Маленький писатель

Мама всегда заставлялла меня много читать и писать. Однако я мечтал только об одном – стать военным. Очень уж мне это дело нравилось, потому что я хотел защищать свою Родину.

На самом деле, я не помню, когда все это было. Здесь дни – не дни, в основном, темно везде. Даже сказать не могу даты сегодняшнего дня. Люди же здесь имеют весьма устрашающий и пугающий вид. А когда я спрашиваю, где мы находимся, то женщины льют слёзы и не могут ответить. Мужчин тут крайне мало. Один раз мне довелось поговорить с одним из них, но он истерически смеялся и что-то бурчал себе поднос. Я пытался разобрать, что-то вроде "Дахау". Во всяком случае, я не понимал, о чем это он, странный какой-то.

Здесь все странные, ходят в тряпье оборванном, бледные, замученные и очень худые. Да я и сам мало чем отличаюсь от остальных, разве что намного меньше прибывающих здесь. Сам я маленького роста, в белой, измазанной грязью, рубашке и с ёжиком рыжих волос. Меня называют чертёнком, потому что чумазый я всегда. Говорят, что у меня большие голубые глаза и озорные веснушки по всему лицу.

Всегда хочется кушать, но люди в сером дают еду очень редко. Со мной иногда делятся женщины, но мне их жалко, и я частенько отказываюсь от этого лакомства— клейкого, непонятного цвета, вкуса, но такого желанного,—хлеба. Голод часто заставляет меня лежать калачиком на холодным, как лёд, полу и корёжиться, дожидаясь хотя бы небольшого "ломтика спасения".

Как-то раз я долго не ел и собирал кусочки тёмного, как грязь, хлеба, чтобы вдоволь наесться, но когда разом съел горсть сухих, заплесневевших кубиков, то стало ещё хуже. В животе очень мало места, боль доводила до крика.

У некоторых женщин есть дети, но, к сожалению, я не мог с ними разговаривать, потому что они слишком много спят, я бы сказал даже, что они вообще не просыпаются, лишь иногда кто-то из них издаёт слабый крик.

Я, между прочим, тоже с мамой был, но не помню уже, когда именно. Знаю лишь то, что её забрали люди в сером. Когда забирали, мама пыталась вырваться, но безуспешно, только синяки новые получила. Я хотел помочь, но человек в сером  ударил меня автоматом в лоб, и с тех пор я понятия не имею, где мама, а где я... Женщины говорят, что её забрали в рай.

Тут, конечно, есть чем заняться. Нас водят на какие-то работы. Ох и сильно мы там устаем, а когда приходим обратно, то людей становится меньше. По пути на работу кругом много людей в сером и колючей проволоки, а за этой проволокой люди, нет, не люди, а множество сваленных в кучу человеческих тел. Недвижимых тел.

Однажды на работе я нашел более здравого по рассудку мужчину, который объяснил мне, что такое "концлагерь" и рассказал про людей в сером—фашистов. И тут я понял, что зря спросил.

Знаешь, читатель, мне страшно. Я боюсь настолько сильно, что все время трясусь. От этой тряски у меня начинают болеть раны, синяки и ноги. Ноги настолько чёрные, что от цвета земли не отличишь. Это от холода. Снега нет, но мороз жуткий на дворе, рубаха-то не спасёт.
Слово "фашисты "вызывает жгучее волнение в груди, и опять же, дрожь. Это военные солдаты Германии. Я больше не хочу быть военным.

Я попытаюсь стать писателем. Вообще, я уже знаю, что скоро наступит и моя очередь идти в рай. Пусть этот рассказ, хоть и маленький, станет моим первым и последним произведением. Спасибо маме, что научила меня писать. Я бы написал ей что-нибудь приятное, что-нибудь большее, чем рассказ, книгу, например. Надеюсь, я встречу её в раю и обязательно напишу ей стих или книгу. А пока что я могу только чиркать этой палочкой, измазанной в грязи, на старых обрывках газет....
Алёша Добров.