Да, жалуется всегда безумец

Да, жалуется всегда безумец,
Что люди не узнают его.
Ну, а мудрец вновь признается,
Что для людей он есть никто.

Да, потому что их не знает,
Ну и пожалуй не видал.
Зарылся в притчах, как обычно.
И связь с народом растерял.

А человек меняет формы,
Ну и наверно образ свой.
И в юности грызет науку,
И не следит он за собой.

В районе 30-ти однако,
Самостоятельность обрел.
А к 40-ка убрал сомнения,
Дорогою своей пошел.

Потом познал и волю неба,
К 50-ти видно годам.
И начинал он разбираться
В других неведомым делах.

К 60-ти вдруг научился
Правду от ложи и различать.
И компромис искал повсюду,
Чтоб обрести лишь благодать.

А в 70 искал желания
Дороже сердцу своему
И восхищался своим миром,
И ведал, что есть и к чему.

И так всю жизнь в нравоучениях
Свой срок, как прежде, проводил.
Искал те лучшие мгновения,
Которые видимо и чтил.

И в каждое десятилетие,
Что либо видно находил.
Его менялось отношение,
Свой распорядок да и пыл.

Копил года ведь неустанно,
И сетовал вновь на судьбу.
Да, человек неугомонный,
Ему бездействие ни к чему.

А каждое десятилетие
Ведь привлекало иногда.
И выставляло приоритеты,
Учило разуму всегда.

И находил опять проблемы,
Что следовало их решать.
И постоянно, поэтапно
Усился всё же побеждать.

И от рождения, до смерти,
Что либо снова познавал.
Да, по пути вставал и падал.
К причалу своему бежал.

Копил и мудрость по крупицам
В десятилетия свои.
Порою даже признавался,
Что возвышал опять мечты.

Которые и не сбывались,
Которые не смог достичь.
В конце концов всегда боялся
Падать пред жизнью вновь навзничь.

И понимал он постоянно
Тот, кто не ведает ничто.
Казался видимо блаженным,
Ему ведь было всё равно.

И не рискует быть непонятным
И ничего в помине нет.
Так и живет на белом свете,
В обьятиях своих же лет.