АБАЖ

  – Не переживайте, если вы не стояли ни перед кем навытяжку, вас могут положить на нее, – говорил мой школьный учитель по литературе Борис Наумович Лондон. – Так уже бывало до вас. Люди служили верой и правдой и все равно не смогли избежать этой участи. Не надо быть слишком инициативным, так как любая инициатива наказуема.
  Об этом мне напомнил престарелый толстячок с посиневшими губами в туристическом автобусе, возвращавшем нашу группу из Майами в Нью-Йорк. Мы приближались к пункту назначения. Я со своей неизменной спутницей приглушенными голосами оживленно обсуждали взволновавшую нас тему, касающуюся Благодарности и Справедливости. Донкихотствовать мне приходилось еще с детства, когда защищал маленьких в школе (меньше меня в классе никого не было), поэтому рукоприкладства я всячески избегал, полагаясь на силу слова, исходя из собственного плачевного опыта вперемежку с горючими детскими слезами. Наш разговор с подругой завел меня, и я отважился проявить инициативу. Тихо, чтобы не услышал гид, я стал передавать не для всех радостную весть-предложение, не сброситься ли присутствующим по два доллара с носа нашему заботливому эрудиту-гиду? Через пять минут в жужжащем, как пчелиный улей, автобусе воцарилось гробовое молчание демонстрации протеста. До моего утлого мозга стало доходить, что люди, по крайней мере, большинство, хоронили свои денежки без фанфар и какого-либо энтузиазма. Правда, справедливости сказать, нашлась еще одна-две пары готовые по достоинству оценить работу гида. Но остальные молчали, должно быть, вспомнили Галича, сказавшего, что молчание – золото. Автобус остановился для очередного отправления наших надобностей, и я заметил, что люди сторонятся меня. А старикашка с синими губами бессердечника, задыхаясь то ли от возмущения, то ли от заболевания, подвалил к нам и, пожирая меня бесцветно-желтушными глазками, произнес слова моего учителя: «Любая инициатива наказуема». Я стоял с открытым ртом. Но моя спутница нашлась и, развернувшись к нему, прошипела: – Абаж.
  К нашему счастью гнилой старикан, видимо, не утомлял себя в детстве чтением, поэтому не мог знать, что в «Королевстве кривых зеркал» это означало ЖАБА.