Сиротство

Лида родилась в рязанской глубинке в жаркий летний день.
Мама её рано  овдовела. Двадцати четырёх лет, осталась с двумя дочками погодками трёх и четырёх лет на руках.
***
Страшный сон приснился Татьяне накануне страшного события: ходила она босиком по реке, ловила на мелководье рыбу. Ловко ухватила щуку за хвост, но та, извернувшись,  больно укусила её за руку. Татьяна от боли громко закричала и щука вырвалась и уплыла.
От Татьяниного крика проснулся муж, и выслушав её сбивчивый рассказ, сказал:
- Не к добру это – к покойнику…
Смешливая молодуха, обрадовано отметила,
- Будет покойник – будут пироги!
Уж кому-кому, а тебе пирогов достанется, – буркнул Иван, слезая с высокой лежанки.
Он чем-то долго гремел в амбаре, после чего вошел в горницу с мешком, бросил его в угол.
- Куда ты Ваня в такую рань, - спросила Татьяна, укрывая спящих девочек одеялом, спешно слезла с печи. Растеряно ходила по комнате, приходя в себя после неприятного сна.
-  Есть что кушать? - вывел её из заторможенного состояния, голос мужа.
- Дак есть, чай ещё щи не простыли! – Татьяна отодвинула у печи заслонку, взяв ухват, вытащила из печи чугунок.
Иван  наскоро поел. Надел  овчинный полушубок, застегнул его на все пуговицы, подпоясался верёвкой.
– Я, на Мокшу,  может, рыбы наловлю. Глядишь, и сон твой на удачу будет.
***
Вернулся он, когда во дворе уже смеркалось, продрогший и промокший, но довольный уловом: принес с десяток щурят. Сбросив с себя одежду, надел сухое исподнее… и полез на печь, на полати.
В  жарко натопленной горнице витал травяной и смолистый дух, наполняя избу уютом. 
Татьяна засуетилась, накрывая на стол, но Иван отказался от щей, настоянных в русской печи: - Не суетись Татьяна, дай согреться чуток!  Выпил травяной чай, залез на полати, и забылся тяжелым сном.
Под утро он уже метался в жестоком жару, бредил, выкрикивая, что-то несвязное…
Так и сгорел. Три дня в сумеречном сознании, и конец. Ушёл Иван не дожив до тридцатилетия, покинув молодую жену с двумя крохами.
Татьяна выла день и ночь, раскачиваясь из стороны в сторону, малышки Зина и Лида, в испуге прижимались к ней, холодея от страха.
Богатырского рода Ивана, еле втиснули в стены, наскоро сколоченной домовины.
Не услышать больше раскатистого звука его голоса – за окном выли ветра, вторя рыданиям молодухи.
В полумраке избы, слабо мерцали четыре свечи, поставленные по углам гроба.  Ушёл кормилец. Что-что, а плакать в Смыкове умели.
На второй день пришли плакальщицы, от воплей которых,  небо содрогнулось, и низко нависло над домами.  Соседские мужики вынесли гроб, похоронили Ивана неподалёку от Покровской церкви.
Страшная картина кончины отца врезалась в сознание трёхлетней Лиды на всю жизнь.