Дело было в Пенькове

Я ей назначил свидание в пять, у музея...
Мимо сновали люди, глазея
на странного парня с букетом роз.
Небо синело, как купорос,
низко кружили ласточки — видно, к дождю.
Ковыряя носком ботинка бордюр
(житель Питера меня бы поправил: «поребрик»),
на себя примерял я обрывки реплик,
ибо вид мой нелеп был весьма и странен —
свежие розы, помятый барин,
подпирающий двери музея... Осень...
Отчего не назначил свидание в восемь? —
всё не так бы бросался в глаза.
Душно... а вдруг начнется гроза?
Жаль, не слышал прогноз я, скверно...
...Стройная дева с глазами серны
пришла на свидание ровно в пять —
ее нельзя было не узнать:
этот взгляд не встретишь в чужом алькове
(вспомнил Тоню из «Дело было в Пенькове») —
сколько в нем чистоты и нежности…
Я поверил в теорию неизбежности
судеб, предначертанной кармы —
заблуждения наши весьма коварны...
Мы брели по направлению к Дизенгоф * —
самой людной из тель-авивских Голгоф,
мимо мелькали машины, лица...
Но время настало нам приземлиться.
Сели за столик у рыбной таверны —
тихая дева с глазами серны
улыбалась таинственно и молчала,
а в зрачках отражались огни причала.
Ели лосося, запивая его «Chatoeu» —
словно сошедшая с полотен Ватто,
дева была стройна, величава —
слушала враки мои — и молчала...
В общем, дело было в Пенькове, — 
я не помню, как она оказалась в алькове —
тихая дева с глазами серны:
но с тех пор ощущаю я запах серный —
непременный спутник любого ада...
В общем и целом — так мне и надо!
...А музей был открыт. Я не знал и то,
что в нем висели картины Ватто.

__________
* Дизенгоф — центральная улица Тель-Авива, типа Champs d'Elysee