Вечер Поэта

Лился свет из темных окон, вился плющ, как женский локон,
А в духовке жирный окунь томным паром исходил.

На столе поэчьем ландыш (не из лесу, блин, с Эллады ж),
Хоть и маленький, а надо ж – нежил пару теплых крыл.

Пару крыл (а может, крылий), что подходят для валькирий,
И плевать – Джаннах там, Ирий, или даже просто рай.

Взять с собой стихов котомку, и у набережной кромки,
Словно жаворонок звонкий, песню спеть, пускай враздрай.

Будет май, а может, осень, будет вечер томным в восемь,
На столе – овес и просо (мясо вредно для души).

Настишив тяжелым грузом, на столе уселась Муза,
Невесома, как медуза, и сказала мне: «Пиши!»

Напишу. Про сердце, скерцо, про оторванную дверцу,
Про последнего имперца и про шалую зарю,

Про распахнутые двери, скорби, жгучие потери,
Что не видят лишь тетери вопреки календарю.

Напишу, что будут пьянки, длинногривые вакханки,
Молдаванки и цыганки, и вообще – романтикЭ.

Балалайки и медведи, что в ночи Россией бредят,
Полируя трубной медью сны закатов на реке.

На Москве (а может, Волге) буду спать совсем недолго,
Помешает чувство долга и какие-то дела.

В перволиственных нарядах будут танцевать наяды,
Или может, просто ляди – пери в облачных крылах.

Вот опять – крыла, крылами… Что же дальше будет с нами,
Если облачными снами надышались, не поднять?

Килотонны крыл и крылий, сумасшествие валькирий,
И пространственные дыры… Нет, не то, япона мать.

Есть – река. Струит потоки, непонятные до срока,
Словно песня, льются строки – без руля и без ветрил.

Льется свет из темных окон, вьется плющ, как женский локон,
А!!! В ДУХОВКЕ ЖИРНЫЙ ОКУНЬ ТОМНЫМ ПАРОМ ИСХОДИЛ…