Противоядие

               
МОЙ ШТЫК

Все перепутаны понятия.
Всё путаникам сходит с рук.
Мои стихи – противоядие
от этой мерзости вокруг.
И до сих пор я не отравлена,
и до сих пор ещё жива,
поскольку Господом поставлена
в молитвы собирать слова.

В бою молитва – дело первое.
Перо приравнено к штыку.
Перо моё, лишь Богу верное,
пощады не давай врагу! –
врагу Царя, врагу Отечества –
непримиримому врагу.
Зло только пулей слова лечится;
я пули отливать – могу!

И в штыковую, если вражина
приблизился,– не побоюсь.
Рука тверда – с оружьем слажена,
перекрещусь и помолюсь.
Всё жарче схватка рукопашная,
убитых, раненных не счесть,
но память генная – отважная –
питает воинскую честь.

И вроде, дело бы не женское,
но Божья воля в том видна.
Рази, Россия, зло геенское, –
святая женская страна!
Рази, родимая, как водится,
исчадье в голову рази!
Над нами – Матерь Богородица,
и расточаются врази!

В бою страшиться смерти некогда:
в бою и смерть за Веру – жизнь!
Мы – с Богом. Нам бояться некого,
ведь Истина сильнее лжи.
Вот так ко Господу припАдая,
молясь от всей своей души,
готовлю я противоядие.
Мой штык – перо моё, пиши!

НА ПОСТУ

Если бы решительно все вспомнили о том:
бесы изгоняются молитвой и постом,–
встали б перед Богом, как солдаты на посту,
поклонились Царскому Голгофскому кресту, –
всё бы здесь решилось в три-четыре дня уже.
Только ЭТО ВСЁ врагам Руси – не по душе.

Силы ада брошены, чтоб «на кругИ своя»
больше никогда не встала Родина моя.
Чтобы ничего вовек соборного – ни-ни! –
вот они какие – наши нынешние дни!
Вот, что с нами сделали коварные враги:
на плечах не головы, а, словно, чугунки.
В них едят, а думать – это блажь и это вред.
Думать – подозрительно, а восторгаться – нет.

Вот и восторгается сквозь перегар и мат
память потерявший и мозги «электорат».
Кто постится, молится? Кто верует? Никто!
На костях убитых дико празднуют зато.
Что, народ мой, празднуешь? Не тризну ли свою?
Это – не Россия! Я её не узнаю.
Сколько к ней взывала я и плакала, молясь,  –
ни одной живой души; безверие и грязь!

Это – бесократия у Русского руля.
Это – вековое отреченье от Царя.
А десант хазарский дело делает своё:
ненависть под рясами не прячет вороньё –
к Русскому народу и к России, и к Царю.
Я – свидетель этому. Я правду говорю –
правду перед Господом в святые дни Поста,
стОя на посту своём у Царского Креста…


ЗАВЕЩАНИЕ

В Церковь проникли юровские –
прямо с наганами лжи –
души расстреливать робкие,
чтобы живой – ни души!
Чтобы смирение ложное
нас увело от Христа,
чтоб клеветою безбожною
сделать побольше вреда.

Чтобы «контрольный» – да в голову,
чтоб соблазнённых – «в расход»,
чтоб от духовного голода
вымер бы Русский народ.
Дух его вымер – как не было –
дух православный его,
чтобы окликнуть бы – некого:
верного б – ни одного!

Русь моя, Боже мой, Господи!
Если ты дышишь, – молись! –   
снова чтоб Милостей россыпи –
Божьих Щедрот – пролились
и растворили всё лживое,
и, как живою водой,
нас окропили, и живы бы
мы оказались с тобой.

Русь моя – сердце горячее,
сердце больное моё,
верное, чистое, зрячее ,–
слышу биенье твоё!
Слышу и плачу, и радуюсь,
и наполняюсь тобой.
Вижу, как замертво падаю,
но – продолжается бой.

«Не против плоти и крови» он, –
против юровского зла.
В каждом написанном слове – он,
чтобы ты вечно жила,
Русь моя, Богом хранимая!
Веря, надеясь, любя,
сердцу от сердца, любимая,
я завещаю Тебя!

БОГУ

Я стою на посту. Я умру на посту.
Я свой пост не покину, имея в виду,
что защитники Веры, России, Царя
восходили на Небо, молитвы творя.
Ведь молитва – она – пробивает броню,
попаляет все козни врага на корню.
Этим даром Господним исполнясь сама,
отдаю его даром всем людям сполна.

На земле ничего мне не надо уже:
все на Небе мои – те, кто мне по душе.
Это – братья мои, это – сёстры мои –
часовые Божественной Вечной Любви.
И я буду стоять, пока Бог не придёт:
От Своих часовых Он ведь стойкости ждёт.
Это – Вера моя. Это – Верность моя.
И да будет на всё Божья Воля – Твоя!

20-21.03.17
 

Примечание:
написано после посещения православной ярмарки и разговора с громко декламирующим свои стихи не русским батюшкой – директором православной гимназии, упоённым собой и своим «творчеством» и ненавидящим (что он и не скрывал) нашего святого Царя, и гаденько в духе «Матильды» на него клевещущим. Со мной он разговаривал (впрочем, это был не разговор, а, скорее, его, этого батюшки, уничижающий монолог-отповедь) в духе: «Молчи, баба-дура!». А бесы-то его как выкручивали, смотреть было противно! Это было очевидно и поразительно контрастировало с его облачением.  Бедные дети – его ученики! За русских православных детей взялись, оборотни!
Вот он – хазарский десант в Церкви Русской! И несть таким числа! Особенно в Москве.  Как  будто русским людям уже путь в священники закрыт (тем, кто не ожидовлён и не рассыпается в восторгах от  современного либерал-экуменизма, читай – всё той же русофобии и богоборчества).