русле, видимо, воспитывала отпрысков Ульяновых их мамашка Мария Александровна!
Будучи замужем за обедневшим дворянином, вдали от российских столиц, она, вероятно, изнывала от зависти к русской аристократии, богатым дамочкам Петербурга, в результате чего и привила сыновьям такую отчаянную любовь к русскому писателю-противоборцу Щедрину, и одновременно такую казённую ненависть к России в целом.

Представляю, как комментировала она им эти книжки, или зачитывала вслух… Кстати, чисто по наитию я написала и об этом, в одном из своих стихов в феврале 1991-го. «Об Ильиче» называется…

**Приношу извинения читателю, что иногда называю фамилию писателя по-разному, прямо-таки в трёх вариациях. Делаю это по той логике, что сути это не меняет и читатель вполне понимает, о ком идёт речь.

***Со временем настоящую статью дополню несколькими строками о вышеупомянутых драматургах. Ныне – нет на то времени.
01.04.2017.
В.Лефтерова