Великий князь Ярослав Мудрый

Глава I
Детство

Сложны были отношения
Его матери с отцом.
А возникли осложнения,
Когда стал он подлецом.

Изнасиловал Рогнеду
За отказ женою быть,
Так всю жизнь эту обиду
Пронесла, без сил забыть.

Она стала, как добыча,
Отменён был брачный пир.
Предков был забыт обычай;
Без шутов, гусляр, задир.

Сердце женское загадка,
Не смогла родных забыть,
Но влюбилась без остатка …
Не стремилась это скрыть.

Раз любовь, пошли и дети.
Двойня – Изяслав, Мстислав.
Смерть меньшого взяла в сети,
Изяславу жизнь послав.

Ярослав, Мстислав, Предслава,
Всеволод – был целый куст.
Они были, как оправа,
Как итог их нежных чувств.

Но не всё было в порядке.
Ярослав – второй их сын
Повитух по недоглядке
Правой ножкой был раним.

Хоть одна из них шептала:
- «Глянь! С ногой-то что не так?»
А другая отвечала:
- «Спеленаем … эт пустяк …»

Боль пришла, не отпускала,
Мальчик плакал каждый раз,
Когда нянька пеленала,
Без внимания подчас.

Так и стал он хромоножкой.
Князь не верил, что пойдёт.
Мальчик рос, терпел немножко
И играл всем, что найдёт.

Был у князя воевода,
Правда бывший, звали Блуд.
Он помог сместить «урода»
Ярополка – знатный плут.

Вызвал в терем к себе Блуда
И сказал, как приказал:
- «Должен ты добиться чуда,
Чтобы сын на ноги встал.

Я кормильцем назначаю
Ярославу, на всю жизнь.
Воспитатель – величаю!
А не сможешь, откажись».

- «Не могу я отказаться,
Мне мальчонка очень люб.
И за честь сочту назваться
Воспитатель – однолюб».

Первый раз зашёл в светёлку,
Когда мальчик ещё спал.
- «Я приставлен здесь к ребёнку», -
Тихо мамке прошептал.

- Он вставать хоть раз пытался?» -
Очень тихо просопел.
- «Нет ни разу и не рвался,
Знать не очень-то хотел.

Ножка правая больная
И, похоже, что болит.
То ли зная, что хромая,
Не даёт вставать, ревит.

Зато ползает он ловко,
Бьёт ручонками об пол,
С хохотком трясёт головкой,
Не капризен и не зол».

На другой день Блуд явился
К Ярославу, он не спал.
И малыш не удивился,
А смотрел, как будто ждал.

Взгляд доверчивый по-детски …
Дрогнул Блуд и вдруг понял,
Здесь не будет по-соседски,
Он судьбу свою «обнял».

Подхватил мальца на руки,
Над собой подкинул вверх.
От души, а не от скуки
Много раз, … услышал смех.

Ярослав визжит в восторге,
С криком ножками сучит.
Нянька замерла, как в морге,
Онемела и молчит.

Поиграв, он молвил няньке:
- «Потеплей его одень,
Мне мальца с собой отдайте,
Нужен мне хотя бы день».

Из ложниц Рогнеда вышла:
- «Ты куда это с дитём?»
- «Не шуми, уснул малышка,
Покажу … и мы придём».

- «Осмотреть-то кто решился?»
- «Не могу тебе сказать.
Волхв он. … Всё! Я побожился,
Что о всём буду молчать».

Его ночью ждал Славута,
Конюх князя он же псарь.
В доме каменном из бута,
Жил один, как жили встарь.

Блуда ждал, как и решили,
Хоть усилился мороз,
Заходить в дом не спешили:
- «Ты, надеюсь всё принес?»

Блуд кивнул, зашли в калитку,
А затем уже и в дом.
- «Вот в ту дверь. Сними накидку,
Дом протоплен байдаком».

Он зашёл. Темно и тихо.
Чувство – словно он один.
Присмотревшись, видит синха,
Волхв для нас, как жрец един.

- «Где твой княжич? Покажи-ка.
Ножка где? Ну, хватить спать …»
Блуд подумал: «Вот Славута!
Я просил же не болтать».

- «Вы Славуту не ругайте,
Ничего не говорил.
Что скажу – запоминайте!
Новость я вам подарил».

Волхв потискал Ярослава,
Мальчик гукал, но молчал.
Ножку щупал слева, справа …
Даже тут не закричал.

Сам укутал Ярослава,
Сел на лавку, загрустил …
Обнял голову сначала
И, вздохнув, заговорил:

- «Будет мальчик Русью править».
- «Впереди два брата есть!» -
Блуд аж встал: «Чего лукавить?
Святополк наследник здесь».

- «Князем будет он законно». -
Голос волхва вдруг окреп:
- «Победит ошеломлённо!
Случай редкий и нелеп.

А судьба ждёт не простая,
Всё ему расскажешь сам.
Как родня, как будто стая,
Будут рвать власть по кускам.

Он прервёт это безумье
И предательство найдёт.
Счастья нет, одно бездумье,
Только власть. Пусть сам поймёт.

И учти! Всё это зная,
Не делись ни с кем, всю жизнь.
У тебя судьба такая,
С Ярославом быть, держись».

- «Почему нелепый случай?
Ты не станешь помогать?»
- «Он ромеев Бога учит
Будет это насаждать.

Но друзья мои страдая,
Не намерены вредить.
Русь становится другая,
Значит, так тому и быть».

Волхв, тем  временем, собрался
Уходить, к двери шагнул.
Блуд сначала растерялся,
Всё смешалось, как уснул …

- «Э-э-э! Любезный, а как ножка?» -
Блуд, вдруг вспомнив, закричал.
- «Как ходить-то, хоть немножко
Будет? Я ж с того начал».

- «Ты теперь здесь самый главный
И тебе учить ходить.
Если замысел державный,
Значит князем ему быть.

А не сделаешь, как надо,
Князь без ног – это не князь!
Выбирай, что любо, радо …
Вот и вся меж вами связь».

И ушёл, не попрощался,
Бухнула входная дверь.
Блуд, как с пастырем расстался,
Хочешь верь, а хошь не верь.

Тут же вспомнил о Рогнеде.
Как с ней быть? Что говорить?
И решил, что о беседе
Никому, … так легче жить.

Сам себе сказал: «Я буду!
Научу его ходить!
Приравняют это к чуду?
Бога пусть начнут молить».

Так судьба, жизнь Ярослава
Стала вся в его руках.
Станет князем – будет слава!
Волхв витал не в облаках.

Блуд домой пришёл под утро,
Княжич, чмокнув, крепко спал.
А Рогнеда ждала будто,
Вышла встретить, взгляд молчал.

И тогда он первый начал:
- «Будет Ярослав ходить!
А раз так, то это значит,
Не мешать мне, не вредить».

На глазах Рогнеды слёзы:
- «Милый Блуд, ты как Христос!
Мальчик твой! Уйдут «морозы».
Будет так! И весь вопрос».

С этих дней у Ярослава
Жизнь пошла другим путём.
Нянек целая орава
Стала только лишь плетнём.

Так прошли лихие годы,
Ярослав подростком стал.
Гены дали свои всходы,
Став не тем, кого князь ждал.

Да! Владимир часто злился,
Видя сына, хмурил бровь.
Хромота? Таким родился.
В нём текла другая кровь.

Внешне стал похож на деда,
Чистый Рогволд, как намёк
На убийство, ради бреда,
Что потом стал, как «конёк».

Рогволд Киеву загадка,
Его знала только дочь.
И Рогнеде не догадка,
Что сын с дедом прям точь-в-точь.

Каково же было князю
Видеть Рогволда в упор.
Ежедневно, в робкой фразе,
Слышал каждый день укор.

Сам пытался оправдаться …
А зачем дала отказ?
Оскорбляла, стала драться …
Сам себя пытал не раз.

И папаша подвернулся
Тоже, видно, сгоряча.
Рубанул, не промахнулся
И слетело всё с плеча.

Заболел он полонянкой
Как казалось, на всю жизнь.
«Завязать» не смог с гулянкой,
Много здесь причин слились.

Ярославу те мучения
Невдомёк – был слишком мал.
Доставляли огорчения,
Что отец с ним мрачный стал.

Блуд, была всему замена,
Ярослав с ним просто цвёл.
Слов не знал таких – измена,
Это позже приобрёл.

Он ведь тоже был в опале,
Князь не мог ему забыть,
Ярополка вместе брали,
Но предатель Блуд. Как быть?

Воеводой Ярополку
Блуд служил немало лет.
Факт не спрячешь, как иголку
В стоге сена, не секрет.

Благодарен был князь Блуду,
Что помог он Киев взять.
Воеводой взять иуду
Не решился, взъелась знать.

Вот и сделал его «нянькой»,
Воспитателем, для всех.
Ярославу забавляйкой,
Но не стал Блуд для утех.

И Блуд думал постоянно:
- «Как Владимир князем стал?
Младший сын, рождённый странно,
Мать рабыня, … князь-то знал?

Всё же князем новгородским
Сделал князь, его отец.
Кто мог думать, не сиротским
Будет робич, а творец.

Ярослав тоже не старший.
Что калека? Ну и пусть.
Он при мне не станет падший.
Будет князь! Прославит Русь!»

Подошёл как-то Славута,
Как под нос, пробормотал:
- «Конь стоит для шалопута,
Заниматься час настал.

Ножку выправит, как надо,
Непременно конский круп.
Без седла, ходи с ним рядом,
Конь спокойный и не глуп».

И действительно, как только
Блуд мальчишку посадил,
Засмеялся он довольный,
Даже конь и тот ожил.

С этих пор конь самый главный
Ярославу стал, как друг.
Даже в чём-то богонравный,
Словно близкий его круг.

День, как миг, а там недели
Пролетали, как один.
Мог уже не еле-еле …
Блуду стоило седин.

Рысь, галоп, … нога прижата.
Больно? Ярослав терпел.
Только так, как медвежата,
С мамкой всё хотел, умел.

А Рогнеда вся сияла.
Блуд её стал вдруг ближе всех.
О таком и не мечтала,
Чтобы так развить успех.

Но не долго длилось счастье.
Князь опять ударил в блуд.
Взял Мальфриду в одночасье,
Святополк, сын, очень крут.

Княжил в Турове с полгода,
Сам Владимир и послал.
Где Рогнеде ждать исхода?
Кто уймёт? Весь мозг пылал.

Среди ночи князь проснулся
И, как кот, с ложниц вскочил:
- «Ты … ты что?!» - и ужаснулся,
Острый нож над ним застыл.

То была рука Рогнеды:
- «Ты угробил весь мой род!
Рогволд – княжеской породы,
Двоих братьев, весь народ!

Ты не любишь Ярослава!
То, что хром, он не причём.
Баб, зато ну, просто лава,
Шлюхам здесь всё нипочём».

И Рогнеду, как прорвало …
Так не плачут, так ревут!
Одеяло мокрым стало
И так несколько минут.

- «Ты прости, но накипело,
Больше не могла терпеть …»
И сквозь слёзы то и дело
Торопилась, … чтоб успеть.

Не терпел Владимир слёзы,
В нём проснулась даже злость:
- «Уезжай! Увяли розы …
Чувства надо прополоть.

Так и знай, вдруг не поверишь,
Я давно вас всех терплю.
Если утром не уедешь,
Как Рогволда, зарублю».

Вышел, сильно хлопнув дверью,
Стало ясно ей – конец!
Не поняв ещё потерю,
Стала разбирать ларец.

Платье девичье достала,
Бывший свадебный наряд.
Никогда не надевала,
Отменён был тот обряд.

Наряд впору оказался,
Хоть живот был, всё точь-в-точь.
Там четвёртый зарождался,
То ли сын, а может дочь.

Долго, сидя так в раздумье,
Размышляла, как же быть. …
Ей казалось, всё безумье,
Разве можно всё забыть?

- «У меня уже три сына
И четвёртый вот, вот, вот.
Зарубить, как лягушина? …
Бей своих, вон, воевод».

Позвала в дом Изяслава,
Это самый старший сын.
Хоть подросток, не халява
И хитёр, как сарацин.

Подала меч настоящий,
Говорит: «Придёт отец,
Схоронись за шкаф стоящий
И молчи, как крот-слепец».

- «А зачем, скажи, всё это?
Его надо напугать?»
- «Ну, конечно!» - скажешь: «Где-то …
Не один ты здесь опять!»

Сделал всё, как мать сказала.
Князь с досадой меч швырнул:
- «Я не знал, что здесь засада,
Сын на батю посягнул!»

И ушёл, чтоб не вернуться.
Для мальчишки был, как гром.
Не судьба, значит, сомкнуться,
Не сейчас и не потом.

Суд судил её боярский
И не знали, как им быть.
Покушение? Смерть по-царски,
А детей вообще забыть.

Только Блуд совет дал добрый,
Князь одобрил и принял.
В Полоцк с сыном. Быт удобный …
Да, и норов свой унял.

Сыновей себе оставил,
Ярослав и Всеволод с ним.
А жену свою заставил
Позабыть и жить другим.

И когда ей сообщили,
Она к Блуду, крайний шаг,
Так что еле оттащили:
- «Помоги-и-и! Ведь ты варяг!

Нарожают ему жёны.
А мои ему зачем?
Девки полуобнажены …
С ним живут. А я ни с чем?»

- «Ты езжай! Устроишь сына …» -
Блуд настойчиво твердил:
- «Он защитник, твой мужчина,
Он тебя загородил.

Обживайте город новый,
Ваш семейный Изяславль.
Всё притрётся, князь законный
Вознесётся, как журавль»

Время шло, юнцы взрослели,
Ярослав уже ходил.
С хромотой и еле-еле,
Но себя он победил.

Всеволод, тот по спокойней,
На учёбу налегал.
Да, и выглядел достойней,
Эдакий растущий галл.

Про волхва молчал упорно,
А Славута не слыхал …
Тайна личная бесспорно,
Языком зря не махал.

Ярослав чем дальше – больше
Блуду верил, доверял.
Мать знал год всего, не дольше
И не он связь потерял.

А отец всегда в походах,
Но, как дед, не воевал.
Меньше думал о доходах,
А гридей не забывал.

Вот за это и любили,
Но детей не баловал.
То, что сытые, ценили,
Что одежду доставал.

Вышел как-то на крылечко,
Из похода он пришёл.
Хоть бы ёкнуло сердечко,
Видя, кто к нему дошёл.

- «Выросли-то как, ребята!
На коней пора сажать.
Ярославу рановато,
Может что-нибудь сломать».

Блуд лукаво ухмыльнулся:
- «Они все уже сидят!»
- «Как?» - Владимир встрепенулся:
- «Без меня? На ком пригляд?»

- «Ты ж в походах пропадаешь,
Со Славутой и учу».
- «Вижу, вижу, дело знаешь.
Отругать хотел – молчу».

- «Ярославу лошадь, кстати,
Помогла на ноги встать.
Он теперь любые гати
Может в рысь, хоть прошагать».

Князь впервые улыбнулся,
Потрепал вихры: «Орёл!
Только конь, чтоб не споткнулся,
Всё насмарку, что обрёл».

Ярослав сиял от счастья,
Князь сам лично похвалил.
Как и не было ненастья,
Жестом радость подарил.

Через год и мать вернулась,
Князь Рогнеду пощадил.
Изяславу приглянулась
Та жизнь, он и не таил.

Рогволожичем стал зваться,
А отца не признавал.
И, как дед именоваться,
Князем полоцким звучал.

Все потомки Изяслава
Не признают киевлян.
И вражда, дурная слава
Жизнь изгадит у славян.

Будет всё это не скоро …
Ярослав во всё вникал.
Вместе с братьями, без споров,
Был в дружине, так желал.

Даже были с князем вместе
На границе там, где Степь.
Здесь рождалась жажда чести,
Зарождалась в сердце крепь.

И однажды крик Рогнеды
Встретил их, зайдя на двор:
- «Сын, … сыночки-непоседы!
Как вы выросли с тех пор! …»

Вся в слезах и, причитая,
Целовала сразу двух.
Ярослав, ещё не зная,
Но родной услышал дух.

Словно детство посетило.
Мамин запах, аромат …
И его вдруг осенило,
Крикнув: «Мама! Вот мой брат!»

Князь не лез, стоял в сторонке,
Этой встрече не мешал.
Всё же мать, пусть в пацанёнке
Видит – он не оплошал.

Ярослав же с той минуты
Стал к Рогнеде ближе всех.
Расспросил, про годы люты,
Изяслав, зачем у тех …

Ярослава подкупало,
Что брат князь и правит сам.
В то же время закипало: …
- «Как один сейчас он там?!»

Дома снова перемены,
Веру стали заменять.
Все в Капище манекены
Стали просто истреблять.

Хоть не всем это по нраву,
Но процесс, считай, пошёл.
И Перун почти по праву
В забытье приют нашёл.

Завертелось дальше круто,
Изменилась даже Русь.
Князь сказал всем почему-то:
- «В нашей жизни разберусь».

Но вмешалась Византия
И сказала: «Всех крестить!
Ты здесь будешь, как мессия,
Крестим первым, так и быть».

Но условие ввернули,
Помощь надо оказать.
Бунт какой-то провернули …
Варду Фоку наказать.

- «Хорошо» - сказал Владимир
И послал свой вариант:
- «Я здесь вам не камердинер
И мне нужен ваш гарант.

В жёны я готов царевну
Анну вашу тотчас взять,
Раз дела её плачевны …
Ей ведь скоро двадцать пять?

Пусть несёт в Русь христианство
И исполнит женский долг.
Русь державная – не ханство,
Нет гаремов, в том весь толк».

А в ответ: «Всё в Херсонесе …
На Руси зовут Корсунь.
Там венчаем на принцессе,
Недовольных образумь».

Вновь Владимир шлёт в депеше:
- «В Херсонесе греки. Брать?
Авантюра же чистейше …
Брать для свадьбы грекам врать?»

И, в конце концов, решили,
Херсонес князь всё ж берёт.
Как с венчанием порешили,
В Киев снова и уйдёт.

Сам приезд в столицу Анны
Помнил всю жизнь Ярослав.
Зазывалы-горлопаны,
Толпы смердов и шалав.

Облепили все заборы,
Просто гроздями висят.
Попрошайки-крохоборы
Во всю глотку голосят.

Вся почтенная элита
Ждёт, где пристань, всё в коврах.
При параде, деловита,
С сувенирами в руках.

Донеслось с реки нежданно:
- «Еду-ут!» … - вот и караван.
Правда, выглядел он странно,
Как какой-то балаган.

Впереди ладья в цветах вся.
Трубы, лютни … всё поёт.
Даже воздух весь затрясся,
Гидравлос не отстаёт …

Двадцать труб его гортанно
Каждая свой звук даёт.
И без пауз непрестанно
Торжеству тон задаёт.

Византийская игрушка,
Стали звать потом орган.
Вроде, как и безделушка,
А кому-то, как дурман.

Анну встретили достойно,
Но понравилась не всем.
Щупловата непристойно
И чернявая совсем.

«Замухрышкою» прозвали.
Ей до наших-то княгинь …
Даже рядом быть, едва ли,
Отодвинь потом прикинь.

И княгиня молодая
Трудно вписывалась в жизнь.
Здесь природа не такая,
Моря нет. Хоть злись, не злись …

Лес пугал, она любила,
Моря шум и тёплый бриз.
Киев позже оценила,
А пока … один каприз.

Не смогла привыкнуть к бане,
Когда с камня свищет пар.
Жар немыслимый в тумане,
Веник, как мытья разгар.

И особенно противно,
Что жену здесь моет муж.
В Византии всё интимно,
Только так мужик досуж.

По её же наставлению,
Бывших жён князь отпустил.
Пришли тихо к соглашению,
Всем, чем мог, он оплатил.

Дети Анну раздражали
И особо тот, кто хром.
Злость, придирки возрастали …
Но не стал он ей рабом.

Мать, приняв постриг, пропала,
Так её и потерял.
Говорят, монашкой стала,
Где живёт, никто не знал.

Из Корсуни (Херсонеса)
Князь взял всё, что можно взять.
Утварь всякого «замеса»,
Чтоб религию внедрять.

Множество крестов, иконы,
Даже чей-то саркофаг.
Жемчуг, с золота короны,
Кучу древних книг, бумаг.

Был трофей весьма весомый
И Христос трофеем был.
Киев, им затем ведомый,
Быстро Перуна забыл.

И Владимир постарался
Сыновей с дворца убрать.
Он за Анну опасался,
Чтобы лишка не сказать.

Вышеслав – князь новгородский,
В дальний Туров, Святополк.
Ярослав стал князь ростовский
Блуд с ним тоже, он не смолк.

Он жалел сестру Предславу,
А ещё сильнее мать.
Ждал Ростов, не как забаву,
А как князя, почитать.

С детства он мечтал об этом
И, похоже, что сбылось.
Пусть он юн, его ответом
Будет то, что в нём сошлось.

               Глава II
 Князь ростовский


Он ни с кем не попрощался,
Никто так и не пришёл.
Блуд уладить всё старался,
Но осадок не прошел.

Чтоб не портить настроение,
Блуд про многое молчал.
Что идёт там становление,
Нет там тех, кто б привечал.

И волхвы не будут рады,
Что к ним прибыл юный князь.
В Сарске их свои уклады
И живут, к ним относясь.

Говорил Владимир Блуду,
Что мерян надо крестить.
Блуд кивал с ответом: «Буду!»
Сам же думал: «Как тут быть?»

Не за тем туда собрался,
Не крестить племя мерян.
Их Велес при них остался,
Это символ северян.

Как устроить жизнь там князю,
Вот о чём душа болит.
Он мальчишка, верит сказу …
Всё, что думал, говорит.

Блуд священнику предложил,
Чтобы дров не наломать:
- «Будь с волхвами осторожен!
Их нельзя за горло брать».

Блуд их знал не понаслышке:
- «Волхв крестить себя не даст.
Князю, даже и малышке,
Кроме веры, всё отдаст».

Ранним утром по морозу
Вышел санный поезд в путь.
По Днепру, в обход торосу,
Где могли и утонуть.

Ярослав сиял от счастья,
Он был несказанно рад,
Что ушли его несчастья,
Этот с мачехой разлад.

Веси снежные по рекам,
Да, над крышами дымок.
Русь, укутанная снегом,
Катит к горлу свой комок.

И уже не так всё страшно,
Звёзды в небе по ночам.
А рассветы? Всё прекрасно!
Не хандрить по мелочам …

Киев далеко остался,
И Чернигов не отстал.
С землёй вятичей расстался,
Санный поезд резко встал.

Проводник был из Ростова
С нежным именем, Данец.
- «Худо, князь! Тепло к нам снова,
У зимы мороз творец.

Предлагаю непогоду
Здесь в лесу всем переждать».
- «Что препятствует походу?
Что нас может задержать?»

Блуд был явно недовольный.
Подошёл к Данец. Спросил:
- «Человек ты подневольный,
Может кто-то попросил?»

Данец даже не смутился:
- «Видишь морось, а не снег.
Лёд уже весь опустился,
Рыхлый стал для наших рек.

Здесь течение большое,
Размолотит в крошку лёд.
Так что ждать мороз, другое
Нам никак не подойдёт».

Делать нечего, решили
В лес зайти, там переждать.
Даже время уделили
Лошадей всех разнуздать.

Ночь прошла без осложнений.
Всё промозгло, снег с дождём.
Не осталось и сомнений,
До морозов не уйдём.

Разожгли костры пожарче,
Приготовили поесть.
Вся поляна стала ярче,
Есть возможность лечь, присесть.

Странно, как не углядели …
Через речку напрямик,
На поляну, где все были,
Подошёл седой старик.

Волос чёрный, был без шапки,
Борода, усы, как лунь.
Палка с виду вроде цапки …
Кто-то прошептал: «Колдун!»

Осмотрев всех деловито,
Спросил вкрадчиво: «Пришёл?»
- «А ты кто?» - в ответ сердито.
-Я?» - ты знаешь, мимо шёл.

- «Я живу здесь недалече …
Всё же, как тебя зовут?
Аль, не рад ты этой встрече?»
Ярослав смутился вдруг:

- «Я сын киевского князя,
Ярослав меня зовут.
От отцовского наказа
Еду княжить и всё тут.

Так что я стал князь ростовский,
А дружина вся со мной».
- «Значит киевский, … днепровский.
Далеконько-о! … Лес сплошной».

Дед кивнул: «Путь тебе лёгкий,
Князь ростовский Ярослав.
Не страшит пусть край далёкий
И дамоклов меч расправ».

Как ни в чём и не бывало,
Вновь по льду ушёл назад.
Чувство страха возрастало,
Словно в чём-то виноват.

У дружинника отвага …
Он на лёд, а там … кисель!
Елё вылез бедолага,
Получив эту купель.

Ярослав решил у Блуда
Расспросить, мол, что да как …
А его трясёт «простуда»,
Очень бледный, весь обмяк.

- «За меня не беспокойся,
Это временно, пройдёт».
- «Ничего себе, не бойся!»
Князь аж хмыкнул: «Во, даёт!

Объясни! Что это было?
Приведение? Вурдалак!?
У тебя лицо, как рыло,
Всё дрожит. Дед этот враг?»

- «Власко должен осмотреться,
Воевода он теперь.
Пару дней бы отсидеться,
А мороз придёт, поверь».

Вдруг Данец поднялся с места,
Смотрит злобно, словно волк.
Ярослав не видел жеста,
Блуд подал и сразу смолк.

Власко выбежал из леса,
Обстановку оценил.
Взгляд такой, как видит беса,
И к Данец что было сил.

Вдруг, как молния сверкнула.
Свист, ростовец вмиг упал.
А из горла кровь хлестнула …
Лучник точно в цель попал.

Власко в крик одновременно …
Блуд вообще оцепенел.
Всё случилось так мгновенно,
Испугаться не успел.

- «Кто его? Что это было?» -
Ярослав в себя пришёл.
- «Это он, свиное рыло,
До убийцы снизошёл».

Воевода волновался:
- «Я давно за ним следил.
Что он враг, не сомневался,
Волхв меня опередил».

- «Волхв меня убить пытался?»
- «Что ты, князь, наоборот.
Самым метким ин считался,
Так что цель не ты, а тот».

- «Ничего не понимаю …
Расскажите, кто он есть?
Должен знать, чего не знаю!
Может быть дурная весть?»

Блуд в лице переменился,
Но Власко ему кивнул.
В чём князь очень удивился,
Что его он подтолкнул.

И Блуд начал осторожно:
- «Ты в ту пору был малыш.
И не смог ходить, возможно,
А не то, что воцаришь.

Вот тогда и появился
Этот волхв, спаситель твой.
Своим знанием поделился,
Дал совет мне золотой.

Я с тобой и занимался
Так, как он тогда сказал.
Никогда не расставался
Эти годы, чтоб ты знал.

Ты всё помнишь остальное,
Я не буду повторять.
Что скажу, есть основное
Им завещано сказать».

- «Путь наверх всегда был грязный».
Передай: «Свой долг неси!»
И добавил: «Будет князем!
Князем Киевской Руси!

И ещё, пусть сам решает,
Впереди измена, грязь …
Где друг другу не прощают …
Согласится, будет князь».

Так сказал он слово в слово.
Как быть дальше, думай сам.
Дело здесь не тупиково,
Сделай жест своим врагам.

Утром оттепель пропала,
Не видать просевший снег.
На морозе заиграла
Вся природа хляби в след.

Блуд, увидев князя, замер.
Он с трудом его узнал.
Взгляд мужской, осанка – камень …
- «Детство кончилось!» - сказал.

- «Что? Решил?» - Блуд, как очнулся.
- «Мне негоже отступать»,
- «Вижу, князь в тебе проснулся».
- «Будем тотчас выступать».

Снова выглянуло солнце
И ушёл куда-то страх.
Словно луч в родном оконце
Заиграл вдруг в образах.

Широко перекрестившись,
Молвил: «Господи прости!»
Словно в чём-то извинившись:
- «Дай нам волю обрести!»

Вдалеке от места сбора
Волхв стоял и наблюдал,
Как сам князь, его опора,
Указания отдавал.

Улыбнувшись дружелюбно,
Добрый взгляд ему послав,
Прошептал: «Живи доступно.
Пришло время, Ярослав!»

К Сарску шли почти неделю,
Там волхвы и их там власть.
Город взять, подобен хмелю,
Приглушил Блуд эту страсть:

- «Нам туда ходить не нужно,
Наша цель, это Ростов.
Жить с волхвами надо дружно,
А Ростов почти готов».

Блуд знал эту подоплёку,
Кто Добрыне помогал
Крестить Новгород с учётом,
Чтоб Ростов сам вольным стал.

И Добрыня согласился.
Через год, и не таясь,
По указу объявился
У Ростова личный князь.

- «Я в Ростов один поеду». -
Утром Блуд всем объявил:
- «Проведу сперва беседу,
Чтоб он мудрость проявил.

Город сжечь, скажу, не дело,
Нам и вам здесь надо жить».
И ушёл, нахально, смело,
Как чего-то одолжить.

Только к вечеру вернулся,
Ярослав считал «сожрут»,
Под хмельком. Икнул, запнулся …
Еле вымолвил: «Нас ждут».

Так и начал жизнь в Ростове,
Город он и основал.
Которосль – река в основе,
Её словно Бог послал.

Где она впадает в Волгу,
Просто сказочный пейзаж.
Всё тут есть; грибы в засолку,
Рыба, зверь любой типаж.

А медведей … впечатление,
Только здесь они живут.
У мерян там поселение,
Так Медвежьим и зовут.

Первым делом князь в Ростове
Идол Велеса убрал.
Дело здесь не в богослове,
Он не радовал – пугал.

В этом месте церковь встала,
Силой князь туда не гнал.
Не крестил, кого попало …
Только сами, кто желал.

Осторожно Блуд из Сарска
Стал в Ростов тянуть купцов.
И бояре – Сарска марка
Покидали праотцов.

Рос Ростов, росла торговля,
Стало больше христиан.
Развивалась рыболовля,
Вырос Храм для прихожан.

А священник Феодора
В Суздаль всё-таки ушёл.
Князь в крещении перебора
Не стерпел, лишь вред нашёл.

Годы шли, росло подворье,
Терем с камня возведён.
Живность всякая – подспорье.
Князь был просто вдохновлён.

Как-то летом на охоте
На него напал медведь.
Летом к ним не подойдёте,
Он зимой мог озвереть.

Видно бешенный попался,
Но князь всё же заломал.
Хоть хромой, не растерялся,
Лишь рогатину сломал.

В память той победы громкой
Просил церковь заложить.
Чтоб напомнила потомкам,
В этом месте нужно жить.

Там веками создавался
Город новый, стал греметь.
На гербе его остался
Бурый, северный медведь.

Время шло неумолимо.
Ярослав взрослел, мужал.
Блуд – отец и мать незримо,
Князь прекрасно понимал.

В Киев дань платили справно,
Чтоб Владимир их забыл.
Это честно, православно,
Сын признание сам добыл.

Город рос, селились люди
С весей разных и земель.
Воле доброй, не причуде
Люди верили,  как в цель.

Вдруг пришёл, кого не ждали.
Это с Киева гонец.
Сообщил, когда прижали:
- «В Киев звал к себе отец».

Блуд встревожен не на шутку:
- «А кого ещё позвал?»
Помолчал гонец минутку:
- «Вроде Всеволод, сказал».

Блуда словно осенило:
- «Он решил князей женить?»
Но гонец, не тут-то было:
- «Я не волен подтвердить!»

- «Только эти холостые,
А тогда ещё зачем?
Есть задумки потайные? …»
Блуд расстроился совсем.

Князь уехал очень быстро,
Блуда он с собой не взял.
Поступил, конечно, низко
И наставник это внял.

После этих потрясений
Блуд-бедняга тут же слёг.
От тоски и опасений,
Что мосты с Ростовом сжёг.

- «Если женят, кто княгиня?» -
Думал Блуд: «Он мне, как сын.
Должен знать хотя бы имя …
Вот цена моих седин».

Подбородок, как ничейный,
От обиды задрожал.
Челядь вся, вопрос семейный,
Знала – Блуд и пострадал.

Он стоял под образами
Плакал тихо и молил:
- «Господи, умой слезами
Кто всё это сотворил.

Ярославу дай здоровья,
Он ни в чём не виноват.
Ангел пусть у изголовья
Защитит, разгонит мрак».

Вот и встретились два брата
Всеволод и Ярослав.
Мать Рогнеда их когда-то
Защищала от расправ.

Ярослав был хромоножка,
Ну, а Всеволод – слабак.
Блуд обоим был, как кошка
При котятах – враг собак.

- «Нас зачем сюда позвали?» -
Ярослава брат спросил.
- «Наши помыслы совпали …
Всё ж, зачем нас пригласил?»

Их Владимир ждал на троне.
Братья встали перед ним.
Князь подумал о короне …
- «Кто из них незаменим?»

Вдруг так сердце защемило,
Видя, в общем-то, ребят:
- «Сыновья ведь, … всё уплыло,
Ведь чуть-чуть … и улетят.

Ярослав вон тень Рогволда,
Внешне выглядит, как дед.
Младший Всеволод – Рогнеда,
Мать оставила свой след.

Нет! …  Теперь я не оставлю
Самых младшеньких моих.
Глеба с Борей я прославлю,
Будут княжить лучше их».

Так сидел на троне, молча,
Думал только о своём.
- «Дел гора, вопросов толща …
Будем живы – не помрём!»

Лишь опомнившись от мыслей,
Он увидел кто стоит.
Чтоб уйти от недомыслий,
Объяснил зачем спешит:

- «Вы ребята холостые,
Жизнь на месте не стоит».
- «Но отец, мы молодые!
У меня, вот, не горит».

- «Ярослав!» - отец серьёзно:
- «Дай сначала мне сказать!
В жёны взять всегда не поздно,
Всю жизнь это надо знать».

Тут же князь поднялся с трона,
Вот что вам хочу сказать:
- «Умер Эйрик, а корона …
Сигрид может всё прибрать.

И вдова на шведском троне,
Но без мужа ей никак.
Вы одни на небосклоне,
Олав есть, но он дурак».

Ярослав был однозначен:
- «Отче! Сигрид я не муж.
Сам хромой, собой невзрачен …
Даже Эйрик был ей чужд».

И Владимир согласился,
Трудно было возражать.
А вот младший оживился:
- «Разреши и мне сказать».

- «Говори, коль есть желание».
- «Отче, съездить мне позволь».
- «Возраст помнишь и терзание.
Эта женщина, как тролль».

- «Я подходы знаю, малость,
Только ты не возражай».
Князь сказал, а что осталось:
- «Есть желание, то езжай».

А домой он не вернулся,
Вроде в бане угорел.
То ли ей не приглянулся,
То ли смыться не успел.

Ярослав в Ростов вернулся,
Первым встретил его Блуд.
Посмотрел и как очнулся …
Вот где жизнь и вот где ждут.

Земли княжеством назвали,
Стал Ростов их стольный град.
А Медвежий угол звали
Ярославль. Как князь был рад.

И опять беда в их доме,
Умерла Рогнеда - мать.
Ярослав, как на разломе,
Начал много понимать.

Только в Суздаль он собрался,
Чтобы мать похоронить.
Вышеслав погиб, … скончался
И Добрыня с ним. Как быть?

Снова в Киев очень срочно,
Там Владимир всех собрал.
Новгородцы будут точно,
Князь там нужен, каждый знал.

Собрались не все, однако.
Не приехал Святополк,
Изяслав сказал когда-то:
- «Я не вижу в братьях толк».

Вот сидят четыре брата,
Князь им всё распределил.
Но молчит, гнетёт утрата,
Двух сынов похоронил.

Помянули их псалмами,
Громче всех Борис и Глеб.
Остальные лишь местами,
Так как способ был нелеп.

Князь смотрел на Ярослава,
Тот же братьев изучал.
Сводных братьев, жизнь лукава,
Но Борис, как Глеб молчал.

Думал князь и думал молча:
- «Ярослав сильнее всех.
Взгляд Рогволда, хватка волчья,
Может в этом весь успех?»

Ревность вдруг в душе взыграла:
- «Не глупей любимый сын.
Да, и сила не отстала …
Князь Борис их господин!»

Поменял своё решение,
Тотчас братьям объявил:
- «Новгородцев предложение
Я, считаю, уловил.

Ярослав – князь новгородский!
Это я уже решил.
А Борис вот, князь ростовский …»
- «Отче, ты не поспешил?»

Ярослав поднялся с места:
- «А готов ли он в Ростов?
Там не Киев, не то тесто
И народ не тот – суров».

- «Не поймут, заставим силой
Всем креститься, дань платить.
Пригрозим кнутом, могилой …
Есть чем волю воплотить.

В Муром Глеба отправляю,
Пусть вникает в княжий быт.
Святослава оставляю
У древлян, он там открыт».

Ярослав не прятал злости.
Новгород всегда бурлил.
Киев видел на погосте,
А себя Великим мнил.

Вышеслав сидел там тихо
И не ясно, как убит.
Но, а он не мог без лиха,
Всё, что есть, употребит.

Ярослав решил остаться,
Так Владимир попросил.
Князь хотел в конец дознаться
Так ли бремя возложил.

- «Ты погубишь там Бориса.
Знай, нельзя ему в Ростов.
Да и Муром не годится,
Глеб быть князем не готов».

Ярослав сказал открыто
И не верил, что поймут.
Князь гадал: «Что в этом скрыто …
Опасения пройдут?»

Думал так, ответил жёзтче:
- «Ишь, какой он сильный князь …
Управлять Ростовом проще,
Ты вот Новгород «укрась».

Блуд пока сидел в Ростове,
Воеводил, так сказать.
О Борисе – богослове
Знал, а что тут возражать.

Так что в Новгород поехал
Ярослав пока один.
В гости так и не заехал,
Ехал в город-господин.

Новгородский торг, как место,
Было главным без прикрас.
Здесь торги вели чудесно
Зрелый муж и седовлас.

Купишь всё, имел бы деньги.
Хочешь строить новый дом?
Брёвна с дальней деревеньки
Ждут свидание с топором.

Здесь и сладости, баранки …
Есть чем деток угостить.
Для зимы в продаже санки,
Летом квасом угодить.

Житный ряд богат мукою,
Кожемяки кожи мнут.
Не дадут в рядах покою
Тем, кто деньги просто жмут.

На лотках пирог с грибами,
Есть с визигой - подадут,
Волгой пахнут, осетрами …
Здесь плохого не дадут.

Жарким летом – квас холодный
И забористый, как хмель.
Ну, а в зимний день морозный
Сбитень тёплый, словно эль.

Нет обманов в этом торге,
Честью очень дорожат.
От ханыг здесь не в восторге,
Непочтению подлежат.

Собирают здесь на вече,
С нетерпением ждёт народ.
Только здесь услышишь речи
Про господ и всякий сброд.

И сейчас слух прокатился,
В город едет новый князь.
Из Ростова объявился,
На убийство брата злясь.

Но пока Коснятин старший.
Он родной Добрыни сын.
И от княжеских демаршей
Ограждён, как от гордынь.

Он боярин с родословной,
Князь Владимир его брат.
Не от Рюрика сословной,
Но вполне аристократ.

Мать Малуша его тётка,
Вот такой вот поворот.
Ярослав-племяш не плётка,
А союзник без хлопот.

Всё ж Коснятин парень ушлый,
Он себя главой считал.
Правда, Блуд не простодушный
И про то боярин знал.

Путь от Киева был долгий
И конец уже видать …
В дрёме вспомнил берег Волги,
Всё испортил местный тать.

Налетели словно волки,
Тати грабить – это страсть.
Зря, … остались лишь осколки,
Всех побили, не таясь.

Вот и Новгород. Ночь. Стужа.
Поезд санный у ворот.
Света нет внутри, снаружи.
Понял князь: «Никто не ждёт».

Вдруг оттуда голос сонный:
- «Кто? Кого здесь чёрт принёс …».
Гридень в крик, как оглашенный:
- «Князь здесь мёрзнет, мерзкий пёс!»

А увидев поезд санный,
Стражник тут же заюлил.
- «Проходи же гость наш званный.
Ждём!» И спесь изобразил.

И Коснятин встал средь ночи,
По-хозяйски стал орать.
Ярослав нахмурил очи …
- «Кто здесь гость?» – не мог понять.

Ярослав домыслил всё же.
Брат был мягок, всё терпел.
Управлял Добрыня строже,
Делал всё, что сам хотел.

А когда погибли оба,
Сын решил себя взамен.
Но не знал – замена трона
Не пройдёт без перемен.

Ярослав хоть и калека
И нога всегда болит,
Проживёт ещё полвека,
Потому что так хотит.

Позже лёжа на постели
И под треск смолистых дров,
Размышлял: «Как в должной мере,
Дать понять, здесь его кров.

Чтобы все вконец узнали,
Что хозяин он один.
И другим чтоб передали,
Здесь он Бог и Господин.

Безусловно, город сильный,
Но у Киева канон.
Почерк власти там фамильный,
Вече здешнее - закон.

Сильный князь и город сильный,
Надо это им сказать.
Вече будет не всесильным.
Даст совет, ему решать».

Ярославль перед глазами …
- «Как он нужен нам сейчас.
Заселяется купцами,
Будет центр, не ровён час.

Новгородцам это благо.
Волга рядом, там всё есть;
Осетры, сиг, чир – что надо!
Ну, а стерляди не счесть».

Только утром он спокойно
Для себя, как цель, решил:
- «Впредь вести себя достойно,
Пока кто не погрешил.

И с Каснятиным любезней,
Он пока ещё нужон.
Изучать, кто интересней
И не лести на рожон».

Начал князь своё знакомство
С духовенства, смысл в том был.
Как здесь шло противоборство
При крещении, не забыл.

Корсунянина в ту пору
Каждый житель лично знал.
Он препятствовал раздору,
Как епископ выступал.

Встретил князя благосклонно,
Иоаким подходы знал:
- «Слышал, как ты неуклонно
Строишь жизнь, о чём мечтал.

Как добрался? Как дорога?»
- «Я, владыко, терпелив.
Были стычки, … волей Бога
Исход их был справедлив».

- «Князь Владимир не ошибся,
Что тебя сюда послал.
Так что знай, подход наш слился,
Я другого и не ждал».

Протянул епископ руку,
Князь её поцеловал.
И поддержку, и науку
Он почувствовал, как знал.

Иоаким же в Ярославе
Сильный стержень увидал.
Видел – он не рвётся к Славе
И, как видим, угадал.

Новгородское правление
С этих дней и началось.
Так что это назначение
Словно в вихре пронеслось.

              Глава III
Князь новгородский


С этих пор он приближённый,
Вроде как духовник стал.
Иоаким в делах прожжённый,
Помогал и опекал.

Первым делом отказался
Ехать в терем князя жить.
Он епископу признался:
- «Я хочу соседом быть».

А епископа палаты
Возвышались, где Собор.
Как София, чуть прижаты
К стенам города, в упор.

- «А зачем тебе к нам жаться?» -
Иоаким, вдруг, возразил:
- «К людям надо приближаться,
Терем ставь, где сам решил.

Вон, близ Торга, лучше нету.
Там и вече, … там же центр.
А по Божьему завету,
Возлюби людей без сцен».

По душе была идея,
Ярослав не пренебрёг.
Терем княжеский содея,
Он внимание привлёк.

Новгородцы оценили
Очень правильный подход.
И вниманием наделили,
И почувствовали род.

Не спрося благословения,
Чем Владимир был смущён,
Он женился, без стремления
Знать каких кровей, племён.

Молодуху звали Анна,
Так и мачеху зовут.
Не была она желанна
В стольном граде, даже тут.

Вскоре сын Илья родился.
Всё путём, чин чинарём.
В Киев свёз, чтоб подлечился,
Плакал ночью, даже днём.

Но случилося несчастье …
Был ли умысел, иль нет,
Мама с сыном в одночасье
Отошли от всех сует.

Ярославу было больно,
Но, как в детстве, он терпел.
И заботы вдруг невольно
Стали смыслом его дел.

Его больше волновало,
Как в Ростове жил Борис.
Блуд был с ним, это не мало …
Не хотелось, чтобы «скис».

Да, и в Муром Глеб собрался
Тоже ехать не один.
С ним священник. Опасался
За безбожье без причин.

Так и вышло в результате …
Сразу брат  предупреждал:
- «Муромчан винить в утрате
Своей веры, я б не стал».

Глеб не встречен хлебом-солью,
Страж ворота все закрыл.
Муром верен был приволью
И стиль этот не забыл.

Правда, князя признавали,
Но епископ не закон.
И псалмы знать не желали.
В душу лез Илларион.

А когда же Блуд покинул
Милый сердцу град Ростов,
Их епископ в Суздаль сгинул,
Феодор был не готов.

И Борис с отъездом Блуда
Всюду чувствовал разлад.
Феодор сбежал – иуда.
Наступил в Ростове спад.

Глеб испытывал мучения,
Муром чувствовал чужим.
Он, познавший развлечения,
В Киев рвался, как к своим.

Взял, уехал в Киев к папе.
Так не мог и не умел …
Не на том он был этапе,
Чтобы княжить в беспредел.

Но, зато у Ярослава
Не валилось всё из рук.
Блуд вернулся, дед-красава,
Всё такой же хитрый жук.

Через Волхов мост срубили,
Год разрушенный стоял.
Взвозы тёсом застелили,
Город просто засиял.

Терем каменный сложили
На Торговой стороне.
Душу всю свою вложили
Те, кто строил, как родне.

И дворы есть гостевые,
Чтобы мог послов принять.
Свейских … всякие другие,
Под защиту можно взять.

Полюбил он город вольный
За отчаянный азарт,
За кулачный бой раздольный
Без понятия «назад».

А дрались до первой крови,
Но лежачих бить позор.
Побеждала сила воли,
Ярослав являл надзор.

Новгородцы словно спали …
Стали церкви возводить.
Богомазов в город звали,
Утварь всякую ввозить.

Город стал преображаться,
Появился Благовест.
Люди стали наряжаться
В шубы не из здешних мест.

С инкрустацией сапожки,
Встретишь яркий сарафан.
На немыслимой застёжке
С золотым шитьём кафтан.

Новгородцы князя чтили
За выносливость, хоть хром.
Незаносчивость ценили
И хозяйственность притом.

Прибыл с Турова посланник
Тайно, стражников в обход.
Святополка друг-охранник
С вестью, зная, что дойдёт.

- «Что здесь?» - указав на свиток,
Ярослав спросил посла.
- «Много знать – себе в убыток.
Любознательность подла».

Отослав посла обратно,
Запер дверь и стал читать:
- «Здравствуй брат! Пишу приватно
И никто не должен знать.

Наш отец болеет часто.
Вдруг умрёт? Не дай-то Бог.
А приемник? Что опасно,
Он Бориса видит! Вот!!!

По закону должен старший
Русь возглавить, а не он.
Ведь Борис же брат наш младший …
Отец сеет плач и стон.

Правда, мне отец условно,
Он меня усыновил.
Это он, не голословно,
Моего отца убил.

А Борис, я так считаю,
Пусть в Ростове и сидит.
Киев мой, я это знаю,
Во мне Рюрик говорит».

Князю сделалось тревожно:
- «Предлагает Русь делить?!
Это просто невозможно …
Даже думать запретить!»

Святополк был Ярославу
Брат двоюродный. Вот так!
Так что в Киев путь и славу
Не видать ему никак.

Отвечать не стал он в Туров,
Не обязан, наконец.
А Владимир прёт , как буров?
Как-никак, а он отец.

Много дней терзали мысли:
- «Всё идёт как-то не так.
Не разумно, в этом смысле,
Хоть Владимир не простак.

Святополк допустим главный» -
Ярослав так  рассуждал:
- «Там же тесть, поляк коварный,
Он же это всю жизнь ждал.

Лях такое не упустит,
Всю Волынь к себе возьмут.
А в Ростов булгар допустит,
С Ярославлем приберут»,

Ярослава дрожь пробрала
От таких вот перспектив:
- «Если так, то Русь пропала!
Князь Борис? Да, он труслив!»

Нелюбовь к хромому сыну …
Здравый смысл не победил.
Нет прощения славянину,
Что себя не убедил.

Мысль пришла вдруг к Ярославу.
Съездить в Киев, обсудить.
Не чинить семье расправу,
А достойно всё решить.

Русь возглавить – не награда!
Это очень тяжкий труд.
Только тот имеет право,
Кто избавлен от причуд.

Не успел тогда собраться,
Завертелся в массе дел.
До весны, … там может статься
Сам поймёт, за что радел.

Но судьба всегда нежданна,
Ярослав столкнулся вновь.
Умерла внезапно Анна
Византийская любовь.

Князь Владимир смят печалью.
Сердце ноет, всё болит …
Сыновья за дальней далью,
Никто в дом не постучит.

Да, ещё дал донесение
Новгородский стукачок:
- «Святополк имеет мнение
Русь делить» - запел сверчок:

- «Ярославу, мол, в депеше
Про свой план и сообщил.
Новгородец даже внешне
Святополка осудил».

- «Они что? Меня списали?
За спиной уж Русь делить?!»
И глаза, как сливы стали,
Округлил, … не отличить.

Вдруг, как молния сверкнула:
- «Докажу, что я не стар!»
Мысль геройская встряхнула:
- «Вот женюсь … и весь базар».

И действительно женился.
Оттон родственницу дал.
С Адиль брак вполне сложился,
Всем Владимир доказал.

А когда дочь сотворили,
Для родни был просто шок:
- «Ну, и дед!» - заговорили:
- «Всех заткнул за поясок».

Добронегой дочь назвали,
Позже Машей стали звать.
Не нуждалась, чтоб играли,
Ни себе в чём отказать.

Много лет спустя, однако,
Будет рядом с ней кумир.
Мужем стал король-рубака,
Польский шляхтич Казимир.

А затем … всё не понятно …
В Киев вызван Святополк.
И жена с ним, вероятно,
Как сообщница. А толк?

В Вышгород двоих сослали
Под усиленный надзор.
Ксёндза Рейнберга связали,
Ждать свой смертный приговор.

Ехать в Киев стало поздно,
Лишнее тот мог сказать.
Личность крайне одиозна,
Здесь отцу не доказать.

В тот же день собралось вече.
Все бояре в голос: «Князь!
Ты скажи по-человечьи
Киев бросил нас, женясь?»

Ярослав опешил даже:
- «Кто такое вам сказал?
Киев был всегда на страже
И своих он не бросал».

И тогда, гремя кольчугой,
Вышел тысяцкий Якун:
- «Мы здесь не были прислугой,
Нам не нужен опекун.

Просто нас здесь очень мало
И всю весь не охватить.
Нас на Ладоге не стало,
Вот купцов и стали бить».

- «Ну, и что ты предлагаешь?»
Князь подался чуть вперёд.
- «А то, князь, ты сам не знаешь …
Дань прибрать и весь черёд».

- «Прав Якун!» - сказал Коснятин,
У бояр он был крутой:
- «Этих денег точно хватит
Защитить наш край родной.

И ещё скажу, запомни,
Ты для нас, как кладенец.
Даже в Киеве нас помни,
Не забудь, как твой отец».

Откровенно изумился …
Чтоб такое услыхать,
Он и, правда, изменился.
Киев мне пророчат брать!

Поклонился в пояс вече:
- «Новгородцем буду век.
А Коснятин мой предтеча,
Хорошо, что он не грек».

Вече дрогнуло от смеха:
- «Ай да князь!» - кричат: «Ты наш!
Ты Владимиру помеха,
Так что бей их наотмашь».

На варяжский Готланд вскоре
Прибыл княжеский отряд.
Нанимать на службу в море
И на суше, всех подряд.

Просто не было отбоя,
Все желали нам служить.
Дело вроде не простое
И варягам надо жить.

Князю в Киев доложили:
- «Это бунт? А может месть?
Новгородцы удружили …
Всё-таки дурная весть».

Срочно вызвал Святополка
И с порога сразу в лоб:
- «Ты подбил «хромого волка»
Бунтовать, взять Киев чтоб?»

Святополк понял не сразу
Что Владимир говорит:
- «Что за бунт? Уйми заразу!
Если кто-то там шумит».

Но когда понял в чём дело,
Изменился даже тон:
- «И там тоже накипело.
Гонят Киев в шею вон!»

Святополк вскочил со стула,
Стал по горнице ходить:
- «Ты дал повод для разгула
И кого теперь винить?

Киев будет мой по праву!
Мой отец тобой убит.
Он был ближе к Святославу,
А твой род давно забыт.

 И, в конце концов, есть дядя,
Сфенг же твой законный брат.
Ставь его, промашку сгладя,
Может суть и обнажат.

Сыновей своих обидел,
Брат живой. Не знал где он?
Нелюбовь к себе не видел?
Забыл княжеский канон!»

Слушать пасынка … такое …
Князь дар речи потерял:
- «Ахх, ты … семя ррроковое, …
Как тебя я не распял …»

Голос в хрип почти сорвался,
Свет померк в его глазах.
Сердце сжало, глаз вращался,
Злость скрипела на зубах.

- «Всех немедленно в темницу». –
Тихо слугам прошептал:
- «И особенно девицу,
Глаз чтоб стражник не спускал».

Сразу после разговора
Князь, увы, надолго слёг.
Он не мог стерпеть позора,
Святополк всем пренебрёг.

В глубине души терзался:
- «Ярослав и … этот прав.
Борис слабым оказался,
Очень мягкий, добрый нрав.

А теперь вот с Польшей надо
Ладить в этой кутерьме.
Болеслава дочь-отрада
У меня сидит в тюрьме».

А король не стал смущаться,
Хоть он с немцами погряз,
С печенегами связаться
Было просто, и не злясь.

И вот он, единой силой
Грабит земли, где князь зять.
А там, в Киев в дочке милой,
Заодно и город взять.

Срочно вызвали Бориса,
Чтобы он возглавил рать.
Это шанс ему возвысься
И он взял, как бы под стать.

Из-за ссоры в «диком поле»,
Болеслав поход прервал.
И Борис тогда, тем более,
В сечу с ляхом не вступал.

А Владимир всё молился …
Тут подходит Анастас.
Он с Корсуни с ним делился,
Как священник, в трудный час.

- «Чую я подходит лихо.
Ты собрался воевать?
Не закончится шумиха …
Ярослава надо звать.

Приведёт с собой дружину
И возглавит всех, всю рать.
Он поднимет дисциплину,
Его стали уважать.

Твой Борис, как сын, хороший.
Он не ратник, ты пойми!
Русь сейчас по воле Божьей
Просит помощь. Восприми!»

- «Иоаким так расстарался
Всё про это рассказать?»
- «Я с ним, правда, не встречался,
Но сам знаю что сказать».

А Владимир недовольно:
- «Ишь, не ратник стал Борис.
С меня хватит! Всё! Довольно!
Будет он, хоть заорись».

Новгород хранил молчание
Князь Владимир не спешил.
Понимал, что ожидание
Чаще то, что заслужил.

А поэтому Бориса
С воеводой Волчий Хвост
Не попить послал кумыса,
Печенегов гнать за пост.

- «Князь! Хромого испугался?»
Волчий Хвост не мог стерпеть.
Двадцать лет не расставался,
Вместе с князем стал стареть.

Зыркнул князь, едва сдержался,
Вспышку гнева погасил:
- «Нет, мой друг, не испугался.
Он того не заслужил.

А что делают варяги
Когда дел конкретных нет?»
- «Бродят всюду, как бродяги.
Тать варяг, вот мой ответ».

- «Новгородская дружина
На две трети из варяг.
На безрыбии и псина
Станет жареный гусак.

А когда мы убедимся,
Грабить стали ночью, днём,
Вот тогда и пригодимся
И порядок наведём.

Далеко не уходите.
Будьте около постов.
От меня сигнала ждите.
Кликну – Новгород готов.

- «Хитрость ваша не иссякла» -
Волчий Хвост погладил чуб:
- «И натура не размякла,
Чувствую, ещё не глуп».

Как Владимир и предвидел,
Кривотолки начались.
Где варяг купца обидел,
То, как с цепи сорвались.

На торгах житья не стало;
Просто так товар берут,
Женщин щиплют, где попало,
Броши, серьги просто рвут.

Ярослав понял тревогу,
Но был вынужден терпеть.
Всё готовилось в дорогу,
Нужно многое успеть.

Пики сутками ковали,
Горн работал на износ.
Старосты людей скликали,
Каждый сбрую, упряжь нёс.

Беды все пришли не с юга,
А по-пьяне начались.
Три варяга с перепуга
Не на тех баб нарвались.

Со вчерашней медовухи
Разум так и не пришёл.
Распустили парни руки,
Вот процесс-то и пошёл.

Кто-то крикнул: «Бей варягов!»
И не надо повторять …
К Поромонь-двору ятвагов
Набежало просто страсть.

А к утру одни ошмётки
От того, что звали рать.
Разбежались даже тётки,
Им бы только поорать.

Ярослав на грани срыва …
Он тогда в Ракоме был.
- «Бить зачем?!» - кричал: «Гадлива
Ваша искренность кобыл».

Вече тягостно молчало …
Лишь Коснятин подошёл:
- «Не серчай на нас, … сорвало»
- «Не за тем я к вам пришёл!!!

Понимаешь хоть вот столько?»
Полмизинца показал:
Вы подняли бунт и только …
Кто вам это заказал?

Сколько человек убили?»
Кто-то крикнул: «Не считал!»
- «Вы все Новгород сгубили!
Или это лишь сигнал?

Рать под Киевом ждёт это!»
Мне гонец мой передал:
- «Беспорядков к концу лета
И придут. Кто здесь их ждал?»

Вече стало волноваться:
- «Тихо! Я не досказал.
Есть, кто может здесь признаться?
Нет? Себя он наказал.

За убийство чужестранца
Что положено давать?
Нет у них и доли шанца
Жить средь нас и торговать».

Из толпы опять несётся:
- «А пошто позорят жён?
Говоришь, а он смеётся,
Пьяной кодлой окружён».

- «Кто ко мне пришёл с обидой?
Мне решать, кто мил, кто худ!
Вы ж решили с этой гнидой
Совершить свой самосуд?»

Вдруг подвёл к себе варяга:
- «Это тысяцкий их – Кнут.
Еле держится бедняга …
Он в бою бывает крут.

Мне в Ракоме обещали,
Что со службы не уйдут.
А себя не защищали …
Что тогда их всех убьют.

Обещал им разобраться
И виновных наказать.
Пришло время поквитаться.
Кто зачинщик, так сказать».

Тут дружина по команде
Окружила площадь в круг.
- «И без глупостей, не в банде».
Ярослав стал жёстким вдруг.

И опять Коснятин, дока,
Знал что делать, но молчал:
- «Заслужил я, князь, упрёка,
Но к разборке опоздал.

Кто вчера был заводилой?
Вот он, тысяцкий Якун.
Он всегда был той кобылой
С кем сравнил нас. Не скакун».

Тут же, враз, его связали
И ещё десятерых.
Даже слова не сказали,
Словно нелюдей тупых.

Никого не защитили,
Не пытались сохранить.
Тут же всех их и казнили
И не стали хоронить.

Рать по новой возродили,
Стала просто монолит.
Ярослава оценили:
- «Этот Русь всю сохранит!»

С Берестово сообщили,
Умер там Великий князь.
Кто преемник, не спросили …
Свара тут же началась.

Претендентов было много,
Основной же Святополк.
Он, как старший, должен строго
Исполнять законный долг.

Ярослав, второй по силе.
Если в Киеве не ждут, …
То они, коль так, отныне
Будут жить, как и живут!

Остальным и дела нету,
Каждый стал удельный князь.
Так что следуя завету –
Не высовывайся, злясь.

Святополк сидел в кутузке,
Охранял боярин Путш.
К дополнительной нагрузке
Поразительно радушн.

Святополк не удивился,
Что Владимир вдруг почил.
Путш сказал, когда явился.
Предложил, чтоб поспешил:

- «Князь усопший, в Берестово.
А как в Киев привезут,
С помпой, шиком, образцово,
Встретить надо его тут.

Пусть узнают, кто князь новый.
Святополк! … Не Ярослав.
Не кульбит это дворцовый,
А этап законных прав».

И ещё, гремя ключам,
Чтоб закрыть, как было, дверь:
- «Не пойду!» - сверкнув очами,
Крикнул узник, словно зверь.

Тут глаза на лоб полезли
У тюремщика: «Что? Блажь?
Здесь, зачем с Мариной? Если
Отдохнуть, к чему мандраж?»

- «Дядя Сфенг для трона главный,
Вот его я и боюсь.
Он вообще-то очень странный,
Как ведёт себя – дивлюсь.

Уважаем он на юге,
Ничего, что глухомань.
Печенег бежит в испуге,
Услыхав Тмутаракань».

И тут Путша осенило:
- «Не кочевников ловить
Князь Борис уехал мило …
Сфенга в Киев не пустить!»

Святополк по новой к Путши:
- «Помоги нам убежать.
Только к тестю, там получше,
Там не смогут нас достать».

Понял Путш и понял твёрдо,
Князь не будет рисковать.
Вера Сфенга в род не стёрта,
Он же может пострадать.

- Поживи в моём жилище,
Черлядь знает, кто ты есть.
Хоть ты мне и не дружище,
Но помочь сочту за честь».

Путш искал избу не долго,
Где Марина под замком.
Ранним утром, спит светёлка,
Он пришёл в избу тайком.

Объяснил строптивой пани:
- «Надо ноги уносить.
Умер князь и в этой брани
Головы вам не сносить».

- «В Польшу ехать иль к уделу?
В Польше мой отец король … »
- «Здесь побудешь, лучше делу,
И без шуток, здесь контроль.

Ярополк уже обжился,
В моём доме он живёт.
Христом Богом побожился,
Что так просто не уйдёт»

Киев, словно рой пчелиный,
Растревоженный гудел.
И у всех вопрос единый:
- «Умер князь, а кто у дел?»

Время шло, «кипели» страсти:
- «Где князья? Где Святополк?
Хоронить-то как без власти?
Где его сынвий долг?

Путш «кипел» вместе со всеми,
Сзади кто-то подошёл.
Оглянулся: «Что хотели?»
- «Далеко, смотрю, пошёл».

Это был советник тайный,
Сам боярин Еловит.
Собеседник не случайный,
Он давно за всем следит.

- «Я смотрю ты очень смелый,
Святополка сохранил.
Не кричишь, как очумелый,
Честь свою не уронил.

Отойдём, давай в сторонку,
Есть серьёзный разговор.
Нам за временем вдогонку
Неразумно бегать, вздор».

Ночью к терему в Ракоме
К Ярославу прибыл гость.
Встал, зевая, но в истоме:
- «Кто там?» - рявкнул, пряча злость.

- «Вам здесь срочное послание!
Двух коней в пути загнал.
Киев – Божье наказание  …
Там прочтёте, … я погнал».

Он узнал печать Предславы:
- «Что сестра могла писать?
Про отца? Про Болеслава?
Печенегов смог прижать?»

С первых строк бледнел, читая:
- «Умер в Киеве отец.
Святополк, того не зная,
Трон занял … и вот конец.

Что какие-то бояре
Совершили этот акт.
Что в немыслимом угаре
Брата сделали, как факт.

Лёг князь в церкви Десятинной,
Рядом с Анной, чтоб ты знал.
Святополк стоял невинный,
Хотя ждал, хотел, мечтал.

Только страшное другое …
Подло им убит Борис.
Кто исполнил дело злое?
Он нанял, не значит чист.

В Муроме Глеб тут же скрылся,
Но убийца уже там.
От чего он так взбесился?
Я боюсь! Ты нужен нам!

Киев заняли поляки,
Болеслав и здесь король.
Ляхи стали вдруг вояки?
Вот такая князя роль.

Ярославчик, брат мой милый!
Выручай святую Русь!
Предков наших там могилы,
Позабудь обиды, грусть».

Ярослав заплакал даже: …
- «Ну, сестрёнка, молодец!
Известить о всём и разом,
Это мудрости венец».

Первым вызвал к себе Блуда
Несмотря, что ещё ночь.
Показал письмо оттуда: …
- «Чем могу тебе помочь?»

- «Срочно в город собираться,
Вече надо созывать.
Блуд воскликнул: «Оправдаться
За казнённых, так сказать?

Всех, кого тогда казнили,
Были преданней утят.
Люди это не забыли,
Вряд ли просто так простят».

- «Собирай!» - сказал он жёстко:
- «Князь Владимир умер. Вот!»
Блуд икнул, как шкод-подросток:
- «Ххорошо, … поймёт народ».

- «Вече будет в чистом поле,
Пусть весь Новгород придёт.
По моей, как князя, воле
Смена чувств произойдёт».

Ранним утром зазвучали
Все, что есть, колокола.
Горожан на вече звали,
Словно в дом беда пришла.

Кто-то даже испугался.
- «Вроде как сам князь велел?» -
Так народ шёл и шептался:
- «В поле чистом захотел …»

Ярослав приехал позже
И дружина вся при нём.
В данном случае, как вожжи,
Чтоб сдержать в один приём.

На помост взошёл, хромая,
Толпа тихо, но ворчит:
- «Всё же князь …» и понимая
Ничего не говорит.

Вышел в центр, перекрестился.
Взгляд потухший, как устал.
В пояс людям поклонился.
Чтоб вот так! Никто не ждал.

Брань и ругань люди ждали,
Что начнёт опять шерстить …
Они князя не узнали …
Заболел? Не может быть!

Вече тотчас же затихло.
Стрёкот слышен лишь цикад.
Князь шептал чего-то тихо,
Как молитву наугад.

- «Я прошу у вас прощения …
Мне того не искупить.
И, казнённых возвращения.
Мне уже не совершить».

На глазах блестели слёзы,
Видел каждый … и испуг,
По спине мороз, … морозы,
Как сковали всех вокруг.

- «Мой отец почил недавно,
А на троне Святополк.
Я б не против, но он странно
Вдруг повёл себя, как волк.

Им убиты мои братья,
Умерщвлён Борис и Глеб.
Свою ненависть, проклятья
Я отдам в его вертеп.

Кто пойдёт со мной на Киев?»
- «Все пойдём! Веди нас князь!
И бояре, и мирские …
Отовсюду речь неслась.

Даже Блуд, видавший много,
Вдруг заплакал, как дитя.
Новгородцы, как пред Богом,
Помирились и не зря.

               Глава IV
            Дядя


Святослав – князь легендарный,
Но любил и он грешить.
Сын Владимир, мальчик славный,
Но внебрачный, … надо жить.

Да, и в Таврике сынишка.
То ли грек, … но не эвенк.
Был чернявенький мальчишка
И, как грека, звали Сфенг.

Он любил его, как сыны.
Мать сурожскую забыл.
С нянькой рос, что было в силах,
К морю так и не остыл.

Началось, когда Итилю
Приказал он «долго жить».
А хазарскому всесилью
Навсегда о нём забыть.

От обломков каганата
Оставался лишь Саркел.
Царь там прятался, однако,
Оставлять князь  не посмел.

После этого хазары
Стали верность проявлять.
Он не трогал их базары,
На торговлю не влиять.

Был ещё Самкерц хазарский,
На Боспоре, молчалив.
И залив совсем не царский,
Это Керченский пролив.

Всё же поняли хазары,
Что пришёл последний час.
Вывозить, начав товары,
Стали грабить всё подчас.

И гонцы шли к Святославу
От Самкерца и Корчев.
Усмирить эту ораву,
Обратив на них  свой гнев.

И пришлось назад вернуться,
Не хотел тот край крушить.
Снова в бойню окунуться,
Справедливость совершить.

Помогало население,
Даже головы хазар
Принесли, как приложение
За разграбленный товар.

С тех-то пор Самкерц хазарский
Превратился в глухомань.
Край был вроде не дикарский,
Но для всех Тмутаракань.

Княжество возникло вскоре,
Так задумал Святослав.
Как оплот на юге с морем
И с возможностью застав.

Сфенг стал князь тмутараканский.
Хоть мальчишка, но с умом.
Святослав – стратег гигантский.
Плоть оставил на потом.

Стало княжество кордонным,
Так отец и завещал.
Сильным, к слабым благосклонным,
Даже греков защищал.

Все его тогда любили.
Молодой, мужчиной став,
На красавице женили …
Сын любимый стал Мстислав.

Печенеги доставали …
Стал достойно отвечать.
В целом Русь и заставляли
Лишь со Степью воевать.

После смерти Святослава
Сыновья сцепились вдруг.
Сфенгу, всё же братья, драма
Стала мерзка, даже дух.

Никого не знал их лично.
Лишь Владимир, князем став
И крестившись, стал прилично
Соблюдать семьи устав.

Кстати, он, когда венчался,
В церковь Сфенга не позвал.
Что тот рядом оказался,
Князь Владимир точно знал.

А теперь и он скончался.
И опять переполох.
Сфенг на трон не покушался,
Но ведь он ещё  не плох.

Не хотел он лезть в разборки,
Чтоб племянников разнять.
Но вмешались вдруг в размолвки
Иноземцы и их знать.

Вызвал он к себе кормильца,
С детства нянчил, звать Тегдаг.
Колдуна однофамильца.
Был такой в горах чудак.

- «В Киев князь, никак, собрался?»
- «Ты что? Мысли прочитал?»
- «Был в горах. С моим встречался.
Он мне многое сказал».

- «Интересная картина …
Я ж тебя за тем и звал.
Для тревоги есть причина,
На Руси идёт развал.

Братец мой был всё же глупый,
На уделы Русь разбил.
В каждом князь, хоть сын, а мутный.
Самодержцем возомнил.

А сейчас щенки дерутся,
Ничего святого нет.
Никогда не разберутся,
Хоть и есть на то ответ.

Есть закон. Преемник – старший.
Хоть неписаный, а есть.
Запретить парад демаршей,
Все уделы просто весь.

Киев должен стать державный,
Вся власть, сила только там.
В весях же наместник главный,
А не князь, а так всё в хлам».

Сфенг ходил, … от нетерпения
Даже голос сиплым стал.
Выдавал его волнение:
- «Что ведун тебе сказал?»

Старый стряпчий ухмыльнулся:
- «Про тебя сказать иль Русь?»
- «Говори про всё» – … запнулся:
- «С Русью сам я разберусь».

- «Только здесь, в Тмутаракани
Создавай свой каганат.
Русь помешена на брани,
Враг стать может сват и брат.

Здесь твой род продлится долго.
От Мстислава ветвь пойдёт.
Киев стал чужой задолго
До того, как внял, что ждёт.

Русь растащат очень скоро.
Часть полякам отойдёт.
Шведы свой имеют норов.
Немцы … всё всем с рук сойдёт.

- «Может мне за Киев взяться?»
Правда, я там не бывал.
- «Стоит всё же опасаться,
Можешь взять, но … опоздал.

Ты ж Владимира моложе?
Если б он тебя назвал,
То племяш любой, похоже,
Против слова б не сказал».

Сфенг задумался надолго,
Был он в горнице один.
А вмешаться стало долгом?
Шло откуда-то с глубин.

Русь далёкая, чужая …
В то же время корни там.
Если бы не вражья стая,
И не вспомнил, кто он сам.

Князь любил лихие скачки.
И сейчас, выйдя во двор,
Лошадь взял и без уздечки
В степь рванул во весь опор.

Скачка как-то отвлекала,
Но дала себя понять!
Как услугу оказала,
Чтоб решение принять.

Весь измученный вернулся,
Но с решимостью в глазах.
Допустить, чтоб Киев гнулся?
Враг познает слово страх.

Чужаков пустить до власти,
Сфенг не мыслил допустить.
А когда притрутся страсти,
Он готов им всё простить.

Через день, как по команде,
Вся дружина на конях.
Так бывает только в банде,
Но у Сфенга суть в корнях.

Вышли в степь, там печенеги
Вдруг решили: «Мы в клещах!
Там Борис, его набеги …
Здесь похлеще! О! Аллах!!!»

Растворились, … места много.
Ни набегов, ни атак.
И у Сфенга было строго;
Без бандитства, ссор и драк.

Вот и Днепр! Порядок строгий.
От воды всем ни на шаг.
Левый берег он пологий,
Лишь на правом может враг.

Только у Большого брода
Сфенг дал людям отдохнуть.
Опьяняла всех природа,
Просто распирало грудь.

Часть погостов всполошили,
Охраняли переход.
- «Степняки!» - они решили,
Но узнав, давали ход.

И ещё. Вода пленила.
Вкус её неотразим.
Вся солёность вдруг уплыла,
Пили, сколько захотим.

Лазарь – Сфенга воевода
Приказал: «Умерить пыл!
Пить с восхода до захода –
Стать свою пустить в распыл».

По прошествии недели,
Вышли на Залозный шлях.
В Киев соль тогда возили
С Сиваша на лошадях.

Здесь идти чуть легче стало.
Шлях тот тысячи копыт
Уравняли, как одеяло,
Словно сложенный из плит.

О походе войска Сфенга
Весть летела, как сигнал.
Не плохая и оценка …
Киев, затаившись, ждал.

Не стремился он врываться,
Ошарашить киевлян.
Если будут с ним считаться,
Примет, как своих мирян.

Если нет, тогда спокойно
Всё вокруг оценит сам.
Племяшей драть – не достойно.
Он, чтоб знали, не Авраам.

Сфенг крестился раньше брата,
Так что Библию он знал.
Он пришёл бить супостата,
А родню сечь не желал.

Так вот думал Сфенг: «А дальше?
Взял он Киев. Ну, и что?
Власти нет, как было раньше.
Остальное всё ничто.

Князь Борис слабак и мямля,
Шёл бы служкой в монастырь.
Там хоть миррой душу масля,
Изучал триодь, псалтырь.

Святополк весьма опасный,
Станет Киев польским враз.
Тесть его мужчина властный,
Как король зевать не даст.

Сын Мстислав? Он юн для трона.
На себя взять? Тяги нет.
Море, степь моя корона!
Вольный быт, сплошной рассвет».

Про себя так размышляя,
К переправе подошёл.
Киев. Днепр. Ворота рая?
Мысль грызёт: «Зачем пришёл?»

- «Прибыл князь Тмутаракани!»
Объявил гонец, как факт.
Вроде как он с поля брани,
Победив всех, как-никак.

Киев встретил рать прохладно,
Сфенг для них чуть-чуть чужак.
То, что русич, то отрадно,
Может быть и верный шаг.

Сфенг хотел застать Бориса,
Вроде как наместник он.
Поискать с ним компромисса
И не лезьти на рожон.

Князь вообще не сомневался,
Что Борис здесь фаворит.
Бога любит, не гнушался
В Храм ходить, как захотит.

Рано утром на рассвете
Гридь вбежал и в дверь кричит:
- «Князь, вставайте! Кто в ответе?
Ночью князь Борис убит!»

Сфенг оделся и к охране:
- «Где дружина? Как же так?
Где он сам? Вдруг только ранен …
Принесли. Недобрый знак.

- «Святополк! Он, окаянный!»
У крыльца толпа кричит:
- «Душегуб и гад незваный»
Каин подлый … и молчит!

Это он нанял злодея!»
Сфенг подумал: «Это как?
Ведь его, как лиходея,
Посадили. Как же так?»

Лазарь рядом, он был в курсе:
- «Отпустил какой-то хмырь.
Был боярин в их ресурсе …
Но пропал, как есть упырь».

- «А жена куда пропала?»
- «Про жену я не слыхал.
Мысль одна мне тут запала …
А зачем мы здесь? Узнал?

Я, князь, всё же воевода,
Моё дело воевать.
А племянника урода
Брат пусть ищет, мне плевать».

- «Я бы тоже не остался,
Но завязан Болеслав.
Дочь пропала, зять зарвался …
Он придёт и будет прав».

Сфенг задумался с минуту:
- «Киев Польше не отдам!
Разберу всю эту смуту
И домой … я вижу сам».

Пришла весть ещё страшнее
И князь Глеб теперь убит.
Кому это всех нужнее?
А тому, кто просто мстит.

Святополк идёт так к власти,
Двоюродник, хоть и брат.
Разгоралась злость и страсти,
Не понять, кто виноват.

Тут Сфенг понял, он здесь лишний,
Сложно суть ему понять.
Так отец их, как Всевышний,
Шёл, громя, чего пенять.

Так что кроме омерзения,
Чувств других он не питал.
Никакого вдохновения …
Долг, стоять за Русь, пропал.

То ли к счастью, то ли к горю,
С Византии вдруг гонец.
Император ждал по морю
Всю дружину, нужен спец.

Дело в том, что на Босфоре
Вспыхнул форменный мятеж.
Грабят всех купцов, кто в море,
Силы вышли за рубеж.

Вот и просит разобраться
По-соседски, так сказать.
И пришлось ему сниматься,
Как соседу отказать.

Так вот Сфенг покинул Киев,
А за ним ушла и рать.
И пошли года лихие …
Когда Русь начали рвать.

Сфенг погиб там в Византии.
Сын ушёл в Тмутаракань.
Княжил долго в ностальгии
О бессмысленности «бань».

Святополк вполне свободно
Киев взял и без хлопот.
С ним поляки … Превосходно!
Вроде как его оплот.

Первым делом Ярославу
Он послал вердикт с гонцом.
- «Будешь княжить ты по праву,
Если будешь молодцом.

Дань платить всегда исправно,
Кстати, долг верни за год.
Я ж хотел с тобой, как с равным,
А теперь другой подход.

В Киев можешь не являться,
Ты не нужен здесь совсем.
Дядя был, хотел вмешаться …
Как отец твой, был ничем.

Дед был в девках неразборчив,
Вот таких и наплодил.
Я очищу род от порчи!
Рюрик точно б наградил».

Передал гонцу словами,
Ничего не стал писать:
- «Видит Бог! Начали сами
Братьев кровных убивать.

Рюрик поощрил? Конечно!
Первым на кол посадил!!!
Он любил своих сердечно,
Сына шурину вручил».

Трижды князь перекрестился:
- «Да, простит меня Господь!
Он на сечу напросился,
Он пролил невинных кровь».

И опять гонцу открыто:
- «Передай! Войну хотел?
Его кровью будет смыто
Вероломство, беспредел».

Ярослав повёл дружину
Как планировал, на юг.
Каждый воин знал причину
И готов давить гадюк.

Любеч стал их местом встречи.
На протоке двух озёр.
Неудобное для сечи …
Новгородец был хитёр.

После месяца стояния,
Он отправил в лагерь мёд.
Чтоб согрелись от влияния
Холодов. В озёрах лёд.

Ну, а дальше всё понятно.
С медовухи разомлев,
Спали. Взять всех, вероятно,
Без проблем, … пропал и гнев.

Вся дружина разбежалась,
Обошлось без злобных сцен.
Святополк, давя на жалость,
Под защиту польских стен.

Вроде всё! Он Киев занял.
Но в душе победы нет.
Святополк поляков нанял.
Войско польское – букет.

               Глава V
           Сестра


Болеслав, красой пленённый,
Князь Владимир ещё жив,
Дочь, ни с кем не обручённой,
Сватать стал, но был он лжив.

А Владимир знал про это
И решился отказать.
Умер князь, теперь ответа
Стал от сына его ждать.

Он считал, что королевы
Ему лучше не сыскать.
Предыдущие все девы
Были поводом искать.

Ярослав не собирался
Сдать сестру за хилый мир.
Он в Предславе разбирался
И любил её, как Кир.

Болеслав отказ счёл наглым!
Он, … внимание уделил …
Он король! И в угол загнан?
Факт смертельно разозлил.

Позже взял принцессу Одду,
Императорскую дочь.
Генрих стал, как бы в угоду,
Вдруг союзник. Киев прочь?

Ярослав не испугался,
Он же киевский вожак!
Но подкуплен оказался
Печенег, извечный враг.

Хоть с большим трудом, отбился.
Киев всё же отстоял.
Сам был ранен, не свалился,
Еле в тыл доковылял.

Понял князь, что обманулся.
С Польшей бывшие свои.
Венгры, Генрих к ним приткнулся,
Степняки, как лишаи.

Всё равно пошёл навстречу,
Был победой окрылён.
Не могло здесь быть и речи –
Финиш предопределён.

Войска сошлись у Буга,
Но на разных берегах.
Стали оскорблять друг друга …
А начать, … был всё же страх.

Лишь на третий день, спонтанно,
Оскорблённый, злой король
На коне, взывая бранно,
Потерял самоконтроль.

Через Буг пошёл в атаку
И дружина вся за ним.
Смяли всех, затеяв драку.
Ярослав стал уязвим.

В этой схватке скоротечной
Был убит вернейший Блуд.
Понял князь, судьбы беспечной
Больше нет. Погибла тут.

Болеслав победным маршем
В Киев, как герой, пришёл.
- «Святополк здесь будет старшим». –
Объявил: «Другой ушёл.

Хоть его здесь унижали,
Даже били мою дочь,
Мы-поляки уважали
Тех, кто гонит смуту прочь».

Ярослав собрав остатки,
Шёл в свой Новгород опять.
Быстрым шагом, без оглядки.
Было нечего терять.

Долго думал о Предславе.
Город Киев стал ей чужд.
Зная ляха, его нраве,
Не забудет прошлых нужд.

А она была в отчаянии,
Всё летело кувырком.
Хоть не мучилась в раскаянии,
Но жалела отчий дом.

Когда мать была живая
И отец всегда при ней.
Жизнь была совсем другая,
Отношения нежней.

С появлением в доме Анны,
Жизнь пошла другим путём.
Отношения стали странны,
Усложнялись с каждым днём.

Мачеха сестёр гнобила,
Гнала прочь всех женихов.
Венгров, чехов, … всех отшила,
Молодых и стариков.

В старых девах прозябали.
Но когда всё ж Бог прибрал,
Годы нужные пропали,
С ними женский капитал.

Больше всех пришлось Предславе
Выслушать обидных слов.
Самой юной в их ораве
И красивой без шелков.

Все желания Болеслава
Сам отец сперва отверг.
А когда его не стало,
Ярослав его поверг.

Отомстил он Ярославу
И одна она теперь.
Ждать от деспота расправу?
Зная, что он в гневе зверь.

Не девичество терзало …
Жив ли милый её брат?
Всех подробностей не знала,
Видела, как шляхтич рад.

Её ищут, она знала.
Выход был один – бежать.
Но вдруг девочка вбежала,
Добродрава её звать.

Это младшая сестрёнка.
От отце предсмертный плод.
Сам-то помер, а ребёнка
Бросил, вроде как, в расход.

- «Как сюда, скажи, попала?»
А сестрёнка: «Я боюсь!»
- «Мама где? Куда пропала?
Я же здесь не остаюсь!»

Мать зашла и тоже Анна,
Мачеха, моложе всех.
Вся в слезах: «Спаси от ада!
Мы, Предслава, вам не грех.

Нас убьют, я это знаю.
Надо вместе уходить.
Я плохого не желаю,
Я хочу с ребёнком жить»,

- «Ждите в церкви Десятинной,
Там волнения переждём.
Не пойду я к ним с повинной,
Вместе с Киева уйдём».

В Десятинной их не ждали.
Иерей, сам Анастас,
Приготовил, это знали,
Для гостей хлеб-соль и квас.

Прибежал церковный служка,
Сообщил: «Король идёт!
Для Предславы здесь ловушка,
Всё равно её найдёт».

Вскоре сам король и свита
Появились. Святополк
Частью был их реквизита,
А не князем, знавшим долг.

Болеслав бесцеремонно
Отломил кусок с кулак.
В соль макнул традиционно,
Выпил квас. Взыграл желвак.

- «Это кто?» - спросил он злобно.
- «Это? Часть моих сестёр …
Хохотнул как-то утробно:
- «Зять ты подлый, но хитёр …»

Подошёл почти вплотную:
- «Ты Предслава? Я узнал …
Представлял, как волевую,
Хоть до этого не знал.

Не в подвале твоё место.
Отведите во дворец!»
Польский воин, даже лестно,
Взял под локоть, как отец.

Не успела удалиться,
Как король вдруг всем изрёк:
- «Должен я на ней жениться!
Ты ж не против, мой зятёк?»

- «Да-а, … как Генрих отнесётся?
Одда всё же его дочь.
Если немец вдруг взбрыкнётся,
Вряд ли я смогу помочь».

- «Лучше бойся Ярослава.
Я сам с немцем разберусь.
Королева же Предслава
Будет в Польше. Я клянусь!»

Анастас всё ж согласился
Их венчать, хоть это грех.
Брак негласный получился,
Совершенно не для всех.

Всё венчание, как в тумане,
Не могла никак понять …
Закружилось всё в дурмане,
Дрожь едва смогла унять.

Она плохо понимала …
На лице его ладонь
И глаза … она не знала,
Ей несут они лишь боль.

И о, ужас … дальше нега,
Сладостраснейший порыв.
Нежность утреннего неба
И стон тихий, всё забыв.

Как во сне, не замечала,
Что немолод он совсем.
Он, исполнив всё сначала,
Умилялся просто всем.

Он готов ей подчиняться,
Так она его влекла.
И она готова слиться,
Лишь бы с ним и навсегда.

Утром, после брачной ночи,
Ощутила вслед упрёк.
Не смутилась, между прочим,
Когда слышала намёк.

Днём их больше не видали,
Хоть и венчаны, но всё ж …
Люди это понимали.
Что с женатого возьмёшь?

Но ночами встречи были,
Тайна нравилась двоим.
Днём, как все в округе, жили.
Ночью всё! И как хотим.

Болеслав знал женщин много,
Всех по-своему любил.
Ни одной не клялся Богом,
Что ей только дорожил.

Полюбил он всех сильнее
Эту княжескую дочь.
Многократно тяжелее
Ей сказать, как есть точь-в-точь.

- «Всё! Я Киев оставляю.
Дочь свою я не нашёл.
Зятя больше я не знаю,
Сам до этого дошёл».

- «Ну, а … я?» - она сквозь слёзы.
Он не мог Предславе лгать,
Что женился для угрозы
За отказ её отдать.

- «У меня жена, … звать Одда,
У неё родился сын.
В Польше нет, пока, развода …
Понимаю, … я кретин».

И вдруг, вспомнив, оживился:
- «Замок мой там, в Гнезно есть.
Не достроен, но сгодился б,
Для того, чтоб там осесть.

Для тебя он был вначале
Предназначен, но потом
Всё пошло, … что исключает,
Одде бредить в замке том».

- «Я подумаю …» - сказала
И притом с большим трудом.
Она чувствовала, знала, …
Что мечтала об ином.

Ночью, лёжа, размышляла:
- «Как мне всё же поступить?
А сестёр я потеряла?
Бросить их? Как с братом быть?

Вроде жалко расставаться …
Кто я в Гнезно? Вот вопрос!
Приживалкой там остаться?
Иль наложницей? Есть спрос?»

Утром встретились, он снова:
- «Что решила? Я не спал».
- «Бросить Киев не готова».
Прошептала, … взгляд упал.

- «Почему?» - он встал вплотную.
- «Не одна я, Болеслав».
Так по имени впрямую
Можно только близким став.

- «А куда сестёр я дену?
Мачеха со мной живёт.
Не найти им мне замену,
Пропадут, их жизнь сожжёт».

А король как ждал такого:
- «Я ж епископа послал
Ярославу, не плохого,
Чтобы дочь мою искал.

Если дочь у Ярослава,
Обменяю я на вас.
Это вовсе не расправа
И не мой от вас отказ».

- «К Ярославу не поеду!»
Резкий выпад удивил.
Болеслав не ждал победу,
Перемену уловил.

Он в глазах увидел слёзы:
- «Нет! Я вас не отпущу!
И забудем все курьёзы,
В замок всех с тобой впущу»

Он обнял её прилюдно,
Как жену, поцеловал.
Это было обоюдно
И никто не возражал.

Да, она была согласна
На любой его каприз.
И, похоже, не напрасно.
Жизнь дальнейшая – сюрприз.

Киевляне ликовали,
Люди знатные и голь.
Потому что уже знали.
Покидает их король.

С князем будто, говорили,
Ссора вышла из-за баб.
То ль казну не поделили,
Без которой князь ослаб.

- «Не меня, а брата бойся,
Он везде тебя найдёт.
Я уйду, не беспокойся,
Он с варягами придёт».

Так сказал он на прощанье,
Святополк и сам всё знал.
- «Мне твоё напоминанье …» -
Плюнув под ноги, сказал.

Ехать в Гнезно все решили,
Кто с Предславой вместе был.
Всё собрали, не спешили
И без слёз, никто не выл.

По-прибытии на место,
Болеслав своё сдержал.
Замок в Гнезно, как известно,
Так Предславовским и стал.

Сёстры замуж вскоре вышли,
Стал у каждой свой поляк.
И никто не стал там лишним,
Ни одна не стала лях.

Стала польской королевой,
Когда умер Болеслав.,
Добродрава – очень зрелой!
А помог ей Ярослав.

После смерти Болеслава,
Жизнь Предславы замерла.
Ехать в Киев – центр державы
Она больше не могла.

               Глава VI
Принцесса шведская


Новгородцы долго злились
За бездарнейший разгром.
Рати собранной лишились.
Князь добрался лишь пешком …

Ну, что делать? Жить-то надо.
Город вновь его принял.
Киев встал как бы преградой,
На что князь и попенял.

Ярослав в своей Ракоме
Так все дни и проводил.
Лишь Коснятин, никто кроме,
К нему больше не ходил.

Но пришёл тут как-то раньше
Чес обычно, говорит:
- «Знаешь, князь, нельзя так дальше,
Подло, опыт не велит».

Князь протёр глаза спросонья:
- Не шуми здесь. Ты о чём?
Если это от злословья,
Ну, а я-то здесь причём?»

- «Человек пришёл от Путши».
- «Святополка верный друг?
Он боярин наихудший,
Ты-то как с ним вместе вдруг?»

Но Коснятин не смутился:
- «Я его давно купил.
Сотней гривен расплатился.
Чтобы он и мне служил».

- «Интересно! И что дальше?»
- Дальше князь не интерес.
Нет того, что было раньше,
Дух величия исчез».

- «Что ты мне одни загадки …
Что случилось? Говори!
Не играй со мною в прятки …
Удивили чем хмыри?»

- «Святополк открыл ворота
Болеславу. Киев взят!
У поляк одна забота,
Чтобы суд для них был снят».

- «Допускают там распутство?»
- «Киевлянки и не прочь …
Многим нравится беспутство.
Визги, крики там всю ночь.

Но, ни это ключевое …
Он был встречен, как братан.
В Десятинной основное …
С хлебом солью! Чем не срам?»

- «В Десятинной?» - князь замкнулся,
Стал по горнице ходить.
Вдруг, как будто натолкнулся:
- «Кто-то мог остановить?»

- «Ты считаешь, есть такие?»
- «Ну, хотя бы Анастас.
Он с отцом слова благие
С Херсонеса нёс для нас.

Настоятель в Десятинной,
Он иерей, в конце концов.
Польша верой же латинной
Осквернение отцов».

И Коснятин стал смеяться,
А вернее хохотать.
Слёзы вытер, стал сморкаться,
Да, к тому ещё чихать.

Ярослав терпел сначала,
Ничего не мог понять.
Всё нутро его кричало
От нахальства. Как унять?

Но Коснятин вдруг: «Мужайся!
Всё давно уже не так.
На меня не обижайся …
Впереди я вижу мрак.

Анастас ваш триумфатор?
Православие принёс?
Это он организатор
Пышной встречи, верный пёс».

Ярослав аж поперхнулся,
Замер, а потом спросил:
- «Ты, боярин, что? Свихнулся?
Анастас отца крестил!

Он до мозга православный.
Латинянина признать?
Если даже и тщеславный,
Веру вряд ли смог предать».

Ярослав опять замкнулся,
Стал по горнице ходить.
Даже он не обернулся,
Когда тот стал уходить.

На Коснятина не глядя,
Бросил резко: «Всё сказал?»
А потом, хоть как-то сгладя:
- «Извини, что накричал».

И Коснятин оживился,
Знал, что надо всё сказать.
Ярослав остановился
И спросил: «Мне б надо знать.

Кто такой твой этот Путши?
Ему можно доверять?
Вдруг задание его рушьте
Всё, чтоб Киев отстоять».

- «Нет, князь! Это достоверно.
Путши, он там не один.
От других всё то же, … скверно,
Что разлад достиг вершин».

- «Я готов всё слушать дальше».
Ярослав вдруг стал другим.
Не психованным, как раньше,
Совершенно не таким.

- «Хорошо, тогда продолжу».
Он одёрнул свой кафтан.
- «Зная всё, молчать не должен,
Не кричать, как шарлатан.

Анастас, да будь ты проклят,
Болеславу сдал казну.
И не шума, драки, вопля …
Святополк отдал страну».

Лицо князя потемнело,
Стал, как старый истукан:
- «Ольга, может неумело,
Стала пользовать спецхран.

Там трофеи каганата,
Святослав их добывал.
Все сокровища когда-то
Были символ, идеал.

Это сила государства,
Где лежит, большой секрет.
Это же не часть убранства,
А гарантия побед.

И не может быть прощения
Тем, кто так унизил Русь.
Никакого нет значения
Где они, я разберусь».

Ярослав сидел спокойно,
Но Коснятин стал ходить.
Князь подвинулся невольно:
- «Говори, чего темнить».

- «Там Предславу обвенчали
И всё тот же Анастас».
- «Кто жених? И без печали …»
- «Король Польши, … без прикрас».

Ярослав, как от испуга:
- «Прекрати со мной шутить!
Одда у него супруга,
Он женат и грех женить».

- «Тем не менее, то правда.
Говорят у них любовь.
Жизнь рассудит, как недавно
Рассудила это вновь».

- «А скажи-ка попонятней
Что хотел сейчас сказать»
- «Для тебя это приятней,
Ты обязан это знать»,

И Коснятин откровенно
И подробно рассказал.
Как ушёл король, что ценно,
Как себя он показал.

Из казны взял половину,
Поистратился чуток
На родню свою – скотину,
Так вот вроде шерсти клок.

Неожиданно однако,
Но Предслава тоже с ним.
Рассуждали люди всяко,
В основном же, … поглядим.

Замок в Гнезно ей готовый.
Забрала туда сестёр.
Болеслав хоть и суровый,
Был галантен, как актёр.

Так что в Киеве остался,
Словно брошен, Святополк.
Ратью он не занимался,
Как-то сник, совсем умолк.

Печенеги не прознали,
Что такой кругом разброд.
Без усилий Киев б взяли,
Ждут, похоже, поворот.

После этого доклада
Две недели размышлял.
Не сидеть, а делать надо,
Он давно уже понял.

Лишь сейчас, как озарило,
Понял он Предславы ход.
И любовь и … всё там было,
Но всего лишь эпизод.

- «Ай, сестрёнка! Ну, спасибо!» -
Про себя воскликнул князь:
- «Как изящно, как красиво! …
Не бывало отродясь.

Польша нам хоть и не пара,
Но теперь уже не враг.
Русь не ждёт от них навара
Или там каких-то благ.

Сёстры всем обзаведутся». -
Ярослав соображал:
- «Нашим шляхтичи найдутся,
Княжий род, считай, сажал».

- «Прошка!» - кликнул громко гридя.
Не вошёл тот, а «влетел».
Князя только лишь, завидя,
Замер, словно так хотел.

- «Мне Коснятина в Ракему
Где-то к вечеру доставь.
Есть вопрос. По-деловому
Надлежит с ним порешать».

К Ярославу шёл степенно,
Хоть до этого спешил,
Когда Прохор вдохновенно
Просьбу князя сообщил.

Знал Коснятин, что он главный.
Новгород ему, как дом.
Князь – всегда подход державный,
Город князю на потом.

- «Срочно собирай посольство,
Едем к Щётконунг в Стокгольм.
Без надежд на хлебосольство,
Всё съестное на контроль».

Огорошил, прям с порога,
Рот купец забыл закрыть.
- «Не шуткуй так, ради Бога,
Может и удар хватить.

Ты чего развеселился?
Или где-то что не так?
Олав точно б удивился …
Он король, с ним нужен такт».

- «Я тебе вполне серьёзно,
Ингигерду взять решил».
- «Харальдссон жених. Курьёзно?
Князь, ей Богу, насмешил.

Харальдссон король норвежский,
Тебе мало здесь проблем?
Мы же всё здесь по-соседски,
Не влезай ты в их «гарем».

Может, я чего не знаю?
Так попробуй объяснить.
Люди тоже не признают,
Если всё начнут сносить».

Князь смотрел чуть исподлобья
Вроде как хотел понять.
Или это уже копья,
Или просто лишь унять.

Он сдаваться не пытался,
Появился аж кураж.
- «Ты так тёмным и остался». -
Он подумал: «Я не блажь!»

Во двор вышел освежиться.
Холодок встряхнул и ночь.
Нет нужды, чтоб сговориться,
Но понять должны, помочь.

Когда в горницу вернулся,
Визитёр ещё сидел.
Рядом сел, переглянулся
И сказал, что он хотел:

- «Дело в тои, что Олав шведский
Против Харальдссон всегда.
Он считал, варяг норвежский
Дикий, грязный, с ним беда.

Шведский трон Щёткоконунга
Самый старый и могуч.
В море швед давно не юнга.
Смелый, яростный, живуч.

Так что Харальдссон не пара,
Но норвежец пригрозил -
Неминуемая кара
Будет всем, кто возразил.

Олав шведский будет первый,
Кто пойдёт кормить треску.
Вот такой расклад; и нервный,
И наводит на тоску.

Шведы явно приуныли,
Драчка точно не резон.
О помолвке объявили,
Но был это только звон.

После той меж их размолвки
Пять лет минуло, как день.
Хоть и скалятся, как волки,
Но от свадьбы только тень.

Ингигерда взрослой стала,
Харальдссон давно остыл.
Там сестрёнка подрастала,
На её глаз положил.

Если вдруг я зятем стану,
Примирю и тех, и тех.
Излечу больную рану.
Разве это не успех?

Мы получим выход в море!
Ладога усилит вес!
Ну, так что? Желаешь спорить?
Появился интерес?»

И Коснятин улыбнулся:
- «Ты действительно стратег.
Вон как лихо развернулся, …
Как когда-то князь Олег.

Будем тотчас собираться,
Всем запомнится визит.
Я поехал заниматься,
Нам промашка не грозит».

В то же время Ингигерда,
Зная про отцовский нрав,
Не желала больше ферта.
Есть жених, и значит прав.

Жизнь другое диктовала.
Стали люди пропадать.
Шведов это взволновало,
Нет нужды предполагать.

В воздухе война повисла.
В Уппсала собрался сход
И собрались не без смысла.
Викинги – один народ.

Пусть Олава, так решили,
Дочь Харальдссону отдаст.
Породнятся, чтоб все жили,
Зять, мол, тестя не предаст.

Первым Харальдссон подался
На призыв, скрипя, чем мог.
Щётконунг просто метался,
Словно кто-то дом поджёг.

Ингигерда лишь довольна,
Уппсала почти Стокгольм.
Хоть она и подневольна,
Но не здесь её король.

Так она у кромки моря
Вспоминала о своём.
С детства знала цену горя,
Мать, убитую конём.

И сама любила скачки,
Зная, как погибла мать.
А отцовские потачки
Дополняли дерзкой стать.

От охоты стервенела.
Лук, стрела и в мыле конь …
Словно дикая летела
На добычу, как огонь.

Отец часто сокрушался:
- «Почему ты не мужик?
Род наш верно б продолжался.
Ну, а так для трона пшик».

Вдруг услышала, что звали:
- «Ингигерда! Вас зовут!»
Знала, что расспросы ждали,
У Олавы, мол, не ждут.

Харальдссон с отцом был тёзка,
Отчего Щётконунг зол.
И такая же причёска …
Что усилило раскол.

Настроение всё пропало,
Ветер сделался, как лёд.
Платье мокрое вдруг стало,
Волос слипся, аж трясёт.

Только в дом, а там разборка:
- «Ты зачем дарила плащ?
С Харальдссон была помолвка,
Жест не к свадьбе предстоящ.

А ты плащ, кулон в придачу …
Что? Согласие даёшь?»
- «Да, даю! И не заплачу,
Что со мной ты не пойдёшь».

Вся строптивость раздражала.
Щётконунг попал в тупик.
Она планы все ломала,
Мир с Норвегией не пик.

Он давно хотел соседа
Пощипать в части земель.
С зятем что? Одна беседа …
Из-за дочки сел на мель.

Холод, буря недовольства
Прибежала как-то вмиг:
- «У тебя самодовольства
Больше чем ума! Интриг!»

Так кричал на дочь родную,
На любимую всю жизнь.
Не хотел судьбу такую.
Говорил: «Не ошибись!»

Ингигерда тоже стала
Задавать себе вопрос:
- «Почему так жёстко встала
Их проблема. В чём раскос?»

И она всё понимала
Чем Олав отцу не люб.
Что он выскочка, развара …
Трон ему, как кошке клюв.

- «Ну и что, что Олав полный» -
Размышляла: «Не красив?
От него исходят волны,
А в стихах красноречив.

Вот, как стану королевой,
Будет мне стихи писать.
А останусь старой девой,
Кто мне будет их читать?»

Сердце девичье горело
От предчувствия любви.
Время знало своё дело,
Разжигало всё в крови.

Долго думала, искала,
Как к отцу найти подход.
Пусть увидит, взрослой стала,
Нужен новый обиход.

Вдруг кормилица чуть слышно
Шепчет: «Гости там к тебе.
Чтоб нарядная к ним вышла,
Так король велел и мне».

- «Гости? Знаешь кто такие?»
Та загадочно молчит.
- «Там норвежцы удалые?»
Она чуть ли не кричит.

Успокоившись немного,
Села косу заплетать.
А кормилица, не строго,
Стала всё же ей внушать:

- «Помни! Всё же ты принцесса!
Королевский должен вид.
Часть придворного процесса.
Так что, дочка, без обид.

Вот примерь-ка это платье».
- «Это ж праздничный наряд!
И за что такое счастье?
Как похоже на обряд».

И вдруг ёкнуло сердечко,
Здесь на выданье наряд.
Неужели ждёт колечко?
Вся зарделась аж до пят.

- «Олав здесь, а я не знаю?
Почему отец так рад?»
Вся в догадках, понимая,
Что возврата нет назад.

Ей служанки помогали …
Всё ж наряд красив, богат.
Все принцессу уважали
И ценили, как агат.

Тут кормилица прозрела.
Харальдссон, такой, не муж.
Он в ней видит только тело,
Ингигерде Олав чужд.

А она шла, предвкушая,
Встречу с Олавом. Он здесь!
В лёгкий обморок впадая,
В зал вошла. Мандраж исчез.

Мягким шагом, словно пава,
Как вплыла и замер зал.
Лучезарна, величава …
Словно Бог поцеловал.

С золотым отливом косы
И румянец на щеках
Исключали все вопросы
Об истоках, племенах.

Мать Астрид была славянка,
Красотой, как от небес.
Дочь почти как чужестранка,
В мать пошла, как дань чудес.

- «Дочь! Принцесса Ингигерда!» -
Гордо объявил отец.
- «Мы, в сравнении, дети смерда». -
Прошептал гость удалец.

- «Вот дары, они от сердца,
Их прислал нам твой жених.
Это дар единоверца …»
В ожидании зал затих.

Связки шкурок горностая,
Целый ворох – мех куниц.
А алмазы: … «Мать святая!
Словно выводок жар-птиц.

Драгоценная посуда
И загадочный нефрит.
А одежды! … Всё откуда?
Всё же Олав многолик».

Так подумала принцесса,
Увидав заморский клад.
А придя в себя от стресса,
Вдруг спросила: «Чей уклад?

Только Русь одна способна
Добывать, что здесь лежит.
Жажда гостя бесподобна,
Олав мне принадлежит».

А Коснятин тем не менее …
- «Щётконунг к чему ведёт?
Если Харальдссон нужнее,
К Ярославу кто пойдёт?»

Так же думали другие …
Вдруг король сказал, как тесть:
- «Мои гости дорогие
С князем брак сочту за честь»

- «Папа! Ты опять напутал!
Это Олав всё привёз?»
- «Нет, дочурка, бес попутал.
Не сказал, что всё всерьёз.

Это с Новгорода люди,
Их послал князь Ярослав.
Он любовь к себе разбудит,
Просит быть не для забав.

А женой законной князя,
Православной надо быть.
Жизнь свою разнообразя,
Церковь старую забыть».

Ингигерда побледнела,
Соболь вывалился с рук:
- «Я ж сосватана-а! – вскипела:
- «У меня уже есть друг!

Как ты можешь так со мною?
Ты же маме обещал».
- «Ингигерда, Бог с тобою,
Весь сыр-бор не я начал.

Твой король норвежский – нищий.
Посмотри, как он живёт;
Ни жилья, приличной пищи …
Рад тому, что Бог даёт.

Я решил и это точно,
Едешь в Киевскую Русь!
Мир заключим с ними прочный!
Внуков я ещё дождусь».

- «Нет, отец! … И не дождёшься!»
Ингигерда вышла вон.
- «Ничего … ещё вернёшься.
Это так, … девичий звон».

Новгородцы обалдели:
- «Наши девки тятю чтут.
Все у вас так осмелели?
Нашим, … косу оторвут».

- «Вы в уныние не впадайте». -
И король с улыбкой встал:
- «Князю так и передайте,
Пусть встречает свой «кристалл».

Он достоин моей дружбы,
Я давно за ним следил.
Здесь забота нашей службы,
Чтобы разум победил».

- «Ульфа срочно позовите!»
Крикнул слугам и замолк.
Лишь послам сказал, мол, ждите,
Вы должны знать их прокол.

Прибыл Ульф. С порога: «Звали?»
- «Звал мой самый хитрый друг!
Новгородцы  вот призвали
Им помочь, но, чур, без рук».

- «Что мне делать? Говорите».
- «Я тут буду говорить».
И король за час, простите,
Вынужден был изложить.

- «Дело вообщем-то простое».
Ульф послам чуть подмигнул.
- «Надо тронуть за живое,
Чтобы Олав тормознул».

Повернувшись к Щётконунгу
Ульф загадочно сказал:
- «Знаю я, какую струнку
Дёрнуть, чтоб он заиграл.

Где интрига вся сокрыта?
Ему зятем надо быть!
Занять место у корыта,
Остальное всё забыть».

- «Почему наш стол корыто?» -
Вспыхнул Олав: «Мы семья!»
- «Я не мог сказать открыто,
Что не вы, а он свинья.

Харальдссон довольно ушлый,
Он на Астрид целит взор.
Ингигерда – день стал прошлый.
Что она так? Сущий вздор!

Вот на этом и сыграю,
Сам поеду говорить.
Харальдссон, я это знаю,
Будет счастлив заменить.

Так что вы теперь решайте,
Астрид сможете отдать?
Если да, то не мешайте
И придётся подождать.

Олав крякнул от волнения:
- Ну, и Ульф! Да, ты гигант!
Гениально без сомнения …
Ай, да Ульф! Какой талант!

Астрид, дочь моя меньшая,
Ей всего шестнадцать лет.
Но на вид  вполне большая.
У меня протеста нет».

Ну, а дальше, как по маслу.
Ульф и Харальдссон вдвоём
Обсудили, скинув маску,
Каждый в мыслях о своём.

Ингигерда же не в курсе,
Продолжает твёрдо ждать.
У отца рука на пульсе,
Может всё предугадать.

Ульф инкогнито вернулся,
Королю всё доложил.
«Зять», как надо, развернулся,
О потере не тужил.

Вдруг известие: «Пропала
Астрид! Дочка короля!»
Вся страна её искала,
Королю благоволя.

День, второй, … десятый. Нету!
Как сквозь землю кто заткнул.
Знал король всю кухню эту,
Для приличия всплакнул.

Новость вновь всех оглушила.
Олав Харальдссон – король
В жёны взял, так жизнь решила,
Ту, которая не ноль.

Ту, о ком вздыхал ночами,
От кого не знал обид.
Ждал, когда сверкнёт лучами
И была это Астрид.

Так Олав стал зятем тёзки.
Щётконунг давно созрел.
Старой «дружбы» отголоски
Позабыл, пересмотрел.

Ингигерда была в гневе!
Злость кипела и без слёз
К этой новой королеве,
Всё надолго и всерьёз.

И вот снова встреча в зале
И послы все тоже здесь.
Всё, как надо, в идеале.
Ждут, … с принцессы сбита спесь.

Ингигерда смотрит строго
На отца и на послов.
Поняла – они любого
Сокрушат без лишних слов.

- «Ну, и что решила, дочка?» -
Первым выступил отец:
- «Выкрутасам ставим точку?
Будь умнее, наконец».

Отвечать тотчас не стала,
Подошла сперва к послам.
- «О таких она мечтала?
Их поверила словам?»

Подойдя к отцу, сказала:
- «Я, кто предал, разберусь!
Передай им, я устала,
Еду в Киевскую Русь.

У меня одно желанье …
Князь мне дарит Альдейгьюборг.
Это Ладога. Незнанье
Ухудшает этот торг».

Олав взвыл от восхищенья:
- «Вот так девка! Молодец!
Быть княгиней без сомненья,
Не такой уж я слепец».

Ярослав не торговался,
Сделал свадебный сюрприз.
Всё, что с Ладогой, достался
Их княгине – ценный приз.

Тесть в сторонке не остался,
Подарил большой отряд.
Сверхполезным оказался,
В рать включили всех подряд.

             Глава VII
  Князь киевский


Рёнгвальд был у шведов главный.
Хоть и в рати состоял,
С князем вёл себя, как равный,
Но чутьё не потерял.

Был действительно толковый,
Воин – профессионал.
И характер наш, бедовый …
Оценил князь и сказал:

- «Будешь ты при мне, служивый.
Под твоим присмотром рать.
Вижу – здесь не для наживы.
С жизнью любишь поиграть?»

- «Мой король, теперь он бывший». -
Рёнгвальд говорил с трудом:
- «Завещал, князь твой Всевышний,
Он теперь твой хлеб и дом.

Властных мне высот не надо,
Я готов тебе служить.
Рать без старших, это стадо,
Честью буду дорожить».

Новгород стал местом сбора.
Рёнгвальд снова: «Слушай, князь.
Киев брать мы будем скоро?»
- «Завтра выход, помолясь».

Утром ждали пополнение
И пришёл большой отряд.
К рати ждавшей, дополнение.
Все варяги, цепкий взгляд.

Эймунд Акансон их старший,
Ярл известный, норовист.
Рёнгвальд знал его демарши,
Пробурчал: «Тьфу, экстремист».

Рать смотрелась, впечатляла
Всех, кто вышел провожать.
Она словно заставляла
Себя очень уважать.

Святополк, считай, метался;
Болеслав его отверг,
Лезть в Ростов и не пытался,
Муром резкостью поверг.

Он извозчик без телеги,
Киев нечем защищать.
Оставались печенеги,
Вот куда он мог бежать.

И бежал, чтобы вернуться
С этой бандой дикарей.
В свару снова окунуться,
В спор за трон и побыстрей.

Ярослав не так, как раньше.
В Киев шёл, как властелин.
Перспективу видел дальше …
Князь здесь будет он один.

Киев встретил всех радушно,
Не в чем им его винить.
Он казну не рвал бездушно,
Если что просил простить.

Киевляне рассказали -
Святополк уехал в Степь.
Степняки располагали
Силой Киев одолеть.

Ярослав понял тревогу,
Снова в Новгород, в галоп.
Новгородцев на подмогу,
Чтоб загнать всю свору в гроб.

Святополка однозначно
Он решил: «Пора кончать!»
Потому что с ним всё мрачно,
Надо строить начинать.

И к тому же очень скоро
Щётконунга будет дочь.
Знал её характер, норов,
Потому все слюни прочь.

Основной своей задачей
Он считал – оформить брак.
Через церковь. Как  иначе?
В православной. Только так.

Рёнгвальд в Киеве остался,
Шведу начал доверять.
И с народом он общался,
Всё старался подмечать.

Людям нравилось общаться,
Их смешил его акцент.
Добродушно рассмеяться
Было можно в тот момент.

В это время Ингигерда
В Альдейгьюборге князя ждёт.
С ней жена того Рёнгвольда,
Что сам Киев стережёт.

Вместе крепость осмотрели
Ту, что Рюрик заложил.
Местность, взморье обозрели,
Где он очень долго жил.

Вскоре с Новгорода с вестью
Прибыл княжеский гонец.
Срочно всех везти в поместье,
А оттуда под венец.

- Почему такая спешка?
Можешь толком объяснить?»
- «Приказал мне князь не мешкать,
За сумбур просил простить».

Ингигерда всю дорогу
Любовалась гладью. … всем.
- «Лес, как в Швеции! Ей, Богу!
Не сравнить его ни чем».

И не зря купцы вещали,
Что, мол, Швеция, как Русь.
Те же избы их встречали …
- «… и я в это окунусь?»

Волхов нёс, у поворота
Кормщик громко объявил:
- «Новгород! Руси ворота!»
И на выход пригласил.

Встретить свейскую невесту
Вышли все – и стар, и мал.
Разнаряжены и к месту,
Каждый место своё знал.

Городская знать поближе,
Остальные, кто где смог.
Новгородцы о престиже
Дорожили, кто как мог.

Даже те, кто видел слабо,
Разглядели женский стан.
Стройный, сложенный, как надо,
В платье красном, как тюльпан.

Вольный волос, цвет пшеницы,
Схвачен обручем златым.
Внешний вид этой девицы,
Был шальным и смысловым.

А волнение нарастало …
С берега подали трап.
С ней такого не бывало,
Дрожь прошла, как от ухаб.

Только лишь ногой ступила,
Грянул колокольный звон.
Разнеслась и покорила
Эта музыка – поклон.

Словно солнце ярче стало,
Всё внутри оборвалось.
Чувство счастья возрастало,
Слёзы смахивать пришлось.

Он встречал её у трапа.
Стройный князь, пытливый взгляд …
Не похожий на сатрапа,
Но глаза таки горят.

Синева небес и солнце,
Волхов, колокольный звон …
Ингигерде сжало сердце,
Радость шла со всех сторон.

Протянул свою ей руку,
Чтобы сделать первый шаг.
Позабыв разлуку, скуку,
Ощутила вдруг очаг.

От него шло ощущение
Близость нежного тепла.
И присущее волнение
Отошло, она плыла.

Ну, а дальше закрутило …
Православие принять,
Имя то, что раньше было,
Надо было поменять.

Стали звать её Ирина,
Византии был пример.
Это для христианина,
Нормой стал, например.

Перед этим её мыли,
Облачили в свой наряд.
Две косы венком сложили,
Соблюдая стиль, обряд.

Дальше было всё! Венчание,
Поздравлений куча, пир …
Всенародное гуляние,
Даже княжеский турнир.

Изъяснялись же по-свейски,
Князь свободно говорил.
Объявил ей по-житейски,
Чтобы русский стал ей мил.

И вот после всех волнений,
Когда мир стал на двоих,
Под звучание впечатлений
Мыслей больше никаких.

Он шептал что-то по-русски …
Не искала смысл в словах.
Нежность тела без нагрузки
Ощущала на устах.

И приятная истома …
Счастье женское, как сон.
Чувство было не знакомо,
Нежный шёпот, тихий стон.

Всю неделю так резвились.
Днём учила, как ей быть …
Ночью словно торопились,
Что-то сделать, не забыть.

Снова весть о брате-гнусе.
Святополк идёт на Русь,
С печенегами в союзе.
Ярослав лишь: «Разберусь!

Срочно в Киев и быстрее,
Надо их опередить.
Рёнгвальд выстоит, сумеет,
Но осаду упредить».

Рать собрали очень быстро,
Все готовились в поход.
Киев стал теперь со смыслом,
Князь же киевский – наш род.

Было утро – день отъезда.
Тихо к князю подошла
И шепнула в ухо, с места:
- «Я, похоже, понесла …»

- «Ты уверена?!» - воскликнул.
Та кивнула лишь в ответ.
- «Я люблю тебя!!!» - вдруг крикнул:
- «Береги его, мой свет!»

Даже ратники поняли,
Значит, гидру победим.
Видя князя, все сияли.
Он теперь непобедим.

Он не зря спешил обратно,
Рёнгвальд с войском его ждал.
Печенегов многократно
Было больше. Рёнгвальд знал.

А когда соединились,
Это был уже кулак.
Святополку и не снились
Страсти будущих атак.

Заблажили вдруг варяги,
Ставки надо, мол, поднять.
Эймунд-ярл, потомок скряги,
Не моргнул, чтоб их унять.

- «А куда тебе деваться?»
Рёнгвальд даже хохотнул:
- «Хочешь к этому податься?
Уходи, не я толкнул.

Слух пустить, нам будет просто,
Что ты наш, идёшь им в тыл.
Печенеги режут жёстко,
Весь отряд уйдёт в распыл».

Ярослав аж рассмеялся:
- «Ай, да швед! Во дипломат!
Эймунд надо же и сдался,
Хоть и скандинавский брат».

Речка Альт их место встречи,
Где убит был князь Борис.
Князь сказал в канун той сечи:
- «С нами он, раз здесь сошлись».

А сошлись в жестокой битве.
Хруст костей, предсмертный крик …
Кто-то, вспомнив о молитве,
Просит сил ещё на миг.

Зашатались печенеги.
Слабых бить, вот из конёк.
Да, нахальные набеги …
А сейчас не их денёк.

Войска сходились дважды.
Звон железа, ржанье, крик …
Кто-то падал ниц от жажды,
А кого-то меч настиг.

Лишь к закату стало ясно,
Печенегам не уйти.
Жизнь сложили здесь напрасно,
С Киевом не по пути.

Те, кто выжил в этой сече,
Разбежались по лесам.
Святополк был не замечен,
Говорят, что сгинул сам.

Ярослав единолично
С этих пор возглавил Русь.
Город встретил весть отлично,
Сутки праздновали. Пусть!

Лишь зимой он смог вернуться.
Рёнгвальд в Киеве опять.
Новгородцы не дождутся,
Чтобы с князем погулять.

Все слыхали о победе,
Печенег теперь не враг.
Вспоминали о медведе
Им убитым – это знак.

Мрачно встретила Ирина,
Будто в чём-то виноват.
И была на то причина,
И не только битый брат.

Ей одной пришлось, без мужа,
Обставлять свой быт, досуг.
У людей, там семьи дружат,
Здесь же нет друзей, подруг.

Мысль о Швеции невольно
Приходила каждый день.
И тоска о жизни вольной
Просто ныла, как мигрень.

И беременность к тому же
Не давала долго спать.
Вот поэтому о муже
Стала реже вспоминать.

Князь такую перемену
По прибытии ощутил.
Он не ждал глухую стену …
- «Чем же я не угодил?»

Стали спать, увы, раздельно.
Всё общение через слуг.
- «Появился кто отдельно?» -
Обожгла мысль князя вдруг.

Да, Коснятин тут при встрече
Как-то грубо намекнул
О разладе в доме, вече …
В чём-то тёмном упрекнул.

Не раздумывая долго,
Для себя тотчас решил,
Что должно стать общим долгом
Жить в столице, пока жив.

Объявил Ирине твёрдо:
- «Едем в Киев! Насовсем.
Предки там служили долго …
Оставаться здесь? Зачем?»

- «Никуда я не поеду!
Мне же вот-вот и рожать.
Да, тем более по снегу …
От кого решил бежать?

И сама решать я буду
Где мне жить, а где не жить!»
- «Я с недельку здесь побуду
И назад. Всё уложить!»

Вдруг с Ириной сталось плохо,
Стала звать, схватив живот.
Повитухи без подвохов
Увели вершить исход.

Всё свершилось очень быстро,
Он услышал детский крик.
Дали свёрток в ткани чистой.
- «С сыном, князь!» - напев возник.

Он принял ребёнка с дрожью,
Этот крошечный комок,
Эту прелесть, милость Божью.
Слёз любви сдержать не мог.

Чуть позднее при кормлении
Он пришёл, у ложа встал.
Опустился на колени,
Гладить руки, плечи стал.

- «Ты прости меня Ирина,
Может где-то я устал …
Я люблю тебя за сына
И сейчас это узнал.

Мы не можем друг без друга,
Ангел твой меня хранит.
Ты навек моя супруга,
Нам разлука не грозит».

И широкая улыбка,
Как ответ без всяких слов.
Их любовь была не зыбка,
Не достойна всяких псов.

- «Как назвать? Чего предпримем?»
Князь был истинным бойцом …
- «Назови его Владимир
В знак мирения с отцом».

Ярослав слегка опешил:
- «Ну, Ирина, молодец!
Значит, я его утешил?
В сыне будет мой отец».

После альтовской победы,
Где осилить Бог помог.
Где росли отцы и деды,
Ярослав извлёк урок.

Здесь погибли его братья,
Не желавших брань за власть.
Смерть принявших, как проклятье,
А убийцу грела страсть.

Князь Борис был найден скоро,
В Вышгороде он почил.
А вот Глеб, ко всем с укором,
Свой покой не получил.

Ярослав у Альт поклялся
Их двоих земле предать.
И Борис, и Глеб являлся
Братом кровным, чтобы знать.

В Киев он один вернулся,
Не решился сына брать.
Вновь в заботы окунулся,
Много дел пришлось решать.

Он рассказ услышал вскоре.
Где Смядынь впадает в Днепр
У Смоленска, как бы в споре,
Слышен голос, словно вепрь.

Даже местные боятся
Очень близко подходить.
Начинали там смеяться,
Даже пламя разводить.

- «Это Глебушка! Я знаю!
Это он сигнал даёт».
Но священник: «Возражаю!
Там креста нет, чёрт живёт».

Но уже через неделю
Подались иерей и князь.
Под охраной с ясной целью,
Проследить там с Глебом связь.

Нашли юношу в пещере,
Ниша узкая, как склеп.
Словно спал, по крайней мере.
Ярослав: «Да, это Глеб».

За пять лет не изменился,
Даже тлен его не брал,
Дикий зверь не покусился.
- «Он святой!» - иерей сказал.

Тело очень осторожно
Привезли, где был Борис.
Звать людей было не нужно,
Словно там лежал Парис.

Масса шла, … дорогу знала.
Целовали землю, крест …
Хворь мгновенно пропадала,
У мальчишки горб исчез.

И тогда князь вскрыл могилу.
Братья рядом, мирно спят.
Сверхъестественную силу,
Понял он, в себе хранят.

Даже ран нет от убийства,
Шрамов мерзких не видать.
Нет следов того злодейства …
Крестный ход начал рыдать.

Вскоре храм соорудили.
Братьев в раки положив,
В храме том и схоронили,
Доступ к мощам, прекратив.

А княгиня молодая
Перебралась в Раком жить.
Вместе с сыном, полагая,
Крохой надо дорожить.

Чистый воздух и природа,
Терем светлый. … Всё здесь есть.
А чудесная погода
Дополняет красок смесь.

- «Скачет кто-то» - гридь спокойно,
Рано всех ещё будить,
Вышел с терема тихонько,
Чтоб ворота отворить.

Прибыл князь почти внезапно
И стремительно прошёл
В их покои, обнял страстно
Тех, кто с неба, как сошёл.

Сын, жена … какое счастье!
Ярослав сам в облаках.
Наплевать на все ненастья,
Он прославился в веках!

- «Едем в Киев, там такое …
В двух словах не рассказать».
Так хотелось про другое,
Но себя не мог сдержать.

- «Я нашёл братишку Глеба!
Как Борис, он был убит.
Так они посланцы неба!!!
Им Господь благоволит!

Пять лет с гаком пролетело,
А тлен их так и не взял.
Словно спят, живое тело …
Шрамов нет, я их обнял.

Храм поставили шикарный
И назвали в их же честь.
В раках спят, их подвиг главный
Будут помнить, словно песнь».

Ночью напрочь всё забыла,
Для неё был  только он.
Счастье женское накрыло …
Это был уже не сон.

И она совсем нагая,
Слилась в негу и тепло.
Безразлично полагая,
Что оно для них одно.

Утром новые заботы …
Стал рассказывать опять:
- «Эймунд вроде без работы,
Просто рвётся воевать.

Рёнгвальд стал незаменимый,
В Ладогу хочу послать.
Воевода будет чтимый,
Твои земли создавать».

Для Ирины это ново,
Князь с ней так не говорил.
Свои мысли, даже слово
Доверять он не любил.

И Ирина благодарна
За такой вот разговор.
Лишь постель – это вульгарно,
А молчать – немой укор.

- «Что тебя ещё смутило?» -
И ответ не стала ждать:
- «Если что-то и претило,
То и в ум не надо брать».

- «Брат Мстислав, мой двоюродник,
Мне недавно написал.
Часть наследства, экий шкодник,
Чтоб ему я отписал».

- «Брат Мстислав?» - она спросила:
- «Кто такой? Должна я знать?
Тебя, милый, в Степь носило,
А ему теперь отдать?

Где живёт он? Сам откуда?»
- «Княжество Тмутаракань.
Дядя родом мой оттуда,
А вообще-то глухомань».

Ярослав погладил нежно
Её грудь, любуясь всем.
Так хотелось безмятежно
Всё забыть и без проблем.

- «Муром я отдам, наверно.
Глеб последним князем был.
Суздаль – сложный откровенно.
Киев мой, я сам добыл.

Альдейгьюборг? Степной он шибко,
Комары его сожрут.
- «А меня куда?» - с улыбкой …
- «Альдейгьюборг со мной возьмут?»

Ярослав вдруг рассмеялся:
- «Может взять Тмутаракань?
А Мстислава, чтоб не шлялся,
Гридем к нам в твою елань?»

Разговор прервали слуги:
- «Вас епископ просит, князь».
Иоаким имел заслуги,
Князь ценил его, женясь.

Диалог был неприятный,
Ярослав не это ждал.
Но довольно чёткий, внятный …
Кое-что князь и узнал.

- «В Киев забери княгиню!
Ни к чему с дитём здесь жить.
И люби там, как богиню,
С нами лучше лишь дружить».

- «Нарекания есть, владыко?
Может я, в чём виноват?
Ведь владение велико,
Где-то мог быть мрачноват».

Иоаким вздохнул тоскливо:
- «Вы с княгиней не причём.
Ложь вокруг, ну просто диво,
Что живём ещё при сём».

- «В ум я не возьму, владыко.
Ты о чём нам говоришь?
Вече вовсе не безлико,
Скажут всё, не пошалишь.

Может я отвык? Не знаю.
Не умею ревновать.
А про слухи что узнаю,
То, клянусь, не сдобровать».

- «Нам наместник твой здесь нужен.
Не на час, на все года.
Ты там, в центре перегружен,
Твой глаз нужен здесь всегда.

- «А Коснятин? Провинился?»
- «Так о нём и разговор.
Он от власти превратился
В интригана. Наш позор».

- «Т-ю-ю! … Да, это я в два счёта …
Есть возможность заменить.
Вместо славы и почёта
Может сто плетей вкусить».

- «Дом он свой зовёт берлогой,
Он любому отомстит.
Так что ты его не трогай,
Не шевелишь – не смердит».

- «Хорошо! Пока не буду.
Будут повод! Я займусь.
Вашу честность не забуду.
Видит Бог! Пока учусь.

И епископ улыбнулся
За всё время первый раз.
Добрый знак к нему вернулся
И вина тому рассказ.

Встал со стула и князь тоже …
- «А княгиню береги.
Со злотворцем надо строже,
От разборок не беги».

А княгиня всё молчала,
Не встревала в разговор.
Она это замечала,
Что Коснятин просто вор.

Встретил Киев Ярослава,
Как надёжный щит, оплот.
Вести добрые и слава
Шли за ним, как и народ.

И Ирина всех пленила
Своей статью и лицом.
А коса заворожила,
Заплетённая венцом.

Нежный цвет льняного поля,
А глаза, как синь небес.
И в них чувствовалась воля,
Словно там вселился бес.

Изучала всё буквально,
Город весь прошла пешком.
И встречал народ реально,
Кто улыбкой, кто смешком.

Полюбила Днепр широкий.
Волхов – просто ручеёк.
Полноводный и глубокий,
Зачастую невдомёк.

Торг похож на новгородский,
На Почайне, рядом Днепр.
Шумный торг, весёлый броский …
Равнодушных просто нет.

Но какой-то бестолковый …
В Новгороде всё ж не так.
Нет рядов, давно готовых,
В каждом свой товар, без драк.

Вот купцы здесь не такие,
С тряпками на головах.
И товары их чудные,
Не обскажешь на словах.

И киянки непохожи
Ни на шведок, ни на весь.
Новгородки более строже,
Очень сдержанны на лесть.

Здесь девчонки – хохотушки.
Любят яркий, сочный цвет,
Ленты кольца, безделушки …
Ухажёрам сладу нет.

И Ирину без стеснения
Все старались разглядеть.
Подбирали выражения,
Чтоб в скандал не налететь.

Вот и слышит: «Горделива!
Как лебёдушка плывёт.
Везде справная, красива …
Мужу в радость пусть живёт».

Время шло, кипели страсти,
Полоцк, вдруг заговорил.
Брячислав – внук той «напасти»,
О желании сообщил.

Часть земли, чтоб отписали
В пользу полоцких земель.
Как-никак роднёй считали,
Потому такая цель.

Эймунд вдруг опять взбрыкнулся,
Без работы, мол, сидим.
Да, и случай подвернулся
Заявить: «Так не хотим!»

Рёнгвальд снова подключился,
Всё решил, как прошлый раз.
Но норвежец затаился
И заявит … не сейчас.

Вскрылись новые задачи,
Ярослав всё понимал.
Было всё … и неудачи
Он учил и выход знал.

Киев стал его вершиной,
Хотя Новгород тянул …
Он не стал просто машиной,
А по-новому взглянул.

             Глава VIII
                Расцвет Киевской Руси


Кто такой он князь полоцкий,
Ярослав почти забыл.
Вот запрос был идиотский
И его не позабыл.

Брячислав один был с детства,
Рано он осиротел.
И отец жил без наследства,
Дед и слушать не хотел.

Изяслав, отца так звали,
Ярославу кровный брат.
Сослан в Полоцк был, едва ли
Был он в чём-то виноват.

Мать их общая – Рогнеда
Умерла в монастыре.
Так что фокусы их деда
Брячислав вкусил вдвойне.

Князь Рогволд своё наследство
Сам Рогнеде подарил.
Но Владимир не словесно,
Всё наследство разорил.

Он убил Рогволда, брата …
Лишь Рогнеду пожелал.
Изяслава, как расплата,
Новый род зачать послал.

Изяслава тоже нету,
Умер он в расцвет сил.
Вот племянник эстафету
И несёт, что получил.

Ярослав понял не сразу,
Он архивы изучил.
В письменах любую фразу
Проверять себя учил.

Изяслав внушил и сыну,
Что предатель Ярослав.
Брячислав, как бы по чину,
Объявил, гонца послав.

Полоцк встал в хорошем месте,
На слиянии двух рек.
Где Двина с Полотой вместе
Сокращали там свой бег.

Лес вокруг непроходимый
И к тому же хлябь болот
Был заслон неповторимый,
Как естественный оплот.

Но посты в лесу стояли.
Как сигнал, стал дым костров.
Половчан не донимали,
Кроме редких ездоков.

И однажды сообщили,
Едут с Киева ладьи.
Лишь варяжскими и были.
Да, без князя впереди.

Город был готов к осаде,
Мог в ответ и сам напасть.
Были люди и в засаде,
Чтоб в ловушку не попасть.

Брячиславу на совете
Было сказано: «Не верь!
Ярослав за нас в ответе.
Кто они? Зачем? Проверь».

Вдруг варяги прокричали:
- «Мы к вам прибыли служить!»
Странно мысли их звучали …
Что за надобность дружить?

Брячислав знал Велеслава.
Воевода – лучший друг.
Дружба их не обветшала,
Вхож был очень узкий круг.

Он его позвал, как друга,
Потому что доверял.
- «Это просьба, не услуга …
Что варяг здесь потерял?

Кто такие? Что им надо?
Нужно всё у них узнать.
Что за служба? А награда?
Старший должен всё сказать».

Велеслав вскоре вернулся,
Вместе с ним пришёл варяг.
- «Вот конунг, я ужаснулся!
Ярослав, считай, иссяк?»

Это был Эймунд сбежавший,
Так работу он искал.
И смотрелся, как искавший,
А не так, как в плен попал.

- «Что заставило, скажи-ка,
Вас из Киева бежать?
Или киевский владыка
Начал шибко обижать?» -

Брячислав спросил ехидно.
Эймунд даже не моргнул,
А сказал: «Не то обидно,
Что с деньгами обманул.

Мы работы не боимся,
Только вовремя плати.
А теперь войны стыдимся,
Мир он жаждет на Руси.

Вот уже почти полгода
Мы живём, чем Бог подаст.
Даже ваш вон воевода
Понял нас и не продаст».

Брячислав всех взял на службу,
Был намерен Витебск взять.
Заводить с Эймондом тяжбу
Он не стал, тем дал понять …

Так что все были довольны;
И Эймунд, и Брячислав.
Все в итоге были вольны
Рассуждать, кто всё же прав.

Стало ясно, что спокойной
Жизни гости не дадут.
Витебск взять, весьма достойной
Первой целью назовут.

По пути Усвят, а дальше
Всё в руках у полочан.
- «Всё решим на вече, раньше,
Не дразни однополчан» -

Так вот князь сказал Эйдмунду,
Тот поморщился, но съел:
- «Я ж не призываю к бунту» -
Проворчал: «Помочь хотел».

Вече всё не так решило:
- «Надо в Новгород идти!
Витебск выглядит паршиво,
Там, что надо, не найти».

Брячислав весьма смутился
И собрал вновь свой совет.
Ярослава он страшился,
Не хотел держать ответ.

Эймунд: тоже пригласили,
- «Мне здесь можно говорить?»
- «Говори, мы так решили …
Хочешь в чём-то убедить?»

Брячислав позвал норвежца,
Всё ж конунг, для нас, как князь:
- «Если мысль твоя от сердца,
Примем, но … не торопясь».

- «Далеко в Тмутаракани
Есть племянник, тоже князь.
С Ярославом он на грани …
И с землёю тоже связь.

Вот и надо Ярославу
Непременно дать понять -
На южан найти управу
И племянника унять».

Тут уж Велеслав вмешался:
- «Он же Муром подарил.
И Мстислав блажен остался,
И в послании подтвердил».

Эймунд всё ж не унимался:
- «Мой пойдёт в Тмутаракань!
Чтоб Мстислав вконец сломался
В том, что Муром глушь и рвань».

Не один день размышляли
Все, кто на совете был.
Обстановку изучали,
Поостыл немного пыл.

Брячислав пришёл к Эйдмунду:
- «Где там твой герой-гонец?
Не теряя ни секунду,
Отправляй с письмом, хитрец».

Не добрался он до цели;
То ли сбился с нужных троп,
То ли звери где заели,
Толь в болоте сам утоп.

Новгород не ждал такого …
У стен полоцкая рать.
И варяги … Что за повод?
Дань решили здесь собрать?

Время было сенокоса,
Мужики все разошлись.
И Коснятин на покосах.
Нет защиты! Злись не злись.

Что успели сделать бабы -
В Киев убежал гонец.
Так остался город слабым,
Обессиленным вконец.

Налетели хуже мора,
Начался сплошной грабёж.
Всё крушили без разбора,
Меж собой пошёл делёж.

Торг исчез, одни руины,
Повели людей в полон.
А достиг грабёж вершины,
Когда князь забыл канон.

И гонец всё же добрался,
Не щадя коней и ног.
У себя Петюней звался
И увидеть князя смог.

Ярослав не испугался,
Просил трижды повторить.
А когда один остался
Прошептал: «Как объяснить?»

Позже вызвал воеводу,
Рёнгвальд тоже подошёл:
- «Эймунд вроде канул в воду?
Вот он где себя нашёл!»

Князь всерьёз разволновался:
- «Где сейчас он может быть?
Полоцк где? Он не добрался? …
Мы должны перехватить».

Рёнгвальд тихо Ярославу:
- «Мы его накажем, князь.
Он пожнёт другую славу,
Будет втоптан нами в грязь».

Вот уже обоз огромный,
Как река, на много вёрст.
Растянулся словно сонный
Без каких-либо упорств.

Люди сговорились сразу
Не спешить, момент тянуть.
Чтоб гонец смог, как заразу,
Рассказать про эту жуть.

Люди, скот, возы, телеги
Все с награбленным добром.
Словно тати-печенеги,
Стража зыркала со злом.

- «Вот, ужо, дойдём, сочтёмся …» -
Слышалось порой от них.
- «Ты дойди сначала, … гнёмся
Но недолго, ждём своих!»

Так в ответ неслись угрозы,
Услыхал их Брячислав.
Он услышат в них прогнозы …
- «Вдруг ответивший был прав?!»

Он впервые ужаснулся,
Что ввязался в этот бред.
За норманнами рванулся,
Ждал сомнительных побед.

Надо было и всего-то
Витебск с Усвятом вернуть.
Бес попутал вдруг чего-то,
Надо больше хапануть.

- «Зачем в Новгород полезли?!»
Брячислав себя терзал:
- «Мы в такую ж… влезли …
Бог за жадность наказал».

Эймунд тоже неспокойный
И он начал понимать.
Для своих считай покойный,
Когда Новгород стал брать.

Не простят им разграбление
Свейских тамошних купцов.
Все норманны без сомнения
Ненавидят подлецов.

Так брели они по лесу …
Всколыхнул свист острых стрел.
Подчинившись перевесу,
Половчанин вдруг прозрел.

Дали сгинуть Брячиславу,
Рёнгвальд Эймунда не взял.
- «Обещал мне им расправу?» -
Шведу князь с укором внял.

- «Он дурной, но наше племя,
Я не мог его убить.
Накажи, ещё есть время,
Я смогу тебя простить.

Но учти, не он причина,
Это жизненный зигзаг.
Эймунд просто дурачина,
Он теперь тебе не враг».

Рёнгвальд очень откровенно
Говорил, не пряча глаз.
Князь понял всё, несомненно
И ответил тут же враз.

- «Брячислав же не случайно
В Полоцк вдруг от нас ушёл.
Я позволил и не тайно,
Чтобы он себя нашёл.

После той у Альты сечи,
Дал зарок – своих не бить.
Там карал убийц предтечи.
А за власть? Вражду забыть!

Он племянник мой по крови,
Его бабка – моя мать.
Что он хочет? Чести, воли?
И за это наказать!?»

Ярослав вдруг, как очнулся.
Люди слушали его.
Незаметно улыбнулся,
Дав наказ куда кого:

- «Полонян всех, безусловно
До домов сопроводить.
Все убытки, не сословно,
Из казны восстановить.

А пленённых, всех буквально,
В Полоцк тотчас отпустить.
Киев хочет жить нормально,
Пусть запомнят – будут жить».

- «А с оружием как будем?» -
Воевода подошёл.
- «Всё забрать, трофеем будет!» -
Выход князь и здесь нашёл.

Обходя всех новгородцев,
Видел их ужасный вид.
Обессиленных уродцев,
А не тех, кто индивид.

Все с мольбой его взирали:
- «Ты защита и Господь!»
Этим как бы признавали
Право правит и пороть.

Рёнгвальд вместе с воеводой
К князю снова подошли.
Недовольные погодой,
Проворчали: «Всё! Ушёл.

Полоцк взять теперь труднее …»
- «А зачем нам его брать?» -
И добавил чуть смелее:
- «А зачем нам воевать?»

Рёнгвальд очень удивился:
- «Как зачем? Но он же враг!»
- «А Эймунд? Ты ж с ним простился».
- «Потому что он дурак!»

- «Брячислав, скажу, не лучше,
Так как слушал дураков.
Это нам больней и жгуче,
Чем судачить кто каков».

- «Я тебя не понимаю!» -
Рёнгвальд вроде как застыл.
- «Я себя порой не знаю,
Но раздор мне опостыл.

Чтобы все были довольны,
Вот чего хочу достичь.
Все князья, в поступках вольны …
Ну, хоть в чём-то ограничь …

Надо думаю собраться
И всем вместе обсудить.
Ни к чему совсем ругаться
И конечно зло творить.

Как считаешь, Олав шведский
На меня б войной пошёл?»
- «Дочь княгиня! Лепет детский …
Он с ума же не сошёл».

Рядом были воеводы.
Усомнившись, что князь прав:
- «Всех принцесс соседских в жёны?
Ну, а как христианский нрав?»

Ярослав лишь ухмыльнулся:
- «Больше мне не надо жён.
А вот дети … князь запнулся.
В перспективу погружён».

Чуть подумав, он спокойно:
- «Мыслю как бы наперёд.
Всё торжественно, пристойно …
Остальное всё придёт.

Жёны сыновей – принцессы
Из любых заморских стран.
Пропадут тогда эксцессы.
Мер для мира – океан!

Ну, а дочери конечно
Замуж только в знатный двор.
Пусть Русь знают и беспечно
Не подымется топор».

Рёнгвальд хитро улыбнулся:
- «Кто был Святополка тесть?
Болеслав чай не рехнулся,
Когда Киев занял весь».

- «Как король, он сделал верно,
Святополк его позвал.
Зятя так спасал наверно …
Ты что этого не знал?»

- «Ох уж эти замирения …
Не всегда в семье-то есть».
Воеводы без стеснения
Обсуждали эту весть.

Всё пойдёт совсем иначе,
Князь и в мыслях не держал.
Да вот так ещё тем паче,
Ярослав не ожидал.

Ингигерда – норов шведский
Мужу вздумала помочь.
И с дружиной, случай дерзкий,
Полетела прямо в ночь.

Во главе дружины Непша,
Родом с полоцких земель.
Ратник в вылазках окрепший,
Лишь охрана его цель.

Шли по следу Ярослава.
След, как просека в лесу.
За три дня она устала
Так, что падала в росу.

Но держалась всё ж достойно.
В седло снова, отдохнув.
Непша выглядел спокойно
Лишь на выправку взглянув.

И ещё три дня погони …
Непша, наконец, сказал:
- «Скоро князя мы догоним …»
И на след их показал.

Но Ирина вся горела,
Ей хотелось рать догнать.
Убедить она сумела,
Разрешил одной скакать.

Дал двух ратников в охрану,
А дружине отдохнуть.
Те места он знал, как маму,
Представлял дальнейший путь.

Но не знал, что киевляне
Половчан смогли догнать.
Много полегло в бурьяне,
Брячислав сумел удрать.

Вместе с Эймундом напару
Уходили дальше в лес.
Отнеслись, как к Бога дару,
Увидав княгиню здесь.

Двоих ратников убили,
С ними был большой отряд.
А Ирине объявили,
С князем, мол, поговорят.

Ночью тайно услыхала,
Что полоцкий князь разбит.
Чувство злости испытала,
Что Эймунд опять темнит.

И что ей хотят прикрыться,
Чтоб свободу получить.
- «Всё» - решила: «Хватит злиться!
Надо трезво рассудить».

- «Трусы!» - утром, как шальная,
Она бросилась на всех:
- «Вы, хвосты поджав, как стая,
Разбежались, просто смех.

Женщиной решил прикрыться?
С ним был этот уговор?
Отойдём, чтоб не светиться,
Есть отдельный разговор».

Эймунд, как заворожённый,
Даже звука не издал.
Силой воли потрясённый,
Он услугу оказал.

Отошли. Ирина сухо:
- «Муж меня бы отпустил?
Не даёт, чтоб села муха,
А тут в лес. … Ну! Уяснил?

То-то, … а теперь послушай,
Князь не хочет воевать.
Брячиславу всё разрушат,
Не дадут спокойно спать.

Завтра жду от вас ответа,
Ты ведь тоже на бобах.
Так что ещё до рассвета
Передайте на словах».

В стане князя суматоха,
А верней переполох.
Что княгиня, без подвоха,
В плен попала и не брёх.

Ярослав, как тигр взбешённый,
Выскочил, как кто поджёг.
К Нешпу, … он, как обречённый:
- «Где княгиня?! Ты стерёг?»

Лепетал бедняга что-то:
- «Я сдержать хотел, … не смог».
- «Замордую доброхота!
Взяли в плен, … а кто помог?»

- «С ней два ратника погибли …»
- «Так тем более позор!
Не на поле боя влипли …
Нешпу! Ждёт тебя топор».

Лишь Рёнгвальд был молодчиной:
- «Князь остынь, не кипятись.
Может мне со всей дружиной
Их догнать? Определись?»

- «Ну, а как же новгородцы?
Не могу я бросить их.
Налетят вновь инородцы
И опять в полон? Одних?

Вдруг снаружи слышит крики:
- «Едут! Гляньте! Вон отряд …»
Ярослав увидел блики
От щитов и пик варяг.

И князь Рёнгвальду с усмешкой:
- «Брячислав послов примчал.
Это было бы насмешкой,
Если б взял и промолчал».

Замер вдруг, лишь на мгновение,
Рёнгвальд рядом: «Ущипни …
Это просто наваждение,
Ингигерда впереди!?»

На коне была княгиня
И не пленницей врагов.
Восседала героиня
С гордым видом без оков.

Еле сдерживая страсти,
С важностью сошла с коня.
Князь, предчувствуя напасти,
Просто ждал, себя кляня.

Лишь в шатре заговорила:
- «Брячислав готов на мир!»
- «Ты меня не удивила,
Он разбит и дезертир».

- «Рёнгвальд, он меня не слышит …
Мир не просто, как всегда.
Договор с тобой подпишет -
Мир навечно, навсегда!»

Ярослав нагнулся низко:
- «Я тебя боготворю …»
А она, раз он так близко:
- «Ночью всё договорю».

Утром он спросил варяга:
- «Мне князь что-то передал?»
- «Нет!» - ответил симпатяга:
- «Чтоб княгиню вам отдал».

- «Тогда вы ему скажите,
Пусть приходит, буду ждать.
И опасности не ждите,
Мы умеем побеждать».

Брячислав в галоп, буквально,
Прибыл, где был Ярослав.
Молодой, силён реально,
Даже слишком моложав.

Первой встретила княгиня,
Довела, где был шатёр.
Князю юному – богиня,
Но и сам был шустр, хитёр.

- «Как похож ты на Рогнеду!»
Первое, что выдал князь:
-«Мать моя супруга деду,
Он отец мой, вот и связь».

Ярослав смотрел чуть жёстко:
- «Что ты хочешь взять от нас?
Киев? – высказался хлёстко.
- «Витебск, Усвят и весь сказ».

- «Хорошо! Не возражаю». -
Ярослав с подушки встал:
- «Это всё? А я желаю,
Чтоб ты искреннее стал».

Болеслав слегка замялся,
Дядя всё ж авторитет.
Говорил, как извинялся,
Но любой ответ – ответ.

- «Я на Киев власть имею.
Дед, отец мне завещал».
- «Объяснить тебе сумею,
Здесь ты явно обнищал.

Изяслав – отец покойный,
Деду грамоту подал,
Что он трона не достойный.
Так Полоцк владением стал».

- «Мне про то не говорили».
- «Если хочешь, расскажу.
Предки много натворили …
И архивы покажу».

Первый раз князь улыбнулся.
- «Киев можешь получить!» -
Брячислав аж встрепенулся:
- «Только часть могу вручить.

Мне ведь Новгород дороже,
Хоть обиду ты нанёс.
Я бы мог с тобой построже,
Не хочу я больше слёз.

Часть казны твоею будет,
Дань сам будешь собирать.
Киев добрых очень любит,
Здесь нельзя ловчить и врать.

Есть одно всего условие,
Супротив меня ни-ни …
Вдруг напасть ещё махровее,
Без сомнений помоги».

Брячислав был просто в шоке.
Верить собственным ушам?
Править Киевом, пусть в блоке …
Разговор был по душам.

- «Что молчишь? Ну что согласен?»
- «Витебск, Усвят тоже мой …»
- «Ну конечно, вопрос ясен …
Разве кто-то есть другой?»

Так племянник вместе с дядей
Заключили договор.
Воцарился мир без пядей,
Закулисью приговор.

Брячислав стал князь весомый,
Он мечтать о том не мог.
Киев близкий и знакомый
Стал содружества толчок.

Вместе заняли Берестье,
Святополка контингент.
Болеслав ушёл с Полесья.
Догонять? Не тот момент.

Завершив переговоры,
Ингигерду в тот же день,
Несмотря на уговоры,
Сдал под киевскую сень.

На княгини возражения
Был ответ довольно строг:
- «Дети там! Жди возвращения.
И давай без слёз, тревог».

Ушла в Киев и дружина.
С князем Рёнгвальд и отряд.
Шведам слово дисциплина
Было, как постриг, обряд.

Когда в Новгород вернулся,
Был увиденным сражён.
В пепелище обернулся,
Город просто разорён.

- «Как возможно стало это?» -
Сам себе вопрос задал.
- «Так и нет пока ответа» -
Он с собою рассуждал.

Вдруг узнал, лежит недужий
Друг, боярин Остромир.
Как мужик, надёжный, нужный …
Шурин он, его кумир.

И к нему без приглашения
Заявился, он же князь.
Остромир другого мнения:
- «Друг приходит не таясь».

Остромир хотел подняться,
Ярослав остановил.
Рядом сел: « Я пообщаться.
Кое-что, чтоб прояснил».

У сестры из рук взял чарку.
Выпил. Крякнул: «Сам варил?»
Шурин в хохот: «Держим марку.
Ремеслом Бог наградил».

- «А теперь скажи-ка что случилось?
Я не верю в этот бред -
Защитить не получилось?
И отсюда столько бед.

Где Коснятин был в то время,
Когда город весь пылал?
Не под силу стало бремя?
Может сам и заказал?»

Остромир смотрел на князя:
- «Как он быстро повзрослел …»
И подумал, чтоб не сглазя:
- «Говорит открыто. Смел!»

Говорить не торопился,
Князь готов был угодить.
На постель облокотился
И вдруг начал говорить:

- «Да. … Коснятин здесь родился …
Любит Новгород, как свой.
Здесь родился, здесь женился …
Он его семье родной.

Ты когда-то сам старался
Киев вовсе оградить.
Ты ведь здесь же и спасался,
Когда брат хотел убить.

А теперь ты рангом выше,
Сзади Киевская Русь.
Но ведь Новгород-то ближе …
Я вот этим и горжусь.

И сейчас ты снова хочешь
Сына посадить сюда.
Киев вновь и ты хлопочешь
Будет здесь, как был всегда.

Раньше главным был Добрыня,
Как погиб, Коснятин стал.
Новгород для них святыня
И под Киевом стоял.

А Коснятин хочет больше,
Ему нужен новый князь.
Не из Киева, как раньше,
Чтобы свой был не таясь».

Ярослав поднялся даже,
Стал в волнении ходить:
- «Рюрик здесь стоял на страже,
Князем лишь потомку быть».

- «Есть ещё один забытый
Отпрыск Рюрика, как ветвь».
Остромир казался скрытый,
Не хотел в разбор влететь.

- «Кто такой, а я хоть знаю?» -
Ярослав стал психовать:
- «А чего я всё гадаю?
Говори и буду знать».

- «Судислав, он брат твой младший».
- «Это тот, кто в Пскове князь?
Я считал, что он «увядший»,
В Пскове можно не таясь».

Ярослава осенило:
- «А Коснятин в Пскове был?
Вот откуда всё! … Что ж мило.
Вроде я про всех забыл!?

Ах, паскудник! Ну и гнида!
Новгород ему родной …
Сжёг его, всплакнув для вида.
А виновен пусть другой?»

Ярослав кипел от гнева.
- «Зря наверно рассказал.
Наломаешь дров, как Ева …» -
Тихо Остромир сказал.

Срочно с Ладоги Рёнгвальда
Тайно вызвал, с ним отряд.
Встреча стала нелегальна,
Он был свой на этот взгляд.

Рёнгвальд в Ракоме остался,
Князь с дружиной и … во Псков.
На сбор подати сослался,
На проверку всех постов.

Псковский Детинец был крепкий,
Их сейчас Кремлём зовут.
Он к реке Великой цепкий,
С трёх сторон не подойдут.

А с четвёртой ров глубокий,
На холме и сам стоит
Словно ратник одинокий,
Но отпор осуществит.

Судислав был озадачен …
Всё же прибыл старший брат.
В то же время озабочен …
Он не в гости ехал, факт.

Ярослав узрел смятение,
Как в глаза тот не смотрел.
Чтобы не было сомнения,
В лоб спросил, как он  умел:

- «Ты с Коснятиным общался?
Что тебе он обещал?
Быть наместником собрался?
Я б и сам того желал».

Тут его, как подменили,
И тихоня взвился вдруг:
- «Я? Твоим? Вы пошутили?
Я сам князь и не твой круг!

Моя мать принцесса Анна!
А твоя чухна и раб …
Твоя жизнь чужда, нежданна,
Мой же род – другой масштаб».

Ярослав аж растерялся
Наглость эту услыхав.
Правда, вовремя собрался:
- «Ты узнаешь, что не прав.

Воевода!» - крикнул в двери:
- «Этого веди в подвал.
Мог убить, но мы ж не звери …
Кто сильней я доказал?»

Утром он бояр на сходку
Пригласил и объяснил
Про бояр недоработку,
Что грабёж князь допустил.

- «Судислава забираю!
Он теперь у вас не князь.
Здесь наместника желаю,
Но из местных. Жить не злясь.

Не вступился Псков за князя,
Ярослав, считали, прав.
Так вот он в разбор не влазя,
Показал бойцовский нрав.

Снова в Новгороде сложно,
Все наслышаны про Псков.
Всех виновников возможно
Ждёт не звон колоколов.

И Коснятин ждал развязки.
Князь всё помнит, всё учтёт …
Ярославовы замашки
Понимал, не знал что ждёт.

- «Что? В подвал, как Судислава?» -
Он спросил, лишь князь зашёл.
- «Нет! В Ростов поедешь снова.
Ты же там меня нашёл».

- «Кем? Наместником наверно?»
- «Нет! Поедешь просто жить.
Под присмотром, хоть и скверно.
Должен этим дорожить.

И ещё предупреждаю …
Будешь что-то замышлять,
Зарублю, себя я знаю,
Хоть и был ты мне, как тять».

Остромир был прав, однако,
Новгород нельзя бросать,
Как отец его когда-то.
Город надо уважать!

- «Сына в Новгород поставлю,
Пусть немного подрастёт.
Больше город не оставлю».
Как зарок дал, личный счёт.

И пока здесь находился,
В Киеве был Брячислав.
Очень даже пригодился,
Знал, что трон не для забав.

Князем киевским не звался
И другим не позволял.
Ярослав всегда являлся
Мудрым дядей, чётко внял.

Вновь Мстислав зашевелился,
Мал, вдруг стал Тмутаракань.
- «С Брячиславом поделился?
Пусть и мне протянет длань» -

Сам решил и в путь собрался
Прямо в Киев через Степь.
Печенег его боялся,
Так Мстислав уже окреп.

На подходе сообщили;
Брячислав в Полоцк ушёл,
Князя в Суздаль пригласили,
Так что в Киев не дошёл.

Вот так Киев оказался
Хоть на время, просто пуст.
Вот Мстислав и собирался
Поступить с ним, как мангуст.

Но, увы, он просчитался.
Киев в город не пустил!
И Мстислав так и остался
У ворот, охотку сбил.

Штурмом брать не собирался,
Всё по мирному хотел.
Бить своих и не пытался,
Русью править в мыслях млел.

- «А Чернигов недалёко?» -
Вдруг советника спросил.
- «Триста вёрст от нас всего-то …»
А как ехать опустил.

- «Шли гонца!» - сказал Интею,
Так советника зовут:
- «Буду! К ним я тяготею.
Жизнь другую обретут.

Будет скоро он столицей
И не княжества, … Руси!
Тмутаракань станет сестрицей.
Так им весть и огласи».

И Чернигов вдруг Мстислава
Встретил так, как будто ждал.
Словно вспомнила держава,
Киев-град уже устал.

- «Это же угроза трону!» -
Ярослав решил: «Смельчак!»
Уходить же в оборону
Ярослав не мог никак.

Подключился брат Ирины,
В Швеции король теперь.
Дал варягов с полдружины …
Старшим Хакон – сущий зверь.

Всё ж решил князь разобраться,
Что же хочет брат Мстислав.
Рать собрав, пошёл пытаться
Обойтись без драк, расправ.

Листвен, близ Чернигова селение,
Стало местом встречи вдруг.
Не подняло настроение
Дождь, погода, всё вокруг.

Осень. Небо потемнело …
Дело к ночи, … грянул гром,
Дождь пошёл остервенело,
Словно злясь на всех гуртом.

Ярослав ждал всё же встречу,
Но Мстислав, как ошалел.
Первым бросился навстречу
Шведским копьям, залпам стрел.

Ливень, тьма, раскаты грома,
Крик людей … - кромешный ад.
Лязг железа – звук погрома …
Кто такому будет рад?

Получилось всё случайно,
Сам Мстислав того не знал.
Его ратники, не тайно,
Фланг заняли, Хакон сдал.

И в грозу он отступая,
Новгородцев просто смял.
Ярослав, того не зная,
На своём ещё стоял.

Видя утром всю картину,
Понял он, что проиграл.
Не считал ударом в спину.
Чем заняться дальше знал.

Город не простил Мстиславу
Гибель лучших их сынов.
Не победу, а расправу
Люди видели без слов.

И тогда решил посольство
В Новгород зимой послать.
Как-то сгладить недовольство …
Этим отличалась знать.

В это время, как оплата,
Сын родился Изяслав.
Так назвал его в честь брата,
Счастлив был и Брячислав.

К Пасхе прибыло посольство
Из черниговских бояр.
Обошлись без хлебосольства,
Сразу к делу, без фигляр.

То, что в грамоте писали,
Поразило князя враз.
Киев старшим признавали,
Что и он хотел как раз.

Он просил левобережье,
Это путь в Тмутаракань.
Правый … всё крутобережье,
Далеко не глухомань,

Всё под киевской короной,
Север с Новгородом весь.
Чтобы не прослыть вороной,
Князь решил проверить весть.

В Городце была их встреча.
Берег Волги, тихий плёс.
Как конфуз, былая сеча …
Мстислав первым произнёс.

Виделись они впервые.
Как-никак, а всё же брат.
Хоть двоюродный, … иные
И родных гнобят без трат.

Подписали акт о мире!
И обширный договор.
Так что Русь вдруг стала шире.
Дан разборкам приговор.

На себя Мстислав взял дело -
Печенегов приструнить.
С ними он «дружил» умело.
Юг и начал сторожить.

Ингигерда и семейство
Перебрались в Киев жить.
Возымело это действо
Статус князя затвердить.

Только годы показали,
Что Мстислав отличный князь.
И черниговцы считали,
Что он вырос, к ним явясь.

Сам Чернигов стал меняться
И соперничать во всём.
Храмы строить, не бояться
Лучше киевских при сём.

Печенегов умудрился
Убедить их в мире жить.
Ярослав к чему стремился
Он сумел всё заложить.

Напасть вдруг пришла с востока,
Торки – злые племена.
Жить оседло, нет намёка.
Печенеги им стена.

Всё же рок настиг Мстислава.
Умер сын, как Богу дань.
Князь Евстафий, князь-красава!
Возглавлял Тмутаракань.

После этого не долго
Жил без сына. Умер сам.
Ярослав счёл личным долгом
Положить обоих в храм.

Так наследников не стало …
Ярослав возглавил Русь!
Брать Чернигов не пристало …
- «Дать наместника берусь!»

Там бояре своенравны,
Так что пусть себе живут.
И наместник свой, им равный.
Пусть и город берегут.

Новгородщиной заняться
Наконец-то князь решил.
На два трона разрываться
Сил уж нет. Людей смешил.

И назначил княжить сына.
Князь Владимир, как ожил.
Справный вымахал детина
И умом отца вскружил.

Он уменьшил сумму дани,
Это грамотой скрепил.
Чтоб закончить дрязги, брани …
Даже вздохи прекратил.

Шведы были с ним в союзе,
Триста гривен как бы взнос.
И король был не в обузе,
Энунд шурин и весь спрос.

Развивалась Русь прекрасно!
Шла торговля, рос доход.
Князь трудился не напрасно,
В каждом деле свой подход.

И семья росла большая,
Шестой сын явился в свет.
Вячеславом назван, зная,
Что имён подобных нет.

А вообще Владимир старший,
Следующий стал Изяслав.
Может волей патриаршей,
Третий назван Святослав.

Всеволод пришёл четвёртым.
Пятый Игорь – это честь.
Быть, как Рюрикович, твёрдым!
Имя громкое иметь.

С дочерьми хоть не стихия,
Но Господь был справедлив.
Красотой Анастасия
Уступала Эллисив.

Но зато меньшая Анна -
Это ангел во плоти.
Обаятельна, желанна …
Как могло произойти?

Благодушие исчезло,
Когда юг остался гол.
Без Мстислава бесполезно
Было с кем-то сесть за стол.

С Киева гонец примчался,
Весть ужасную принёс.
Киев взять степняк собрался,
Недобитый дикий пёс.

Неприятно, что там торки
Незнаком доселе враг.
С печенегами разборки
Отошли назад на шаг.

Вышла с Новгорода спешно
Рать отборных молодцов.
И варяги, хаять грешно,
Дал Энунд со всех концов.

Киев ждал. Все в напряжении.
Ярослав прийти успел.
Кто-то злится в нетерпении,
Ну, а кто перегорел.

Появились с шумной страстью.
Люди, кони, речь чужда …
Не назвать их даже ратью,
Это целая орда.

Было их настолько много,
Будто вышли все, кто есть.
С отрицанием диалога,
Только драка, только сечь.

Была злость и беспокойство
За исход, но встречу ждал.
Ярослав построил войско
Так, чтоб враг не ожидал.

Центр варяжская дружина
Заняла, как мощный клин.
С топорами в виде дрына …
Нет других таких дружин.

А на флангах новгородцы,
Киевляне, как резерв.
Им знакомы инородцы,
Как источник многих зверств.

Шведы первыми рванули,
Помня Лиственский конфуз,
Топоры на миг сверкнули
И пошли крушить на вкус.

Лошадям хребты ломали.
Кто верхом, тех пополам.
Шли, как в масло, словно рвали,
Фронт орды трещал по швам.

Печенегов было больше,
Не смущал их перевес.
Просто бить пришлось подольше,
Выбить алчный интерес.

А на флангах новгородцы …
Что не ратник – богатырь!
Печенеги, как уродцы.
Что не воин, то упырь.

Целый день шла мясорубка,
Ярослав был в гуще дел.
Только к вечеру, пусть хрупка,
Он победу разглядел.

К ночи битву завершили.
Прочь ушли, кто уцелел.
Добивать их прекратили …
Пусть живут, таков удел.

Так внук князя Святослава,
Разгромившего хазар,
Печенег разбил и слава
Разнеслась по свету в дар.

С тех пор Русь они забыли,
Дальше отошли, на юг.
В Византии, правда, были
Без надежды на испуг.

Ярослав же превратился
В самовластца всей Руси.
Полоцк, Псков ещё кичился,
Но сумел и их спасти

От раздоров бесконечных,
Дал им княжить, как кто мог.
Судислав был из беспечных,
Князем быть так и не смог.

В Псков заехал ненадолго,
Судислав опять хамить.
И в узилище надолго
Вновь пришлось определить.

Жизнь пошла совсем иная,
Ярослав строитель стал.
Строил с камня, понимая,
Чтоб потомок почитал.

Киевский Собор Софийский
Вид менял свой на глазах.
Стиль сугубо византийский,
Рос, как символ, в образах.

Ярослав любил Софию,
Сам которую создал.
Сам украсил, как Богиню,
До конца дней почитал.

Как-то вечером за книгой
Ярослав поднял глаза.
Глянул на жену с интригой,
Та молилась в образа:

- «Казимир, слыхала, в Польше
Снова с дядей «на ножах»?
Помогать мне? Могут больше …
Зреет злость, как на дрожжах».

Ингигерда ему нежно:
- «Ну конечно помогать!
С Добронегой безмятежно
Он готов дни пропадать.

Пусть твоя сестра меньшая
Будет в Польше пани раз.
Королева, … и какая …
Казимир под стать как раз.

У него сестра есть тоже,
Подрастёт, и мы возьмём.
Сыновья у нас пригожи,
Миром с Польшей заживём.

Ярослав расхохотался:
- «Ах!!! … Какая молодец!
Думал, я один старался …»
- «Это ещё не конец!

Наша дочь Анастасия …
Ей Андрей Венгерский люб.
Там сейчас не тирания,
Так что выбор был не глуп».

Дети главная забота,
Да и возраст поджимал.
С Вячеславом вон морока,
Мал ещё, всего не знал.

В Новгороде внук родился,
Имя дали Ростислав.
Так Владимир отличился.
Старший сын судьбу не знал.

Стали резко ухудшаться
Византийские дела.
К русским стали там цепляться
С причинением даже зла.

Череда переворотов
Сотрясала их престол.
Харальд с группой патриотов
Возглавлял сей произвол.

Претендент на трон по праву,
Как конунг, бывал спесив.
Он искал любую славу
Только ради Эллисив.

Он любил дочь Ярослава,
Тот когда-то отказал,
И теперь гуляет слава,
Что князь это заказал.

Не хотел князь лезть в разборку
С Византией за престол.
Претендент не он, что толку
В том, что это их прокол.

Понимал одновременно,
Что без флота – это смерть.
Рать, хотя и современна,
Не вода нужна ей – твердь.

Помощь попросил у шведов,
Прибыл сам конунг Ингвар.
Сотня новеньких «корветов»
Нанести должна удар.

Сразу же служить к Ингвару
Потянулись, кто жил здесь.
Скандинавы шли к корсару,
В нём жила морская спесь.

- «Кто возглавит это войско?» -
Вдруг спросил Ирину в лоб.
- «Для тебя это геройство
Ни к чему, … загонит в гроб.

Помнишь о седьмом десятке?
Твоё дело дать совет.
Князь Владимир! Он в порядке».
- «Навыка у сына нет».

Вдруг пришло, чего не ждали.
В Византии пал посол.
И убийц не задержали,
Кто-то грудь всю распорол.

Так что лопнуло терпение.
Никого не удивил …
Не стерпел князь унижения
И войну им объявил.

В это время у причала
Необычный встал корабль.
Драккар, скажем для начала,
Судно викингов – журавль.

И по сходням весь сияя
Вышел Харальд, как жених.
К князю в гости, точно зная,
Будет принят, это штрих.

Десять лет жил в Византии,
Доказал свою любовь.
И теперь не от бессилий
В жёны просит выдать вновь.

Встретил Харальда радушно:
- «А ты очень повзрослел.
Уж прости великодушно,
Что тогда отдать, не смел».

- «Эллисив меня забыла?»
- «У неё надо спросить».
- «Неужели разлюбила?
Мне любовь не затушить.

Я прошу отдать мне в жёны,
Десять лет я это ждал».
- «Твои чувства обнажёны,
Я её уже позвал».

Мать её ввела под руку …
Харальд рот забыл закрыть.
Он почувствовал разлуку …
Кто вошёл, нельзя забыть.

Вместо худенькой девчушки
С тонкой шейкой и лицом,
Он увидел лишь веснушки
Словно сделаны Творцом.

Прелесть майского рассвета.
А походка, … взгляд, а стать …
О такой жене, как эта,
Можно только лишь мечтать.

Князь при этом улыбнулся:
- «Я ж сначала возражал …
Через столько лет вернулся …
Слово он своё сдержал.

Он богат, наследник трона
И тебя вот не забыл.
С соблюдением закона,
Просит, чтоб я объявил».

Ярослав остановился.
Посмотрел, любя, на дочь.
Харальд, вроде как, смутился,
Но сказать и сам не прочь.

- «Ты готова стать женою,
Верной быть ему всегда?»
Она справилась с собою,
Тихо вымолвила: «да-а …»

Свадьба и всё остальное
Было, как всегда, потом.
Предстояло и другое …
И забота не о том.

Всё ж Владимир вместе с флотом
Вышел в первый свой поход.
Воеводой был не кто-то …
Вышата – родня, их род.

Шло сначала всё нормально.
Вышата предупредил:
- «Греки свой огонь буквально
Всем раздали – упредил».

Вышли в Мраморное море,
Разгромив первый кордон.
Шторм свирепый, вот где горе …
Сбил весь гонор, общий тон.

Ветер всё бросал на скалы,
Малый опыт говорил.
Византийский флот бывалый,
Порт жизнь многим сохранил.

И Владимир еле спасся,
Всю ладью разбило вдрызг.
Только Вышата не трясся,
А спасал из волн и брызг.

Множество людей погибло,
И варягов, и своих.
Всё желание отшибло
Продолжать и князь притих.

Тот, кто сушей пробивался,
Возглавлял Вышата «рать»,
Византийцам в плен попался,
Ослеплён был, чтоб страдать.

Укорять за это сына
Ярослав, как князь, не стал.
Только ранняя кончина
Сняла грех – отец считал.

Изяслав, второй сын князя,
Княжить в Туров, послан был.
Воеводой, словно сглазя,
Сын Коснятина убыл.

И женившись на Гертруде,
Казимир родной ей брат,
Князь подумал о причуде,
И они насторожат.

Первый внук от Изяслава
Имя получил Мстислав.
Царапнуло мысль лукаво,
Но намёк был не лукав.

Но когда второго внука
Сын назвал вдруг Святополк.
Вспомнил Глебушку и скука
Охватила, как за долг.

То ли ляхи подсказали,
Казимир же был король.
Толь Коснятин, … месть едва ли,
Сын военный, вот в чём соль.

Третий внук. Кому в отместку
Вспомнил имя Ярополк?
Боль их рода вновь в повестку?
Он не смог взять это в толк.

Но с княжной всё было ладно,
Венгр Андрей – законный муж.
Сам король, жена желанна …
Да и Венгрия не глушь.

Помирился с Византией,
Венгры им извечный враг.
Стал Дунай миролюбивей,
Отошёл от ссор и драк.

Помирился с Византией
Харальд, ставший королём.
Так с восточной тиранией
Стали каждый при своём.

Самый ценный и значимый
Дар принёс четвёртый сын.
Его Всеволод любимый
Стал, как праздник для седин.

Константина Мономаха
Знал весь христианский мир.
Император, жил без страха,
Был и воин и кумир.

И вот Всеволод взял в жёны
Дочь его, Ириной звать.
Византийский сват препоны
Не стал детям создавать.

Так вот Русь стала известна.
Полилась, как сладость, лесть.
Подружиться стало лестно,
Выдавалось, как за честь.

               Глава IX
                Анна – королева Франции


Самой шустрой, говорливой
Была младшая их дочь.
Милой девочкой счастливой,
Как порхала день и ночь.

Непосредственность пленяла.
Сёстры были, как пример.
От их выбора сияла,
Иногда без должных мер.

Годы шли, росли и дети,
Анна стала хорошеть.                Приближались годы эти,
Когда все должны взлететь.

Отгоняли эти мысли,
Что наступит этот час.
Как любимица их жизни
Упорхнёт с гнезда тотчас.

Анна тихо тосковала,
Час пришёл любимой быть.
Красотой она блистала,
Раз увидишь – не забыть.

Волос мягкий, золотистый
И коса … таких уж нет.
Взгляд пронзительно-лучистый
И овал лица под цвет.

Как лебёдушка галантна,
А походка, как плывёт.
Цепкий ум и сонм таланта.
Как соловушка поёт.

И при всём при этом, властна.
Здесь она, похоже, в мать.
Своенравна, но прекрасна …
Тут уже не дать, не взять.

Образованна, но в меру,
Обучалась языкам.
Любит книги, все про веру.
Рукодельница к рукам.

Претендентов было много,
Ярослав всех отрицал.
В мыслях не держал такого,
Чтобы дочь кто порицал.

При её красе, достатке
Нужен равный её супруг.
Царь, король, … в любой раскладке,
Но чтоб верный был, как друг.

- «Как же Генрих отказался?»
Ингигерд спросила: «Как?»
Ярослав лишь рассмеялся:
- «Император, а дурак …»

Ингигерда возразила:
- «Он германец и … не ждал.
По Европе бы носило,
Если б Анну увидал».

И однажды без реляций
Во дворец влетел гонец.
Как домой, без имитаций.
Гриди рявкнул: «Стой глупец!

Жить придурку надоело?
Ты откуда и зачем?»
- «К князю срочное есть дело
И сказать могу не всем».

Вышел князь на шум спокойно
И княгиня вместе с ним.
- «Что случилось?» - недовольно:
- «Говори, раз одержим».

- «Князь! Защитник православный!
Гости едут прямо к нам!!!»
- «Ну и что? А кто там главный?
Римский кесарь едет сам?»

Даже гриди рассмеялся.
- «Нет не кесарь! Сваты к вам!
Ой, ка-аки-ие-е …» - чуть замялся.
- «Ну-ка, парень, скажешь там».

Вышли вместе из прихожей,
Для общения место есть:
- «Излагай нам отрок Божий
Поподробней. Что за весть?»

- «Сваты едут издалёка …
Франция страну зовут.
Сам король, вся подоплёка,
Интерес имеет тут».

Князь вдруг глянул на Ирину,
Поняла мгновенно взгляд.
Они только что чужбину
Обсуждали всю подряд.

Что жених для Анны, ясно,
Должен не из здешних мест.
Царь ли, герцог … всё прекрасно,
Лишь в стране имел бы вес.

И тут, на тебе, удача!
Едет свататься король.
И тогда одна задача,
Показать в чём наша соль.

Ярослав опять к посланцу:
- «Кто тебя ко мне послал?
Ты что? Служишь иностранцу?»
- «Нее, … я местный, … помогал.

Приглянулся воеводе,
Вот меня и отрядил.
Умный я из всех их, вроде …»
Смех княгиню враз убил!

И, сквозь слёзы, всё ж спросила:
- «Почему ты так решил?»
- «Дык по-нашему чудила
Ни бум-бум, чай согрешил».

И опять княгиня в смехе
Откровенно аж зашлась.
Князь смеялся и потехе
Был доволен, суть нашлась.

Он узнал хоть и не сразу,
Что епископ главный сват.
Что по Генриха указу
Едут. Генрих не женат.

Он давно наслышан, в курсе,
Что достойней Анны нет.
Королева в его вкусе,
А для Франции букет.

- «А когда нам ждать приезда?» -
Ярослав опять спросил.
- «Дня-то три им для проезда
Только-только хватит сил.

У епископа конь странный,
Он не скачет – семенит.
Роста маленького, драный,
Уши длинные, ревит.

И опять княгиня в слёзы,
Смех буквально задушил.
Князь с улыбкой: «Вот курьёзы!
Уши длинные пришил?

И не конь у иерарха,
А привычный друг – осёл.
Он не принят для монарха.
Этим – лишь бы не козёл».

Так узнали всё подробно,
Парень вызвался встречать.
- «Чтобы вёл себя подобно» -
Князь наказ дал: «Не молчать!»

Ну и Прошка постарался,
Встретил их не как гонец,
А на князя он сослался
Как бы вхожий во дворец.

И Роже с осла слезая,
Так епископа зовут,
- «Долго нам?» - спросил зевая,
Был готов улечься тут.

- «Так идти? Два дня придётся».
Роже прыгнул, как кто пнул:
- «Край владений их найдётся?
Ты случайно не загнул?»

Прошка хитро ухмыльнулся:
- «Вам всего и не узнать».
Роже даже поперхнулся:
- «Это как тебя понять?»

Прошка начал деликатно:
- «Наш князь сказочно богат.
Вас купил бы многократно,
Но не купит, вы же сват.

Мехом стелет он дороги,
Чтоб удобнее ходить.
Ведь зимой же мёрзнут ноги,
Можно просто застудить.

А уж золото, каменья …
Казначей устал считать.
Слитки хранит, как поленья
Чтобы долго не искать.

Купола все золотые,
Наши храмы, как в огне.
И кресты на них литые,
Золотые и вдвойне».

Усомнились все французы,
Посчитали: «Прошка врёт,
Как шарманщик из Тулузы.
Потому что здесь живёт».

Купола Святой Софии
Развенчали скепсис весь.
Ехал в качестве мессии …
У Роже слетела спесь.

По приезде, сразу в баню,
Всё ж был сложный, долгий путь.
- «В бане я себя пораню …»
Так Роже отверг и суть.

Остальные поддержали,
Каждые что-то бормотал.
Тот кто мыл, не возражали.
Баба с воза – не устал.

Встретил князь весьма радушно,
Решил Киев показать.
Не смотрелось равнодушно,
Гости всё хотели знать.

Киев был Парижа больше,
Исключив притом Подол.
Торг в Париже чуть попроще,
Здесь же чех, араб, монгол …

При таком разноголосье
Роже понял: «Здесь весь мир …
Доложу о сём курьёзе.
Киев русский – новый Рим».

И ещё что поразило,
Знают при дворе латынь.
Польский, греческий … что диво …
Слуги знают всё. Аминь.

После трапезы вечерней,
Каждый лёг в свою постель.
Всем своё предназначенье,
Кто как любит спать, вот цель.

Поутру дворец смотрели,
Роже просто занемог.
У него глаза болели,
От богатств: «А есть порог?»

Стены залов, всё сиденья
В дорогой парче, шелках.
Кубки, вазы без сомненья
У французов лишь в мечтах.

А оружие с камнями,
Что развешено кругом,
Поражало вензелями
И каким-то огоньком.

Вышел князь с княгиней вместе,
По парадному одет.
Был сегодня интересней,
Чем вчера, сомнений нет.

И супруга впечатляла
Своей статью и лицом.
Просто за душу цепляла …
Быть с ней проще, как с купцом.

Князь всё время улыбался,
Был внимателен к послам.
И Роже вовсю старался,
Всех назвал по именам.

Объявил и цель приезда,
Что послал его король.
Что Париж ждёт её въезда.
Королева – Анны роль.

Жениха вручил подарки,
Понял, что не удивил.
Они не были так ярки …
И Роже миг уловил.

А что Генрих мог бы статься
Просто герцогом, молчал.
Он сумел не проболтаться,
Хоть и много ещё знал.

Ярослав смотрел, пытался
Для себя учесть, понять.
Сколь правдиво изъяснялся
И насколько доверять?

Знал, что с Францией считался
Сам германский властелин.
И монарх испанский знался
И не только он один.

Польша, Швеция … полезней,
С ними в мире жить – резон.
Всё ж французы интересней,
Чем восточный охламон.

Наконец князь улыбнулся:
- «Дочь хотите посмотреть?»
И к княгине повернулся:
- «Пусть введут, чего терпеть».

Вот княжна вошла в палату:
- «Это Анна, наша дочь!»
Князь подобно меценату
Встал, чтоб дочери помочь.

Встал Готье, Роже был старший,
Он епископ, как и тот.
Замер, словно это маршал
Весь в огне от позолот.

У Роже в уме другое:
- «Наш король хоть не урод,
Но принять, как дар такое …
Перед ней все будут сброд».

Остальные же молчали …
Золотистый цвет волос,
Глаз лазурный без печали
Не давал задать вопрос.

Видя общее смущение,
Князь сам к Анне подошёл.
Чувствуя её волнение,
Взял за руку, в центр сошёл.

- «Ну, так что? Достойна дочка
Королевой вашей стать?»
Смог кивнуть Роже, мол, точка,
Больше нечего сказать.

Лишь Готье разговорился:
- «Я такого не видал!
Раньше я всегда гордился
Тем, что слишком много знал.

Анна более чем достойна
Королевой быть у нас.
Франция теперь спокойна,
Есть чем хвастаться подчас».

Вскоре Анну отпустили,
А князь громко объявил:
- «Про приданое забыли?
Так бы зятя оскорбил».

Готье мыслил по-другому:
- «О каком приданом речь?
Да, подарку дорогому
Нет цены! Её беречь!»

Зашли в зал и обомлели,
Это выставка чудес.
Даже как-то оробели,
У кого-то даже стресс.

Сундуки с одеждой, тканью.
Зятю русский щит и меч.
Драгоценности за гранью …
От такого можно слечь.

Куньи шубы, горностаи,
Соболя, песцы, бобёр …
Соль и сахар караваи
И из Персии ковёр.

Здесь оружие с булата
С инкрустацией и без.
Кубки, россыпи агата,
Самовар в подарок влез.

- «Это стоит всё полцарства …» -
Роже нервно произнёс:
- «Я такое государство
Для себя уже вознёс».

После этого … застолье!
На Руси зовётся пир.
И опять душе приволье,
Что не блюдо – сувенир.

Пироги с печёной сёмгой,
С луком, с волжским осетром.
Палтус, резаный соломкой,
Печень в блюде золотом.

Сельдь печорского засола,
Здесь же малосольный сиг,
Огуречки без рассола
И из омуля балык.

Рыжик с севера, волнушки,
Груздь в желе и белый гриб.
Есть с черники морс, ватрушки,
Мёд гречишный и из лип.

Поросята молодые,
Как жаркое, целиком.
Гуси, утки дымовые,
Творог, каши с молоком.

И мочёная брусника,
И морошка, как янтарь.
Репа с мёдом, земляника,
Да токующий глухарь.

А уж разных вин – залейся;
Мёд в ендовах, там же хмель,
Пиво разное – упейся,
Даже ром с чужих земель.

И послы, как век не ели,
Нет, не кушать, … стали жрать.
Через час осоловели,
Кое-кто начал икать.

И Роже стал бесконтрольный,
Хмель освободил язык:
- «Генрих наш порой безвольный,
За трон драться не привык.

А желающих до кучи
Его в герцоги послать».
Тут Готье: «Слова вонючи,
Так не должен поступать».

Ярослав вдруг рассмеялся:
- «Предлагаю мирный тост!
Чтобы Генрих наш мужался,
Был решительный, непрост».

Все приложились по кубку,
А Роже, так целый жбан.
Даже милую улыбку
Принимали за дурман.

Кто уснул лицом в бруснике,
Кто на лавке прямо здесь …
Утром все питья улики,
Вдруг исчезли. Как? Невесть.

Каждый спал в своей постели,
В изголовье ждал рассол.
И французы захотели
Всё узнать про их прокол.

Слуги чётко объяснили
Что как пить, чем запивать.
Чтобы утром вас любили,
Надо не перебирать.

- «Но князь пил, давал супруге …
Он у вас вино не пьёт?»
- «Нет, не пьёт» - сказали слуги:
- «Ярослав пьёт только мёд».

Всех на завтрак пригласили,
Был накрыт отдельный стол.
Но напитки пропустили,
Утром можно лишь рассол.

И опять борьба с собою,
А как можно устоять …
Тут тебе блины с икрою,
Рябчик, … как его не взять.

Осетрина с хреном, сало,
Стерлядь с юшкой на заказ,
Рулька с тыквой, если мало,
Холодца с горчицей таз.

Квас с изюмом, с мёдом, с мятой.
Квас малиновый, из слив.
Можно с сочнем, с кулебякой,
Можно так, в бокал отлив.

И Роже опять взмолился:
- «Я умру здесь за столом.
Я же сватать согласился …
… не закончится блином».

- «Это всё мы не доели?»
Так Готье слугу спросил.
- «Обижаешь, … раз поддели,
Князь такое б не простил».

Всё прислуге отдаётся,
Кто нуждается, даём.
Так что варится, печётся
Всё день в день, когда приём».

Князь вошёл опять с улыбкой:
- «Рад всех видеть за столом!»
- «Столько пить было ошибкой» -
Роже молвил о больном.

- «Когда пьёшь, мешать не надо …».
Засмеялся князь в ответ:
- «Ром с вином, это торнадо,
Вихрь так кличут – не секрет.

Я вот мёд люблю и только …
Не пьянит, а веселит.
Так что радуйтесь на столько,
Как здоровье вам велит.

Вы ж пробудете здесь долго?»
- «Почему?» - Готье спросил.
- «А куда спешить? Задолго
Надо Бог чтоб освятил.

Анну научить должны вы
По-французски говорить.
Вы же будете учтивы?
Это надо сотворить.

Киев лучше изучайте,
Вдруг придётся здесь бывать.
На Днепре чаще бывайте,
Коли здесь – всё надо знать».

Ну, а вечером по новой
Ужин был с названием пир.
Но за аурой здоровой
Лично князь следил, как сир.

И Роже сказал без фальши:
- «Князь, взываю к небесам!
Если так пойдёт и дальше,
То король приедет сам».

Стали вскоре регулярны
Их прогулки в город, в лес.
Кони были популярны,
Анна, в этом смысле, бес.

Скачки очень все любили,
Больше всех княгиня-мать.
Дочерей всех приучили
По-мужски верхом скакать.

Получил Готье задание,
Чтоб Париж расположить,
Научить княжну заранее
По-французски говорить.

И епископ был чуть в шоке,
Он не мог такого ждать,
Что на первом же уроке
Анна будет понимать.

На лету хватала фразы,
Говорил природный дар.
Вскоре целые рассказы
Включены в репертуар.

Хоть была она строптива,
Но Готье её ценил.
Что не лжива и красива,
Всё другое хоронил.

Подходил час расставания,
Предстоял далёкий путь.
Слёзы, всхлипы и стенания
Не меняли эту суть.

Слуги верные, охрана
Уезжали с Анной жить.
Для кого-то это рана,
Но для Анны с Русью нить.

Сундуки, тюки, коробки
Пребывали каждый день.
Даже книг церковных стопки
Было брать с собой не лень.

По пути она решила
Нанести родне визит.
В Польше тётя власть вершила …
К Добронеге, как транзит.

А сестра Анастасия
Заняла венгерский трон.
Чтоб утихла ностальгия,
Привезти Руси поклон.

Знала, в Гнезно ждут приезда …
Эндре тоже очень рад,
Что её, пока невеста,
Королевский ждёт расклад.

В раннем детстве, вроде в шутку,
Анне назван был жених.
А она не на минутку
Не забыла этот миг.

Сын боярина крутого,
С редким именем Филипп.
Он был старше, но такого …
И не думал, что так влип.

Вроде шалость и забаву,
Анна приняла всерьёз.
Доложили Ярославу,
Он воспринял, как курьёз.

Всё же вызвали Филиппа,
Объяснили, кто есть кто:
- «Отношения ваши «липа»
Быть боярыней … не то».

Анне просто запретили
В той компании бывать.
Недомолвки, сплетни были,
Что, увы, не миновать.

Всё ж с Филиппом попрощаться
Посчитала, как свой долг.
Ей хотелось постараться
Успокоить кривотолк.

- «Ты не хочешь объясниться?» -
И услышав тихий всхлип: …
- «Когда первый сын родится,
Назову его Филипп».

И ушла, … теперь навечно
Их дороги разошлись.
Всё былое скоротечно,
Грёзы детства не сбылись.

О свидании их узнала
В тот же день княгиня-мать.
Позвала к себе, сказала:
- «Тебе скоро уезжать …

Тяжело тебе придётся
И сложней чем у сестёр.
Ничего, … всё приживётся,
Ты ж у нас огонь, костёр».

- «Почему мне тяжелее?»
- «Они вышли по любви!
Чувства их были нежнее,
Знали свих визави».

- «Так и ты отца не знала …»
- «В этом весь мой разговор.
Я хочу, чтоб ты изгнала
Из себя всю глупость, вздор.

Так что, доченька, запомни.
Муж основа, это дом.
Кто бы ни был рядом, помни
Жизнь твоя вся в нём одном.

Полюбить его старайся,
Даже если не красив.
Всегда чистой оставайся,
Будет он тогда правдив.

Не чини душевной боли,
Если вспыхнет в нём любовь.
Ложь не стоит малой доли
Счастья, греющего кровь».

Так, обнявшись, и сидели,
Обсуждая всё и всех.
На прощание поревели
Без свидетелей, помех.

Сто возов, княжна, дружина …
Киев вышел провожать.
Незабвенная картина;
Крики, слёзы, … как сдержать?

Ярослав и Ингигерда
Попрощались у ворот.
Не всегда жизнь милосердна,
Вот он Анны разворот.

Не увидят больше дочку,
Оба думали ей вслед.
Хоть и рано ставить точку,
Но прожито много лет.

Ингигерда накануне
С Готье встретилась тайком.
Она знала, что не втуне
Был епископ знатоком.

Вот его и попросила
Быть для Анны, как родным.
Ведь духовник, это сила,
Хоть и был немолодым.

Он конечно согласился
И поклялся, что не лжец.
Он всю жизнь свою гордился,
Что для Анны, как отец.

Посетили Добронегу,
Казимир муж и король.
В Пешт заехали к ночлегу,
У Андрея хлеб да соль.

В Польше Анну поразила
Неухоженность и грязь.
Нечистотами разило
Даже в замке, где жил князь.

И Готье, пусть потихоньку,
Стал подспудно объяснять,
Что в Париже одежонку
Её придётся поменять.

Он не Киев, там грязнее,
Много всяких нечистот …
- «Ты с ума сошёл! Дурнее
Темы нет. Ох, идиот!»

Роже сильно возмутился,
Вдруг услышав разговор:
- «Хочешь, чтоб он возвратился
Весь обоз? К чему раздор?»

- «Слово дал я там княгине
Всюду Анну опекать.
Что она не на чужбине
И что надо привыкать.

Ну, а Анна, точно знаю,
По характеру – отец!
Слово держит. Не пугаю,
Но беспечности конец».

И Роже вздохнул уныло:
- «К чистоте и я привык.
Вспомню Киев и заныло
На душе. Как мир двулик.

Хоть была она готова,
Вид Парижа чуть потряс.
Серый камень, грязь махрова
И полно монашьих ряс.

В Киев позже написала:
- «Ты куда меня отдал?
Я же к варварам попала,
Про мытьё муж хохотал.

Здесь неграмотные люди,
Внешний вид бросает в дрожь.
Нет греха для них и в блуде …
Нас так просто не возьмёшь!»

Остров Сите – центр Парижа.
Анну Генрих в Реймсе ждал.
Реймс, как символ для престижа,
Реймс здесь всех короновал.

Анну в её положении
Можно только пожалеть.
В современном изложении
Не понять и ошалеть.

Вместе с Римом канул в лета
Весь, как есть, античный быт.
Вся культура жизни эта …
Быт цивильный весь забыт.

Тыщу лет Европа гнила,
Вымирала в хляби скверн.
Диарея говорила,
Отказаться от таверн.

Мыться стало неприлично,
Нет нигде отхожих мест.
Может это иронично,
На нужде поставлен крест.

Выливались все отходы
Через окна или дверь.
Тут же грязь давала всходы
В виде массовых потерь.

И чесотка, и холера
Стала символом тех лет.
Католическая вера
Запрещала туалет.

Был такой трактат известный,
Римским папой утверждён.
Вымыть тело – грех небесный,
Слой защитный повреждён.

Даже вшей они считали
«Божьим жемчугом» святым.
Убивать их запрещали,
Проживать, как с таковым.

В городах, … в Париже тоже
Вонь стояла – невтерпёж.
Сыпь, как родинки на коже,
Оспа – дикости платёж.

И никто здесь не стеснялся
Справить надобность при всех.
Зачастую испражнялся
Где припрёт и без помех.

Даже Лувр, спустя столетья,
Не музей, а как дворец,
Был носителем наследья,
Нужник – кустик, наконец.

Когда Киев покидали,
Готье Генриху писал:
- «Анна вас поймёт едва ли,
Что она вам, как вассал.

Анна сказочно красива,
Я подобных не встречал.
Образованна, учтива,
Мудрость тоже замечал».

Генрих шибко сомневался:
- «Он что? Ангела везёт?
Так лгунишкой и остался.
Нет чего? Изобретёт.

И откуда в диком крае
Образованность взялась?
Это мы чего-то знаем,
Вот молва и расползлась.

Пишет мне о крепкой вере,
Что на первом месте Бог.
Жить с такой легко в пещере
Иль в лесу среди берлог».

Валуа Рауль ехидно,
Генриха ближайший друг:
- Со святошей жить не стыдно?
Ты ж у Бога, как индюк».

- «Я, считаешь, недостойный
Быть с красоткой тет-а-тет?»
- «Что ты, что ты … я спокойный,
Ты ж король – авторитет.

Из глуши твоя невеста,
Босиком ходила в лес.
Платье носит в знак протеста,
Ей удобней бегать без …»

Вот гонец принёс депешу,
Роже кратко сообщал:
- «Пару лье попутно срежу
И мы в Реймсе, как вещал».

На вопрос: «А как невеста?»
Тот глаза лишь закатил.
Генрих вмиг в седло и с места …
Дух свидания захватил.

Свита вся за ним вдогонку,
Валуа не отставал.
Генрих увидал девчонку …
А Готье ведь не соврал.

Горделивая осанка
И в седле не первый раз.
Вот тебе и иностранка …
Впечатление просто класс!

Осадил коня и шагом
Чуть приблизился к ней, встал.
Мысль работала зигзагом:
- «Почему Готье мне врал?

Говорил, она красива …
Взял и недооценил.
Вот смотрю, … она же дива!
Всё Господь в неё вложил.

Гибкий стан, осанку, руки,
Шея, … лебедь загрустил.
Ноги крепкие, упруги,
В стременах, как тут и был.

От ресниц на щёчках тени,
Взгляд лазурный, бровь вразлёт.
На лице намёка лени,
Губки, … просто душу рвёт».

Мысль, как молния сверкнула,
Лишь мгновение. Он стоял.
Из смятения вернула
Фраза Роже: «Я всё внял …

Это Анна киевлянка!»
Она вскинула глаза.
Так могла смотреть славянка,
Словно в омут погрузя.

По-французски мямлил что-то,
Ужасаясь, … не поймёт …
Поняла! Ответив: «То-то …
А смущение пройдёт».

Говорила по-французски,
Как в Нормандии жила.
Словно ей родной не русский …
Генрих понял, что … взяла.

Чтоб при всех не расслабляться,
Так хотел расцеловать,
Дал команду тут же сняться:
- «В Реймсе будем вас встречать!»

Развернув коня на месте,
Вздыбив красочно притом.
Показать хотел невесте,
Что он тоже с огоньком.

Генрих был готов венчаться
Прямо в Реймсе в тот же день.
Приходилось оставаться
Чуть посдержанней, как тень.

Весь обратный путь молчали
Лишь в конце Рауль вздохнул:
- «Мы-то голову ломали …
Бог над нами хохотнул.

Ты везунчик, Генрих, точно.
Прелесть эту отхватить …
А венчаться надо срочно,
Могут и перехватить».

- «И такой смельчак найдётся?»
- «Я осмелюсь, например».
- «Ты ж женат! Тебе неймётся?»
- «Я твой друг, не люцифер.

А она тебя богаче?
Про приданое узнал?»
- «Ты о чём? Сейчас заплачу …
Я венчание заказал.

Где Роже! А как венчаться?
Там же греческий обряд.
Всё же может вмиг сорваться.
Где Готье! Пусть объяснят».

Подошёл епископ, важный …
- «Я с венчанием решил.
Наш обряд, пусть эпатажный,
В церемонию вложил.

Анна будут так венчаться!
В коронации при сём
На Евангелии клясться
Будет только на своём».

- «На каком своём, простите?»
Генрих у Роже спросил:
- «Ей написан, посмотрите …
Я смотрел и разрешил».

- «Она что? Его читала?» -
Генрих даже побледнел:
- «Где же грамоту узнала?
Там же глушь, тоски удел».

Здесь Роже заулыбался:
- «Анна вовсе не дикарь.
Я там просто наслаждался,
Как она поёт тропарь.

Знает греческий и польский,
Шведский знает и латынь.
А теперь и наш французский
И читает всё. Аминь!»

И Рауль расхохотался:
- «Ну, друг Генрих, ты и влип.
На «дикарочку» нарвался …
Да, Роже тебя расшиб.

Но давай не расслабляйся,
Ты же всё-таки король.
Велика Русь, не теряйся,
Ей до нас расти изволь».

И опят Роже вмешался:
- «Это нам расти до них!»
А Рауль: «Ты помешался.
Унижать решил своих?»

И епископ не смутился,
Лишь подумав, обронил:
- «Всё сказать вам не решился,
Чувства, скажут, оскорбил.

Киев красивей Парижа,
Чище нас во много раз.
Там не льётся с окон жижа,
Нет болезней от зараз.

И по площади он больше.
Наш Сите там район.
И дороги служат дольше,
Чистота у них канон.

Плахи мощные из дуба,
Как покрытие дорог.
Даже в дождь, выйдя из сруба,
Не запачкаешь сапог.

Для отбросов там есть ямы.
Бросил мимо – штраф на год.
Вдоль дорог везде канавы,
В основном для талых вод.

А страна, откуда Анна,
Из всех стран богаче всех.
Так что нам она желанна
И что здесь, уже успех.

А приданое у Анны -
Дань для Франции за год.
Вы б видали караваны,
Что шли в Киев, нас в обход.

Купола соборов крыты
Только золотым листом.
Даже в сёлах не забыты,
Всё здесь в блеске золотом.

Они шкурки горностая
Стелют так, чтобы сидеть.
Это «глушь» для вас такая?
Лучше съездить, поглядеть.

Грамотны там все буквально,
Ярослав сам не простак.
Даже слуги, как нормально,
По-латыни, … только так!

Младший брат твоей невесты
Знает пять аж языков.
Проявляй к ним интересы,
Русь не любит чудаков».

Генрих сник: «А как быть дальше?
Я ж неграмотный совсем.
Не вернуть, что было раньше.
Ну, а врать всю жизнь, … зачем?»

И епископ вновь тактично
Доложил: «Да, всё не так!
Королю же неприлично
Вешать нос. Здесь нужен такт.

Анна – символ обаяния,
Не обидит даже мышь.
Ей самой нужно внимание,
А ещё нужней малыш.

О тебе я всё подробно
Анне дома рассказал.
Ей не будет неудобно,
Нужно, чтоб ты доказал».

Так случилось, что влюбился
В Анну не один король.
Рауль тоже сна лишился,
Донимала зависть, боль.

А наутро Реймс проснулся
От глашатых и литавр.
Город словно окунулся
В шум свирелей, труб, гитар.

Горожане ликовали,
Анна поразила всех.
А одежд таких не знали,
Первый раз, увидев мех.

И вот Анна королева!
Готье голову склонил.
Для него она, как Дева,
Клятву данную, хранил.

А потом пир, безусловно.
Кто был в Киеве, грустил.
Лишь Роже сказал дословно:
- «Жмот французов породил».

Генрих, бравший женщин силой,
Тут, как мальчик, оробел.
Анна стала очень милой,
Когда все ушли от дел.

Подхватив её на руки,
Он почувствовал, как млел.
И она, как от разлуки,
Поняла, что он хотел.

Улеглось всё постепенно,
В колею попала жизнь.
Вместе с ней одновременно
Души их навек слились.

Родилось два мальчугана,
Старший назван был Филипп
В память детского другана,
Но не стал он прототип.

Генрих умер слишком рано.
И пока Филипп был мал,
Стала регентшей нежданно
И ушла, как час настал.

Вышла замуж за Рауля
И была у них любовь.
Не хотел его сынуля,
Чтоб она рожала вновь.

Валуа прожил не долго,
Но династию создал.
И потомки трон надолго
Сохранят, как идеал.

Анна так и не сумела
«Русский дух» хоть чуть привить.
Или просто не успела …
Её не за что винить.

Она имя не сменила!
И хоть времечко идёт,
Её помнят, в этом сила,
Анной Русской и живёт.

               Глава X
           Эпилог


После проводов обоза
Мир без Анны опустел.
Для княгини, как заноза …
В сердце, словно куча стрел.

Ингигерда угасала,
Князь на миг не отходил.
Помогал, как мог, устало …
Чем помочь не находил.

Как-то утром попросила:
- «Мои предки меня ждут.
Не держи меня, мой милый,
Мне пора, … уже идут».

- «Без тебя, что делать буду?» -
Ярослав смахнул слезу:
- «Ты всегда со мной, повсюду …
Ты уйдёшь – я доползу».

А в ответ её улыбка:
- «Ты же сильный, милый князь.
Внуков нянчи, моя рыбка,
Ставь, на ноги не боясь».

- «Я люблю тебя так сильно …
Как увидел, с тех минут.
Ты прости, что взял насильно,
Без тебя я, как без рук».

- «Я люблю тебя не меньше,
Поняла не в тот же час.
Говорю и стало легче,
Нет греха меж нас сейчас».

Прикоснулась чуть небрежно
К бороде и волосам.
И погладила так нежно,
Как когда-то малышам.

Вытерла слезу скупую:
- «Ты не плачь – все будем там.
Об одном сейчас тоскую,
Анну не прижать к устам».

Умерла спокойно, тихо,
Как заснула на часок.
И явилось к князю лихо
С сединою на висок.

Схоронил в Святой Софии,
Тем начало положил.
Всем князьям Руси-России
Здесь лежать, где правил, жил.

Ежедневно к саркофагу,
Как на службу, приходил.
Все жалели бедолагу,
Но никто не подходил.

Подошёл к нему однажды
Киевский митрополит.
Был пресвитером он дважды,
Знал, что князя не смутит.

В Киеве его ценили,
Был всей ереси заслон.
И ценили, и любили …
Это был Иларион.

Излагать стал очень тихо:
- «Жизнь не может без потерь.
Это же не чья-то прихоть,
Так Господь решил. Поверь.

Хоронить себя живого,
Это величайший грех.
Только Бог имеет слово,
Причём равное для всех.

Ты сегодня здесь нужнее,
А уйти, … не нам решать.
Помни князь, чего важнее?
Отойти иль Русь держать».

Словно груз душевный сняли.
Осмотрелся князь, вздохнул.
Ощущалась боль печали …
Но по-новому вдохнул.

Как духовник, Ярославу
Близок был Иларион.
Князь, как мог, крепил державу,
В духовенстве первый он.

Разделение христианства
На католиков и нет,
Православного сектантства
Не случилось, был ответ.

Стала вера православной,
С ней же и Святая Русь.
Ярослав, как подвиг славный,
Совершил, увидя суть.

Идеолог перехода
Был тогда Иларион.
Византийского подхода,
Почитания икон.

Постепенно жизнь входила
В более-менее ровный ритм.
Боль утраты уходила,
Как цена его молитв.

Сыновья уж повзрослели,
Власть нужна им. Русь делить?
Мысли эти грудь не грели,
Вопрошая, как тут быть.

Князь Владимир новгородский,
Ярослава старший сын,
По отцу приемник плотский
Не достиг своих вершин.

Слишком грубые ошибки
Шли за ним буквально вслед.
С Византией связи зыбки
Стали после тех «побед».

- «Что домой живой вернулся,
Бога пусть благодарит». -
Князь подумав, усмехнулся:
- «Русь при нём не устоит …»

Как хотел он, чтобы старший
Был умней, мудрей других.
Жил без козней и демаршей,
Не чурался дел мирских.

Как-то было не до сына.
Был в разборках, … воевал.
А когда ушла рутина,
Сын уж вырос, … опоздал.

Сна спокойного не стало,
Мысли, мысли день-деньской.
Семь десятков настучало,
Нужен где-то и покой …

Изяслав второй по счёту,
За Владимиром он шёл.
Тот всё делал по расчёту,
Не в отца, как есть, пошёл.

Когда князем стал в Полесье
И Гертруду в жёны взял,
То, женившись на принцессе,
С Польши все обиды снял.

Туров стал его владение,
Хоть и Русь, но он там князь.
Вроде было подчинение -
С Киевом терялась связь.

Но когда родного внука
Святополком вдруг назвал,
От обиды их разлука
Стала явью, сам загнал.

Ещё сызмальства, как братья,
Они цапались всерьёз.
И дрались не из-за платья,
А кто главный … и до слёз.

Ярослав сейчас и бился
Над проблемой, как же быть?
Опыт прежний не забылся …
Братьев кровь нельзя забыть.

Всеволод был самый близкий,
Отличался он от всех.
Взгляд открытый и лучистый
И разумный, что не грех.

Он спокойный в разговоре
И большой любитель книг.
Не был вроде бы в фаворе,
Но учтивость всё ж постиг.

Без причин не лезет в драку.
Он всегда умеет ждать.
Доверяет церкви, браку …
Вот кому бы власть отдать.

Ярослав аж взмок в испуге,
Обожгла шальная мысль.
Князь Борис был мил округе
И погиб. А был ли смысл?

Как отец потом терзался
И во всём себя винил.
Без троих сынов остался,
Младший сын и победил.

Привели, как будто сами,
Ноги в Десятинный храм.
Там отец пред небесами …
Похоронен тоже там.

- «Ты прости …» - шептали губы:
- «Что тебя я не любил.
Огради детей от злобы,
Если кто-то побудил.

Пусть живут они в согласии,
Помоги их вразумить.
Не должно быть разногласий
Между ними, надо жить».

Вдруг почувствовал невольно
Будто камень с души снял.
Хоть и было сердцу больно,
Он себя вдруг сам понял.

Исправлял свои ошибки
И считал себя творцом.
Оказалось он, без скидки,
Виноват перед отцом.

Осознав, он стал мудрее.
Детям надо передать -
Создавать всегда сложнее,
Чем неверие порождать.

Несмотря на возраст, хвори
Понял он, что надо жить.
Встал с колен, айкнув от боли,
Вышел с храма, чтоб пожить.

И прихрамывая сильно,
Услыхав с Софии звон …
Чтобы всё стало стабильно,
Нужен был Иларион.

А епископ был к входа.
- «Что? Недужится?» - спросил.
Ярослав же без подхода:
- «Мысли душат, нету сил».

Долго длилась их беседа.
Как он просто излагал …
Вспомнил всех и даже деда,
Как тот Русь воссоздавал.

- «Как быть дальше с сыновьями?» -
Чуть с усмешкой вопросил:
- «Как смысл власти оскверняли?
Вспомнил? Ты же не простил …

Вот и пусть уроки эти
Помнят дети. Мы все – Русь!
Старший сын должен ответить,
Если скажет, что берусь».

Князь ещё раз убедился,
Что наставник смел и мудр.
Да и сам, как возродился,
Чуть не стал, как самодур.

Но беда всегда нежданна,
Смерд ли это или князь.
Для любых она коварна
И приходит не спросясь.

В день осенний и ненастный
На ладье пришёл гонец.
Новгородский, вид несчастный,
На коня и во дворец.

- «Князь преставился наш светлый!»
Успел крикнуть и в галоп.
Ахнул берег, вздох ответный:
- «Старший сын!!!» Аж взял озноб.

Князь убит печальной вестью,
Да и Новгород поблек.
А Владимир был известен,
Как, вообще-то, не стратег.

Претендент на трон как старший?
Да, Владимир это знал.
Службы светской, патриаршей
Он особо не желал.

Ярослав вновь, как забылся …
Ингигерду в гости звал …
Лишь епископ днями бился,
Чтобы вновь собою стал.

При отце был неотлучно
Всеволод, любимый сын.
И Мария – имя звучно,
Мономаха дочь, как тын.

Берегла мир с Византией,
Император был отец.
Мономах дружил с Марией
И поддерживал, как спец.

Даже внука показали,
Был Владимиром, как дед.
Чуть ожил … и осознали,
Что назад возврата нет.

И тогда в процесс вмешался
Верный друг Иларион.
Чтоб с умом вопрос решался,
Попросил собрать всех он.

Вскоре перед ним стояли
Пять сынов, шестого нет.
На отца смотрели, … ждали,
Что им скажет, даст совет.

- «Отхожу я с сего света … » -
Тихо вымолвил, как смог:
- «Пусть вся жизнь будет согрета
Мирной жизнью, дай вам Бог.

Изяслав, ты самый старший.
Будь для всех теперь отцом.
Присекай хулу, демарши,
Как предписано Творцом.

И ещё, … не забывайте,
В вас один отец и мать.
Русь и дальше собирайте,
Никого не обижать».

Умирал в полном сознании,
К встрече с Богом был готов.
Не просил о сострадании,
Отошёл сам без врагов.

Погребли в Святой Софии,
Рядом, где княгиня спит.
Жил здесь в качестве мессии,
Мудрой славой знаменит.


город Северодвинск
18 марта 2017 года