Сожжение - 3 Поэтическая версия М М

…Чугун налился красным жаром,
но он не грел, тот стылый жар.
Печною дверцей дребезжала
моя  сожженная душа…

Спекалась рукопись в комочки,
крошилась  чернотой  пластов,               
чтоб тьма  со  Средиземноморья
сползла вдоль бахромы листов…

За край предгрозового фронта
ложились птицы  на крыло,
а тьма,
             обуглившейся кромкой,
небес  лиловое стекло,

теснила вставшею стеною,
чтоб поглотить Дворец и Храм.
И день сменялся зыбкой ночью,
и жглись  хвосты комет в мирах…

Мрак, молниями перепахан,
вдруг вырывал из черноты
скелет  Антониевой  башни,-
ее провисшие  мосты!

И снова, в такт ударам грома,
предвечный голос влив в раскат,               
бросал в ничто ее огромность,
разбив чудовищный каркас!

Завеса храмовая с треском,
рвалась, как с раны рвется бинт,
и содрогался  Храм от крена -
его фундамент был разбит!

И чувствовал  обреченный город,
под крен качнувшейся земли, -
фундамент  храмовый  расколот               
до основанья тяжких  плит!               
               
С небес сверзались гроздья гнева,
и бил  -  в словах  неразличим  -
предвечный  глас  через  затменье,
в чугунный  зоб  моей  печи…

Метались сполохи по небу,
как красный отсвет в чугуне…
- Я в той грозе не жил и не был,               
- она сама  жила во мне !

А за окном, дрожа по-песьи,
выл индивеющий февраль,
и холод по подъездам ерзал,
и жглись хвосты комет в мирах…

Чугун налился красным жаром,
шурша, коробились листы…
Печною дверцей дребезжала
душа _
            через веков пласты.