Cante hondo

1. Где-то...

Дни, как вывески рекламные.
Ночи в чётках фонарей.
Над имперскими анклавами
гаснет Славы эмпирей.
Мы поём с чужого голоса
патентованную дичь.
В скобку собранные волосы
надо б начисто остричь.
Но с гитарными аккордами
босоногих сигирий
cante катится от Кордобы –
откликается в Твери.
Скоморох наладит звонницу
и настроит на романс.
Ну, а мне, юроду, вспомнятся
трубадуры и Прованс.
Романсеро. Блажь цыганская.
Да печальный иудей.
То душа-сиротка, странствуя,
ночь попутала и день.
Калиброванными досками
заколочено окно.
Вроде, как и сердце – русское.
Чай, иное нам дано!?
Там, на кладбище – экзотика.
Разных птичек антураж.
Католическая готика.
Из подсолнухов коллаж.
Что мне скорби иудейские?!
Это ж Лорку понесло.
Но захватывает действие,
проверяя на излом.
И гуляет плеть каганская,
да ордынка-булава.
Кто там нонче окаянствует?
Чья на плахе голова?!
И вызванивает реквием,
отрезвляя наготой.
И скребётся о подребрие
той голубки коготок.

27-28.03.2017

2. «Вдогонку. К Баратынскому»

«Снимают» Абрамыча. С «Шуткой» и без.
И «пункты» суют в основание.
Не иначе, мелкий орудует бес.
К величию тяга и мания.
Он тыщу веков ковырялся в грязи.
Отсюда и комплекс ущербия.
Не вырваться крошке из душных низин.
Не скинуть отмщения вервие.
И мой Баратынский ему поперёк.
В укор – параллель с «недоносками».
А храмом хромому – кондовый ларёк,
обшитый казёнными досками.
И вот претыкаюсь числом осемьсот,
как Бунин о дни окаянные.
И ломит доходчиво в правый висок.
И вены взбухают стеклянные.

30.03.2017