Бесовщина из цикла мёртвое время

Расстреливали, полупьяные,_
десятки лиц слив в одну личину,
припорошивши земли слоями,
снова сверяли списки и числа…

Без злобы, фамилий комкали буквы,
в веселом, заступоренном мозгу,
подшучивали даже: -
                «мол, все там будем!»,
давали отсрочку на перекур.

В каком то приподнятом окаянстве,
в души разухабистом кураже,
хлыст залпа срезал ряд за рядом в яму,
и ям не хватало на всех уже…

Хлыст залпа не рвал и не бил по нервам,
все было привычно до тошноты, _
в каком то застывшем оцепененьи,               
выстраиваясь, скашивались ряды…

Все было понятно.  Все было просто.               
И, если _ не мы их, то, значит _ нас.
Стук тел тяжелил земляную россыпь,
и грунту опять не хватало дна.

Но в будничной этой работе смерти,
им что то мешало, под грудь давя,
сбивало юродивое похмелье,
касаньем озноба на миг трезвя…               

Ведь рядом канючил приблудный мальчик,            
(откуда он взялся? зачем? и как?..),
канючил, скулил, и корчил гримасы               
в изглоданном личике старичка.
               
Он дяденек дергал за рукава,
и гладил винтовочные стволы,_
и мелко поддергивалась голова,
и странно подрагивали губ углы..
               
Его отгоняли.
                А он  _ назад!_
как будто б играя в свою игру,
проскальзывал, втискивался, проползал,
цеплялся крючечками пальцев рук.

Сухим колючками сорняка
впивался в шинельное их сукно.
Его отгоняли.
                А он _никак!_
все не отлипал, мельтешил меж ног…

И даже пропитый, расстрельный взвод,
смущался, и вкось отводил глаза…
И вновь отгоняли они его,
а он _ все протискивался назад!

А он все протискивался назад,
цепляя шинели и сталь стволов,
и странно поддергивались глаза,
сквозь свисшую прядь неживых волос…
               
Чуть вздрагивала, вспучиваясь, земля,_
шеренги подкашивал новый залп…

«Дай, дяденька,дяденька, пострелять!»_
упрашивал дяденек тот пацан