Любовь, границ которая не знала...

 
Не то что бы в глуши, где непролазная чащоба,
Была усадьба барина, коих в губернии, не так уж было много,
Но до окрестных деревень, поблизости, стоящих, более версты,
Ну а до города подавно, целый день идти.

Лишь пение птиц, да шелест листьев на ветру деревьев, что вокруг стояли,
Скрип их стволов, раскачиваясь в унисон который издавали,
Да стрекотание кузнечиков, могло нарушить тишину,
Пытаясь вслушиваться в кою, попадаешь в пустоту...

Летишь, паря в которой, овеваемый прозрачной чистотой
В ту пропасть, бездну, погружаешься всем телом и душой,
И упиваешься всем этим, не обузданною страстью опьянённый;
Тем миром, что природа создала вокруг тебя, сражённый.

Таков был мир в поместье, барин где изволил жить;
Любил, наверное покоем наслаждаться, над мирскою суетой парить.
Никоим образом, в сей мир покоя, не неся насилие и тиранию,
Боготворя всё созданное вкруг себя, своё Отечество, Россию.

Дом справный, рубленный умелым плотником, и так – же мастерски поставленный в лесу,
Среди берёз, осин и величавых елей, вместо забора, обнесён акацией и по лицу
Имеющий пять окон, вид из которых открывался на простор для трав, цветов, растущих на лугу,
Цветущих днём, росой покрывшихся к вечерне, ожидающих закатную зарю.

Край луга полюбил орешник, собою защитив вход в лес, растущий на буграх,
За лесом рожь заколосилась, колыхаясь, словно бы качаясь на морских волнах,
Родник в овраге, рядом с домом не спеша журчал прозрачною водой,
Образовавши не большое озерцо, зверей и птиц в округе пригласив на водопой,

А из колодца, что был срубленный на роднике, в поместье воду брали для питья и разных нужд.
Для барина, помимо всяческих изысков, быт крестьянский уважаем был, не чужд;
Дров поколоть для бани и камина, у самовара с чашкой чая посидеть,
Дерябнуть после бани рюмку водки, ну а изрядно выпивши с гостями песню спеть.

По праву признан был тот дом венцом творения умельцев местных, занимающихся ремеслом.
Ещё в усадьбе той была конюшня, скотный двор и баня, беседка, что в тени деревьев, рядышком с крыльцом,
Сад, утопающий весной в цветах, обхоженный заботливой рукой,
Ну и конечно огород, дающий урожай само собой.

Быт и уют прислуга обеспечивала, не прислуживая барину, служа;
Был садовод и конюх, просто слуги, камердинер, сыну барина, которого Наталия – супруга наняла.
Всяк месте на своём, всяк занимающийся тем, в чём разумеет, обучившись делу своему;
Как в механизме часовом, на месте каждый винтик, обеспечивая чёткий ход, а по сему

Был управляющий, руководящий всем и барин, что в младенчестве был Ипполитом наречён,
Жил в удовольствие, хотя порою, проверял работу, которою был удовлетворён.

Крестьяне, что с окрестных деревень, ходили в барский лес за ягодами и грибами...
Их барин не ругал, напротив поощрял, считая не в обиду сказано, гостями,
Которые пришли, пускай не в дом, но всё ж в владения законные его, и видимо считал, что сами,
Миряне, никакой не могут нанести урон лесам, пройдя по ним лаптями,

Но тем не менее стерёг и всячески оберегал деревья и кустарники, хранив всё в первозданном виде;
Не дозволял ни жечь, ни вырубать без надобности никому, следил что бы зверей и птиц никто не смог обидеть.
На службе у него был человек, который за порядок вкруг поместья отвечал,
По долгу своему без всяческой причины не наказывал, за это барин уважение в миру снискал.

Примерно так происходило всё в далёкие, забытые почти в округе, времена,
Когда всё было чин по чину; порядок, за которым виделась хозяйская рука...
Считалось верхом безрассудства связь между людьми из разных по достатку каст, сословий,
Как не печально было то, пусть даже меж людьми любовь, не принималось никаких условий

Для примирения терпящих друг друга, сколько разум позволял
Богатых, власть имущих и крестьян, как бы об этом каждый не мечтал.
Но тем не менее случилось то, что и могло, когда ни - будь случиться...
Пожалуй, так предрешено, что сыну барина, так вышло невзначай, влюбиться...

Гуляя по лесу и вслушиваясь в пение птиц, вдыхая аромат цветов весной,
Он встретил ту, которая для юноши тогда, была несбыточной мечтой;
Был меткою стрелой Амура в сердце поражён, невинной девичьей красою опьянённый,
Происходящим вкруг себя, вдыхаемый весеннюю любовь сражённый.

И надо вам сказать, была любовь та юноши, не безответной;
Сближаясь меж собой, держась друг друга, к цели шли заветной;
Объединиться узами любви, во век ничто чтоб не смогло их разлучить,
Мечтая каждый об одном; любимым быть, любить.

Узнав об этом, барин в замешательстве задумался и впал в уныние,
Как быть... не сталкивался он с загадкою подобною поныне?

И впрямь, закон неписанный нарушить не посмея,
Он сына пригласил к себе, поговорить, робея:
«Коли встречаться с девушкой изволишь,
Наверно настоящая любовь пришла, раз столько много время с ней проводишь...

Да видишь ли какая заковыка; ты барский сын – она крестьянка...
Нет, нет, встречайся, сколько хочешь, мне не жалко...
Но вот народ, чьё мнение мне не безразлично,
Может подумать чёрти - что, воображение народа безгранично.

И вовсе мне не льстит, то что мой сын таким поступком, может жизнь свою разрушить,
Пожалуй, блага общего, мне стоит благодушие своё нарушить;
Тебя я отошлю подальше мест от этих, скажем в Петербург;
Науками займёшься, пыл любовный поостудишь ты мой друг»

Взмолился отрок: «Умоляю, не дозволь разлуке омрачить жизнь двоих любящих людей,
Поверь, нет девушки на всём на "белом" свете мне милей».
Но как ни умолял сын – батюшка был в своих мыслях и поступках непреклонен;
Намерение разлучить влюблённых, изменять он был не склонен.

А посему, дал сыну лишь два дня, что бы проститься с увлечением, как полагал,
И на прощание вместе с матерью, Натальей, сыну, уезжающему с камердинером, платочком помахал.

Не долго думая, Борис, так сына звали, повернул к деревне, где любимая жила,
Договорившись с камердинером не разглашать его секрет пока.
Как гром средь неба ясного пред очи милой появился,
И на колени пав, о снисхождении взмолился,

Спросив родителей, которые сей час же появились, чтоб благословили,
И обвенчаться сей же миг с любимой разрешили,
А те в ответ: « Помилуй барин, как же так, ведь быть беде…
Запамятовал видно ты; не ровня наша дочь крестьянская тебе».

Был разговор их долог, на своём стоял Борис, и порешили втайне,
Законам всяким вопреки, уговорить чтоб сельского попа на ихнее венчание.
Задуманное разрешили в тот же день, священник был сговорчивым на диво;
Всё оттого, что был намедни деньгами снабжён сим женихом учтиво.

Как не противился попутчик – камердинер, таинство пришлось хранить;
Как не крути, ни у отца, тем более у сына  не хотел в опале быть.
И так, в дорогу Ольга с мужем спешно собралась,
И в дальний путь вся троица, приняв от Ольгиных отца и матери благословение подалась.

Извозчик, что у барина служил, совсем не против был такого поворота,
Следить чтоб было всё в порядке, чтоб скатертью была дорога – вот его забота,
А тут те на, с закуской чарку водки за молодожёнов  поднесли...
Ну то есть угостили тем что было, как могли.

До города не близко; лесом да полями,
А посему снабдили их родители харчами.
Под впечатлением произошедшего бурлила кровь,
Влекла куда – то в неизвестность страстная любовь.

Друг другом увлечённые, не видя ничего вокруг, в своём мирке витали,
От чар, пленивших молодых, освободил их камердинер, растолкав, когда уж в городе к вокзалу подъезжали.
Багаж не хитрый разгрузив, извозчика в обратную дорогу проводили,
И осмотревшись, в изумлении немом застыли...

Их поразило всё; вокзал, строения вокруг, перрон с стоящим паровозом...
Что видели в своей глуши... насквозь пропахшей сеном и навозом,
Лишь камердинер Гриша был невозмутим;
А посему, как – то спокойно и легко всем стало с ним.

Не мало в жизни видеть приходилось;
Он повидал за свой недолгий век такое, что кому – то даже и не снилось...
Пока наукам обучался, в том же Петербурге побывал,
Об этом барин знал, когда в дорогу его с сыном отправлял.

И так местечко, для того что б время скоротать, нашли и стали ждать,
Григорий в свой черёд пошёл билеты в Петербург, в столицу добывать.
Уединиться молодым не удавалось,
Как не было и первой брачной ночи, о которой лишь мечталось.

Григорий не заставил себя долго ждать,
Дав обещание, на будущее, надолго не пропадать.
И потекли минуты тягостного ожидания...
Любовь к друг другу помогала скоротать пространство времени и расстояния,

И вскоре долгожданный паровоз, гудком протяжным и клубами пара встретил пассажиров
Спешащих по своим местам расположиться, словно выстроиться в строй, по росту, по ранжиру...
Не стали исключением молодые, вперёд которых камердинер увлекал;
Он поспешал, но всё - же торопившись, не бежал.

Заняв купе, пусть не с комфортом, всё – же разместились,
В вагоне остальные пассажиры так – же видимо расположились,
Но вот перрон поплыл, и паровоз пыхтя и обдавая провожающих клубами пара,
Стал ускоряться, набирая ход, под стук колёс, возникшим от стыковки каждого из рельс, ударом.

Вновь время потекло неспешно, молодые всё – же не скучали;
Пейзажи, проплывающие вдоль окна и паровоза, взглядом провожали, и встречали.
Как долог, утомителен был путь, в подробности вдаваться я не буду,
Одно лишь верно; это путешествие в Санкт – Петербург, герои наша никогда не позабудут.

Сердца приезжих покорил навеки город на Неве своей невероятной красотою,
И первое пришло на ум, что неужели создано великолепие такое человеческой рукою.
Средь этой красоты найти им надо было съёмную квартиру,
Так как гостиный двор им был не по карману, в общем, не до жиру.

То, что Григорий раньше здесь квартировался, очень пригодилось;
Надеялись, что старое знакомство камердинера, с годами не забылось.
И так втроём, отправились искать ночлег...
Но тут попался им навстречу необычный человек...

На вид лет сорок, маленького роста, с бородою и усами,
И как бы невзначай и не известно почему, вдруг разговор завёл с приезжими гостями:
«Покорно извинить прошу, и здравствуйте во век», -
- сказал им вовсе не знакомый человек, -

«Я вижу, вы приехали недавно и издалека,
Не знаю почему, но я хочу помочь вам – вот моя рука...
Вы видно ищете ночлег иль проживание, как угодно будет вам,
Я ж приглашаю в гости; дух перевести, дать отдохнуть ногам.

По неизвестной всем причине, человек приезжим приглянулся,
Наверно потому, что темы им больной коснулся,
Но, тем не менее, вся троица, покорно побрела за незнакомцем,
Любуясь красотой Невы, вода которой словно бы светилась, опалённая закатным солнцем.

Свернув с проспекта, незнакомец продолжал свой путь дворами, ловко ориентируясь среди больших домов.
Недолго заблудиться без проводника, средь бесконечных, с проходными арками, с оконными проёмами рядов.
Как в каменном лесу, ещё сияя днём, сменилось солнце полумраком,
И выглядело всё происходящее каким – то сказочным, зловещим знаком.

Ещё мгновение, все остановились: «Вот мой дом, подъезд, прошу вас господа» -
-Сказал им человек, открыв входную дверь в подъезд и приглашая их туда,-
«смелее, не робейте», - и пошёл вперёд, показывая путь,
Слегка застывших путников, при этом, не забыв к подъезду подтолкнуть.

Не яркий свет, доселе не знакомый запах, вверх ведущие ступени и перила...
Немного эта обстановка всех троих в недоумение вводила.
Григорий, в общем - то, бывал местах и не в таких,
Но всё казалось странным и неведомым для ошарашенных всем этим молодых.

Вот, наконец, квартира... скрипнула входная дверь, приветливо хозяином что распахнулась,
Казалось вечность, пауза, возникшая сама собой и тишина, сопровождавшая вошедших внутрь, тянулась.
Не весть, какая, обстановка, всё ж к себе располагала,
И как бы невзначай, приветливо, но молча в гости приглашала.

«Ну что ж вы проходите, чувствуйте себя как дома,
Располагайтесь, ведь, поди, не близкая была для вас сюда дорога...
Прошу вас – ванная, вот туалет,
А я ж сейчас чего – ни будь, сготовлю, уж скорее ужин, нежели обед».

И принялся на кухне кашеварить,
Да, собственно на стол что было ставить;
Картошка, сваренная целиком, в «мундире»,
Соль, хлеба каравай, вот собственно и всё, нашедшееся в небольшой и холостяцкой, выяснилось как потом квартире,
Нашлась бутылка с водкой, запечатанная сургучом,
Да не большая банка с маринованными огурцами, луком, чесноком.

Расселись все вокруг стола, стоящего на кухне, небольших размеров,
Хозяин налил водки в стопки, тост произнеся несмело:
« Что ж за приезд», - и чокнувшись, одним глотком опустошил стопарик...
Все выпили, посматривая друг на друга, на закуску, на пришедшийся так кстати шкалик...

Не клеился сначала разговор, ещё б, друг с другом не знакомы...
Григорий начал так, издалека, осматривая втихаря, украдкою, «хоромы»:
«Как величать тебя, спаситель, божий человек?
Тебя, твоё гостеприимство, не забудем мы во век».

«Владимир, - наполняя стопки, незнакомец отвечал, -
- мне страшно повезло, что я вас у вокзала повстречал,
Вот уже месяц, как лишился я жены;
В рассвете сил, нежданно умерла, с собой в могилу унеся надежды и мечты...

Хотели с ней усыновить парнишку,
Поскольку не дал Бог, своих нам ребятишек.
Весь месяц, в основном я был подавлен, угнетён, бродил по городу часами сам не свой...
Поймите, не хотелось мне никак идти в пустующие комнаты, домой.

Работу бросил, потихоньку стал спиваться,
Но вот смотрите, всё ж случилось с вами повстречаться...
Меня как будто кто – то подтолкнул навстречу к вам...
Рассказывайте вы теперь, кто и откуда прибыли вы к нам;

Что за нужда заставила проделать столь не близкий, видимо по всему путь,
Хотя простите, может дать с дороги вам немного отдохнуть?»
«Нет, нет…», - воодушевлённые спиртным и откровением Владимира таким,
Всё рассказать о путешествии и о себе, как бы считали долгом все своим.

Ещё для храбрости по стопке, за знакомство, под огурчик хлобыстнули,
Так как сморило после первой стопки всех, ну, в общем, чуть все не уснули...
Все приключения в подробностях, друг друга, поправляя, описали,
Короче говоря, что было с ними, начиная от поместья, и заканчивая встречей их, в столице, рассказали.

В полнейшей тишине, после рассказа, услышать можно было всё, даже малейший шорох...
Так повлиял на них описанный с мельчайшими подробностями, всех событий ворох.
Сколь долго продолжалась сцена, не известно,
Да впрочем, это было, я скажу, не так уж интересно.

Владимир тишину нарушил, водку в стопки наливая,
Да Ольга всхлипывала, потихоньку слёзы радости иль горя вытирая,
Ну и конечно же за молодых, за Ольгу и Бориса следующий был тост, кричали "горько" молодым;
Григорий – камердинер и хозяин этого жилища с ним.

Поужинав, на славу погуляли и повеселились.
Борис и Ольга в комнате отдельной, так сказать, в апартаментах разместились,
Владимир и Григорий по соседству, улеглися на ночлег...
Хватило места всем, ещё в квартире этой можно было разместить, пожалуй, пару человек.

Так, наконец, сбылась мечта молодожёнов,
Правда Григорий и Владимир, так и не услышали невесты стонов,
Так как добили всё оставшееся на столе спиртное,
Срубившись моментально и оставив молодых в покое.

Ночь пролетела, утро наступило,
В окошки солнце ласково светило,
Сияла ярче солнца, после брачной ночи, молодая пара,
Не ощущая запаха, в округе убивающего всё живое, перегара

Смердящего из уст, страдальцев, неопохмелённых,
Прошедшим вечером, излишеством спиртного наповал, сражённых.
Владимир, правда, суетился, чайник вскипятив, заваривая чай,
Григорий же, уставил взгляд, за голову держась, на недоеденные огурец и каравай.

Страдающих похмельем, Ольга пожалела и сказала:
«Там мне в дорогу матушка "поллитра" сунула, как будто всё предвидела и знала».
Борис загадочной улыбкой всех присутствующих ненадолго одарил,
Достал "лекарство" откупорил, по стопарикам разлил.

"Позавтракав", попив чайку, в дорогу потихоньку стали собираться...
Тут как бы невзначай, Владимир, всем присутствующим, на любой, по продолжительности срок, жить предложил остаться.
Всё было решено; постой был найден за умеренную плату,
Покуда не найдут Григорий иль Борис работу, где б платили бы нормальную зарплату.

Супруге ж молодой, домохозяйкой надлежало быть;
Еду готовить, убираться, за порядком в комнатах следить.
Речь об учёбе как – то и не заходила,
Встать на ноги самим, без помощи родительской, силёнок бы хватило.

Владимир обещал походатайствовать, на местном, на заводе,
Пока ещё там самого – то, не забыли вроде,
И самому пора к нормальной жизни возвращаться,
Не век же в одиночестве и каждый день в хмельном угаре оставаться.

Деваться некуда, Борису работёнку на заводе подыскали,
Да и Владимира, обратно в цех, на прежнюю работу взяли,
Григорию ж завод с своею проходной не по душе пришёлся.
Но и ему, правда чуть позже заработок всё ж нашёлся;

Куда то утром, раньше всех позавтракав, Григорий уходил,
Куда, не знал никто, но деньги регулярно приносил.
Справлялась по хозяйству и жена Бориса – Ольга;
Готовила, стирала, убиралась и не только;

Соседка научила всякую одежду шить; ну то есть мастерить...
Ей потихоньку начали заказы приносить,
А дальше – больше, дело продвигалось,
Так что в долгу у мужичков, она не оставалась.

И так, всё вроде становилось на свои места,
Определённым руслом жизнь, со скрипом правда, всё же потекла,
Но вот чем больше время проходило, больше мучился Борис, страдал,
Всё с каждым днём сильнее по родителям, по дому тосковал.

Решили весточку послать и сообщить всё, чин по чину,
Как полагается, любимому и любящему папу с мамой сыну;
Как отговаривали Ольгины их старики...
Всё рассказали; как отцовской воле вопреки

Сбежали ото всех, всё что случилось, втайне сохраняя,
О встрече на родной земле и о прощении мечтая,
Как тяжело пришлось с нуля всё начинать,
Ведь помощи им неоткуда было ждать,

Про всё про всё; про дом и про работу,
Как им домой вернуться всем охота...
На почте весточку отправили и стали ждать
Благословения или проклятия, чего теперь гадать.

А время шло; любовь Бориса с Ольгой становилась красочнее, ярче,
Благодаря преградам, что чинила жизнь, их отношения и чувства становились всё багаче.
Казалось, что с любой бедой, несчастьем, с чем угодно справиться могли,
Друг другом наслаждаясь, утопая в всё сильней и крепче становившейся любви.

Бывали вечера, свободные от суеты мирской, работы повседневной
Стараясь позабыть рутину жизни ежедневной,
Гуляли по проспектам, улицам, любуясь Питера вечерней красотой;
Величием мостов, изящно перекинутых над спящею Невой.

Великолепием дворцов и памятников рукотворных,
Закатным заревом Светила обагрённых,
Вдыхали Петербурга аромат, дурманящий, пьянящий,
Любви потворствующий, в мир покоя, счастья уносящий...
 
Вдруг словно гром средь этих чувств - ответ родительский, которого так долго ждали,
О снисхождении и понимании серьёзности намерений влюблённых только и мечтали.
Другая новость, в планы не входившая совсем, как молния стрелою обожгла;
Бориса матушка, не выдержав разлуки с сыном, заболела и слегла.

Сего же дня с работы отпросился, с женою в путь неблизкий стали собираться.
Чего уж там прощения родительского дожидаться.
Григорий ехать не решился, знать остерегался гнева;
Боялся камердинер; истолкует всё не так хозяин – Ипполит, начнёт метать направо и налево...

Вокзал знакомый, что встречал их раньше, тот же паровоз,
Всё так же в даль, теперь уже родную, их повёз,
Вот только не было желания смотреть в окно,
Не до пейзажей проплывающих, тоскливо на душе и тяжело;

Как там в родном поместье, матушка там как, что там с отцом,
Хотя в письме и говорилось, держится что молодцом,
Всё ж мысли всякие покоя не давали...
Ну всё; вокзал, без промедления экипаж наняли.

Дорогой проторённой добираться проще... в ожидании чуда,                На стук колёс, подъехавшего экипажа, выбежала вся прислуга...
Отец, убитый горем, редко выходил из дома, больше время проводил с супругой,
Ведь для него была она в то время одиночества и другом и подругой.

Всё осознал отец, когда уехал сын, но ничего нельзя было исправить,
Ведь даже весточку Борису он тогда никак не мог отправить,
Осунулся и занемог, но всё ж держался сколько было сил,
С любимой, вскоре же, удар случился, коий её с ног свалил.

Уж целый год ходил помещик хмурый, словно туча.
Жене тем временем не становилось лучше.
И наконец письмо, которое прочтя, велел он тот же час, не промедляя,
Отправить весточку, всё описав подробно, не кривя душой и не виляя.

Теперь уведев сына с молодой женою, Ипполит воспрял от сна, воодушевился;
Был рад несказанно, и где -  то там в душе, Борисом он гордился.
« Потом знакомства, всё потом, скорее к матери в опочивальню, чтобы быть всем вместе,
Скорей, скорей, прошу», - и подал руку он невесте.

Усиленно забилось сердце, перекрыл дыхание в горле ком,
Когда переступив порог, увидел в спальне...
                маму, с изменившимся лицом.
Чуть сдерживая слёзы, сын смотрел на бледное лицо, на сединой отмеченную прядь волос,
На щёки впалые и тусклые глаза, какой – то ставший непомерно длинным нос.

«Ну как же так, любимая, родная... что стало с женщиной светившейся здоровьем и теплом...
Куда девалась дерзкая улыбка и задорный смех, тот нежный голос, что рассказывал мне сказки у камина вечерком», -
- сказав всё это, подошёл поближе, опустившись на колено, взял руку и поднёс её к губам...
Вдруг словно искорка в глазах у матери сверкнула, румянцем жизнь блеснула по щекам,

Чуть слышно губы прошептали: «Милый мой приехал, всё ж не зря тебя ждала», -
- по матерински нежно, слабыми руками, любимого сыночка обняла...
«Ну наконец - то, - воодушевился барин, смахнул слезу платком, который теребил в руке, -
- пойдём мы видно на поправку, забрезжил уголёк, чуть тлеющий, поддерживая жизнь, там где – то вдалеке»
 
Придя в себя, вся троица неспешно удалилась из покоев;
Себя, супругу – мать, немного успокоив,
Немедля наказав прислуге, стол накрыть в столовой.
Как не старался Ипполит, из пересохших от волнения губ своих, уж больше он не проронил ни слова.

Горячее, закуски, водка, вина трёх сортов, наливка, собственного всё изготовления...
Немного отдохнув, переодевшись, сели все за стол, и непременно во главе стола был батюшка, в знак уважения...
Борис представил Ольгу своему отцу и находившейся поблизости прислуге,
И изъявил желание, что б весть об их приезде разнесли по всей вблизи округе.

Невесту с женихом, теперь уж мужа и жену отец благословил,
А после выпив за здоровье рюмку водки, встал, прощения попросил;
За тиранию, учинённую в угоду варварских обычаев, не уважающих людские чувства,
За то, что усомнился в искренности их любви и за своё – же безрассудство,

Благодаря которому, подверг страданиям людей, любимых и родных,
Поведал он о том, как тяжело и одиноко жить без них.
После обеда, объяснений неизбежных, но в какой – то степени приятных,
Все разобрались в своих чувствах, до боли милых и понятных.

К всеобщей радости, супруга, мать, свекровь одном лице, уверенно шла на поправку;
Буквально через день, после приезда молодых, её неспешно выводили погулять во двор, на травку,
Зловеще бледный вид сменил здоровый взгляд, румянец на щеках,
Вновь стала появляться сила, в столь ослабших в дни болезни злой руках, ногах.
 
Налаживалась потихоньку жизнь, всё расставляя по своим местам,
И если уж когда ни - будь и суждено, случиться было сбыться всем мечтам,
Так этот час в поместье, в жизни каждого настал;
Сбылось всё то, о чём быть может даже каждый не мечтал.

В один из дней послали экипаж за Ольгиными матерью с отцом;
Для Ипполита и Натальи она стала дочкой, для неё ж родным стал ихний дом,
Как тут не познакомиться сватам, и не наладить отношения,
К чертям все правила, все предрассудки и сомнения.

Не ожидавшие такого поворота, Фёдор и Татьяна, Ольгины родители смутились,
Но всё – же облачившись во всё праздничное в экипаже разместились:
«Что ж будь что будет», - с этими словами экипаж помчал к усадьбе Ипполита   
Неужто дальняя вражда, неравенство, для них теперь забыто?

Не верилось и Ольге, с опасением наблюдающей за всем происходящим,
Казалось ей каким – то сказочным всё и не настоящим,
Но ждать пришлось не долго, вот и экипаж подъехал к дому,
Не смело Ольгины родители шагнули на порог, доселе не знакомый.

Их встретили как дорогих гостей, с почётом, уважением,
Казалось всё происходящее здесь неким сновидением.
Вмешался Ипполит, немую тишину нарушив, пригласив присутствующих всех к столу,
И сделал это так, с какой – то лёгкостью и важностью, но в то же время простотой, присущей лишь ему.

Там за напитками, расслабились, сняв напряжение, дар речи обретя,
Не много осмелев и капельку уверенней почувствовав себя,
До обсуждения общих тем, нашедшихся вдруг сразу, после пятой стопки, добрались,
В итоге все друг с другом подружились и изрядно набрались.

Гостеприимный Ипполит, учтиво пригласил гостей остаться на ночлег и закрепить, вновь основавшуюся дружбу,
И гости вроде бы не против, но сослались, что сутра идти на службу.
На службу так на службу, подан экипаж к крыльцу, доставить, что б сватов до дома,
А служба иха такова: ждала скотина дома; немного кур, телёнок, бык, корова.

Так что зажиточными кулаками не назвать,
Но голодранцами их, то ж не обозвать.
Остались, в общем, все довольны, каждый при своём...
И каждый из присутствующих в принципе держался молодцом.

Все тонкости, нюансы дела, в общем – то казавшегося безнадёжным разрешились.
Григорий и Владимир, находящиеся в Петербурге, полностью в неведении дел, всего случившегося находились,
Решили им послать письмо, что бы ввести в курс дела, всё с работою уладить, ясность чтоб была,
Клиентов, что обслуживала Ольга, что б себе соседка забрала,

Даже в таких казалось мелочах, приличия Борис и Ольга сохраняли;
Порядок, созданный до них, любили, уважали.
Ответ из Петербурга не заставил себя долго ждать,
Хоть если разобраться; можно было им на всё на это наплевать.

Григорий, все дела, просили о которых, разрешил, о чём писал, уведомляя,
Сам – же, он в Питере останется, в усадьбу ехать не желая.
От всех "оков", что связывали руки молодым, они освободились,
Все были рады, что проблемы ихи разрешились.

И так герои наши зажили одной большой семьёй,
В любовный, полный ярких впечатлений омут, окунулись с головой...
На этом разрешите с Вами, мой учтивый, терпеливый слушатель, читатель, попрощаться;
Пора и честь знать, по – другому, закругляться.
   

                Эпилог.

И снова здравствуй слушатель, читатель... прошлый раз пришлось с тобой расстаться
Лишь для того, чтоб дать семье, царит где счастье и любовь, такою жизнью, без вмешательства любого наслаждаться.
Палитру чувств, переполняющих героев, словно аромат цветов и нежность ласковых прикосновений, невозможно передать словами,
А по – сему пришлось мне ненадолго попрощаться с Вами,

Но время той поры, пусть не стремительно как я уж говорил, но всё – же шло, оставив не стираемый свой след;
Немало было радостей и разочарований... не обходилось без нелепостей и бед...
У Ольги и Бориса появился первенец – сынок, которого назвали Алексеем.
Жизнь всех, включая и прислугу, становилась с каждым днём всё ярче, веселее,

Хотя до этого приятного события, перевернувшего вверх дном всё в доме,
Окрестные поместья всколыхнула весть о свадьбе двух людей сословий разных, словно новость о возможном и большом "содоме";
Разверзлись словно небеса; и гром и молния повергли в ужас всё живое на Земле,
Их отношения, да что там говорить, всё происшедшее, словно пробившийся луч света в жуткой, непроглядной мгле.

Хотя кому – то всё происходящее ничуть не отравляло жизнь, наоборот;
Уверенность вселяла в неизбежность перемен, не то что в отношениях, в всей жизни поворот.
Уже повсюду назревало недовольство, зарождался бунт униженных и оскорблённых,
Погрязших в нищете сословий низших, доведённых до черты последней, хоть от рабства и освобождённых.

Не все же были власть имущие как Ипполит, терпимо относясь к таким же людям как и он...
Всё их различие в достатке, воспитании, умении  держаться с честью и достоинством, подчёркивая титул дворянина, коим был снабжён.
Встречались деспоты, тираны, опьянённые, как им казалось высшей властью над другими, кто сословием ниже;
Весь род их преимущественно, был природою, как следствие умом, обижен.

Из - за таких "уродов", да простит меня мой слушатель, читатель, бунт и разразился,
И постепенно в революцию, коснувшуюся всех; и бедных и богатых превратился.
Всё б ничего, да лозунги, которые рабочими, крестьянами провозглашались
Такие,
       что приходилось тяжко даже тем, которые не против новой власти, просто выжить как ни - будь старались;

Своим горбом кто хлеб насущный добывал,
Тот, в общем, ни за что; за то, что спину гнул, работал, пострадал.
"Кто был никем, тот станет всем", а по - другому так: «Из грязи в князи...»
И надо ж было моментально так, распространится сей заразе.
 
Что говорить, была задумка вновь пришедших к власти хороша,
Да как всегда, как на Руси ведётся, перегнули палку сгоряча.
Ну что там говорить, что было, то уж было...
Эх, велика беда, эх невидаль, эх диво.

И потянулись руки всемогущей власти, к помещикам и кулакам, дошло бы и до Ипполита,
Да во время он всё сообразил, и что бы не остаться у разбитого корыта,
Стал собирать добро, что нажил, сколь можно увезти, готовиться к отъезду.
А как иначе, уезжать придётся не к соседнему уезду;
 
К соседям, за бугор, где жизнь не так прекрасна как в мечтах у тех, кто в "князи";
Не поднимается  к богатству, славе и почёту просто так никто из "грязи".
И так не долго дожидаясь экзекуций, Ипполит с женой Натальей двинулись в дорогу,
Простившись с сыном и невестой, с внуком, в общем – то со всеми кто был дорог, поклонясь родимому порогу.

Борис и Ольга не решились покидать насиженного места из – за сына,
И на кого оставить дом; в хлеву стоит не поена, не кормлена скотина.
Прислуга по домам вся разбежалась, хотя барина и уважали,
К неведомой, но обещали, светлой жизни, их плакаты новой власти звали,

Да и Алёшка ещё мал совсем для этакого переезда, всяких приключений,
А так как Ольгины родители крестьяне, ждали всё ж от власти некоторых снисхождений.
Решили в своём доме дожидаться участи своей, что от судьбы то бегать...
Авось восторжествует разума и совести победа.

Тем временем о Батюшке, намедни что уехал, донеслись худые вести;
Что сгинул Ипполит с Натальей и со всей своей поклажей, лошадью, каретой вместе.
Не зная толком ничего, помчался сей – же час Борис в соседнее село;
Поехал Батюшка в ту сторону, и от усадьбы то село не далеко.

Народ расспрашивал об участи отца и матери, о происшествии, случившемся на днях,
Коль сделалось непоправимое, просил он указать, находится где ихний прах.

Не веря сам своим вопросам, горю, затуманившему разум,
Ответ он получил от одного избитого годами и тяжёлой жизнью старожила сразу,
Про всё случившееся, так как видел тот весь ужас, горе, что постигли его близких сам, но сделать ничего не мог,
Как ни печален был исход происходящего в его присутствии, необъясним и странен весь его итог;

Пошёл Иван, так звали очевидца в лес за хворостом, не ради праздного гулянья,
Вдруг видит лошадь, запряжённая в карету подъезжает к лесу, устремляясь вдаль, не торопясь, без всякой прыти и старания,
«Проваливается, - продолжал Иван, - мне с места не сойти,
И за собою тянет всё и всех в образовавшуюся яму, которую не успевает перейти...

Лишь гул и треск оглоблей, поломавшихся, был слышен, да и то не слишком громкий,
Да где  то там, уже из – под земли, чуть слышный голос человеческий, глухой, не звонкий,
И тут же залило водой образовавшуюся яму, иль воронку, как её назвать?
Вода бурлила и пенилась, даже не вода была, какая – то немыслимая жижа... я уж дальше побоялся ждать.

Забыл про хворост, что насобирал, что было мочи, кинулся в деревню, всё народу рассказать.
После того как всё поведал обществу, пошёл домой рюмаху опрокинуть, успокоить нервы так сказать.
Все побежали к лесу, где карета с лошадью под землю провалилась...
Там стихло всё, и ни малейшего следа того, что под водою находилось.

В том злополучном месте выживших и уцелевших не было, увы,
Господь судья им, ну а я всё рассказал, как и просили Вы».
Борис молчал, слеза катилась по щеке, ком в горле не давал сказать ни слова.
Принёс воды ему Иван, до злополучной ямы проводить, по просьбе барина готовый.

На берегу провала, жизнь унёсшего Борису самых дорогих людей, ни слова не сказав, не много постояли,
Не повернуть, увы события, не воскресить безвременно ушедших, как бы не хотели, не мечтали.
Ивана отблагодарил Борис и двинулся домой, к семье;
К Алёшке, маленькому и любимому сыночку, и жене.

С достоинством случившееся Ольга приняла,
Да ещё успокаивала и поддерживала мужа как могла.
По правде говоря, и некогда скучать и тосковать;
Прислуги не было, всё приходилось делать им самим; готовить, убирать, стирать.

Так продолжали жить, на лучшее, надеясь, прошлое, случившееся горе, по возможности стараясь меньше вспоминать...
Алёшка радовал своей  смышлёностью, резвясь и подрастая, да и не бросили их, из деревни приезжая, Ольгины отец и мать,
Но время шло, пришла пора учится сыну; в школу, по - старинному в гимназию ходить.
Да и признаться надоело им порядком в одиночестве в лесу, хоть и в просторном доме, жить,

И власти местные наведываться стали, всякие вопросы задавать...
Решили, что пришла пора из леса ближе к городу переезжать,
К тому ж имелся опыт; жили раньше, пусть и без ребёнка, в Петербурге, правда жизнь тогда была другой,
Вот и сейчас; снимать жильё как прежде, просто жить, работать, быть собой.

Должно ж когда – нибудь наладиться всё, встать как прежде на свои места,
Ведь главное, пусть тяжело, зато все вместе, а не в этом ли была всей жизни их мечта.
Собраться Ольгины родители им помогли, хотя вначале были против переезда в город;
Разруха, новые порядки, неизвестность, может даже голод,

К себе в деревню звали, хотя жизни сладкой и не обещали;
Их комиссары, с местной голытьбой, как пережиток прошлого, зажиточных крестьян, сломать и извести мечтали,
Поэтому настаивать не стали, как и прежде лишь благословили.
Да письмецо к знакомым в городе, чтоб лично передать, просили.

Добравшись кое – как до места назначения, то есть до родительских знакомых, коим нужно передать письмо,
Спросить у них решили; не сдаёт ли кто ни - будь по близости жильё,
Не зная, что в письме том пожелание, то есть просьба; приютить хотя бы для начала...
Догадываясь, что забот, хлопот и у самих у них не мало.

Всё ж просьбу те, кого просили, выполнили; дали молодой семье приют;
Сказали, что покуда не устроятся, пускай у них живут,
Пусть в тесноте, да не в обиде, так и порешили;
Хоть не большую, всё же комнату отдельную им предложили.

И вновь с нуля; работа, не знакомые порядки... но не всё так плохо;
Со временем нашли себе квартиру, в школу стал ходить Алёха,
Никто не попрекал их прошлым, может многие не знали,
Что сын помещика Борис, а может просто уважали...

Да собственно он зла то никому и никогда не делал,
Врагов не нажил, был уживчивым со всеми с той поры, как по поместью мальчуганом бегал,
Ну а семьёй своей по праву, просто мог гордиться;
Жена работала, Алёша продолжал учиться.

В усадьбу, в дом родной до боли, приезжал он пару раз с семьёй, ну то есть с сыном и женой.
Дом без ухода покосился, всё в округе заросло крапивой, лебедой,
Был никому тот дом не нужен; вдалеке стоял, в лесу, в глуши...
Осталось в памяти всё связанное с местом тем, как были годы, что прошли там, хороши...

От местных, от крестьян, узнали, что тот лес назвали "Ипполитом",
Хоть имя Батюшки людьми не позабыто...
А озеро, что погребло отца и мать, всегда казалось страшным и унылым,
Все знающие обходили стороной и звали "Гиблым",

Родные Ольгины; отец и мать, в колхоз вступили...
И власти, после этого, от них отстали, позабыли.
Дочь с зятем, внуком, часто родственников навещали;
С хозяйством, что колхоз оставил, помогали.

Так потихоньку время шло, бежало,
Всё как - то понемногу забываться стало,
Лишь лес с названием, что дал народ, живёт, стоит,
Да озеро, покрытую водой и илом тайну страшную хранит.