Шотин Александр. Я бы мог...

Умиротворенный истомой июльского дня, я запрокидываю руки за голову, открываю глаза и почти ощущаю, как в листве  раскидистого дуба плещется легкий ветерок. Это ощущение сопричастности с природой появилось у меня давно, пожалуй, с тех самых пор, когда я целую ночь пролежал лицом в траву, неподвижный и обезноженный, и меня смогли вытащить из-под огня уже под утро, когда затих бой и закончилась невидимой силы гроза. И теперь порой мне даже кажется, что я стал понимать язык птиц, что выводят  рулады в листве  дуба.
 Ветерок усиливается, и легкий запах хлеба начинает будоражить аппетит. Вечереет.  Где-то очень далеко прокатываются раскаты грома и еще недавнюю синеву неба заполняют дождевые облака. Кажется, быть дождю. Я откладываю в сторону сборник стихов Есенина и, слегка подогнув под себя правую ногу, точнее говоря то, что от нее осталось, и, опираясь руками в землю, с трудом усаживаюсь на траве. Невольно оглядываюсь по сторонам.
На парковых скамейках, как тому и положено быть, сидят бабушки и молодые мамаши, а чуть поодаль в небольшой песочнице резвится босоногая малышня. Я знаю, что песок там крупный, непросеянный,  вижу, как морщится толстощекий карапуз из соседнего дома и отряхивает ступни ног, а я невольно завидую ему. Ах, если бы я мог, как этот мальчуган, чувствовать эти колкие  песчинки, если бы мог походить в жару по каменистому дну быстрой речушки, ощутить обжигающий холод снега и сырость луж… Я бы, наверное,  отдал за это половину жизни. И как же я хочу сбросить свои протезы и вновь почувствовать настоящие, из кости и плоти, ноги...
Я не люблю выставлять свои культи напоказ и поэтому прикрываю их пледом. Однако прикрывай – не прикрывая, но когда настает время пристегивать протезы, а потом  натягивать на них брюки… Я стараюсь все это делать, когда никого нет вокруг, и обычно это у меня получается, однако на этот раз мне не повезло. Откуда-то из-за дуба появился малыш с мамой, который моментально отреагировал на мои протезы и тут же закричал удивленно:
- Мама, смотри! Деревянные ноги!
Я сжался, ожидая ее реакции,  но молодая мамаша вдруг подхватила  малыша и, не оглядываясь, заторопилась прочь. Зато обернулся малыш и помахал мне на прощание.
 Дети, они совершенно другие, нежели взрослые. Те, кто уже видел меня в этом парке, подходят, здороваются,  пожимают  руку, некоторые обнимаются и даже предлагают свою помощь. Как же прекрасно быть ребенком!
Переворачиваясь с бока на бок, я уже почти натянул брюки на бедра, как вдруг меня отвлек    мужской голос, в котором плескались нотки негодования:
-Мужчина! Вы что же это? Совсем стыд потеряли?
Я обернулся и увидел низенького мужчину в поношенной серого цвета футболке, которая едва прикрывала  засаленные донельзя  темно-зеленые шорты и арбузоподобный живот.
-Простите? Я вам чем-то мешаю? - поинтересовался я.
-Ха, - усмехнулся он в ответ,  - «я вам чем-то мешаю…».  Да вы  посмотрите вокруг -  дети кругом, а вы…
- Простите, и все-таки я вас не понимаю.
- А чего тут понимать? –  возмутился он. - Дети кругом! Вы что, не понимаете, что пугаете их своими  культяшками?
Слово «культяшки» он произнес с каким-то особенным смаком, может быть, даже с наслаждением, и, видимо уверенный в своей правоте,  презрительно кивнул головой на мои протезы и отошел так же внезапно, как и появился.
Я бы , конечно, мог сказать ему, что ноги потерял из-за того, чтобы такие как он могли жить и спать спокойно, но…  Есть люди, и в особенности это относится к мужчинам, которые не считают таких как я    частью общества, они смешивают нас с грязью, а ведь если подумать, то можно понять, что быть человеком - это не только иметь все части тела, но и еще  иметь чистую  душу.
Вконец расстроенный, я, наконец, застегнул брючный ремень, оправил штанины на протезах, попытался было подняться, держась за дуб,  как вдруг резкая боль пронзила правое бедро, и я упал,  ударившись подбородком о землю. К этому мне не привыкать,  и я вновь попробовал подняться. Подсунул руки под грудь, отжался, опираясь на левую ногу,  и... 
- Простите, вам не нужна помощь?
Я обернулся и увидел девушку, лет двадцати в коротеньком голубом платьице.
- Спасибо, не нужна.
- И все-таки, ведь дождь начнется скоро.
- Я же сказал, не нужна.
Девушка  посмотрела на меня сочувственным взглядом, затем  повернулась и ушла.
«Наверное, не нужно было  так грубо, ведь она хотела  помочь, а я...», с досадой  подумал я и вновь попробовал встать. К счастью, у меня это получилось. Я прошел несколько шагов, оперся на небольшой заборчик, чтобы немного отдышаться, и, прислушиваясь к приближающимся раскатам грома, направился в сторону родного дома.
Город был наполнен своими обычными звуками: гудками машин, голосами людей, однако что-то изменилось в парке. Затихли птицы, и даже деревья под гнетом серой тучи стали низенькими и жалкими.
 Я уже довольно долго хожу на протезах, но никак не могу к ним привыкнуть, видимо потому, что не принимаю их. Ведь они никогда не заменят мне  прежних ног, не станут моими. Протезы - не часть меня, они - лишние.  Врачи говорят, что должно пройти еще достаточно времени, чтобы я привык к ним, но мне кажется, что этот момент никогда не наступит. 
Как только я подошел к дому, по асфальту  застучали первые капли дождя.  Я жил   на первом этаже, но все же подняться по лестнице, хоть и  невысокой, было для меня невообразимым препятствием. Я сделал шаг, второй, третий...  оперся о перила. И так, пересиливая боль, еще, еще и еще раз…  через минуту я  понял, что преодолел лестницу и открыл дверь своим ключом, хотя знал, что Настя уже дома.
Бросил плед с томиком Есенина на диван, подошел к окну и невольно засмотрелся на грустное пасмурное небо. Эта привычка появилась у меня еще в детстве. Я любил смотреть, как по стеклу медленно стекают прозрачные, похожие на бусинки, капли дождя. Это завораживает на долгие минуты, а иногда даже часы. Я открыл окно и высунул руку на улицу. Капли дождя застучали по моей ладони, и вдруг я почувствовал, как неподвластная память  уводит меня в прошлое…
Был такой же дождливый вечер, и сполохи молний разрывали небо, уходя огненными стрелами в землю. И не понять было, где стреляют и откуда. Принято думать, что жизнь спецназовца спасает бронежилет. Да, почти спасает, если пуля попадет в грудь, а если в голову или в ноги?..
Пулеметная очередь резанула меня по ногам, и уже падая лицом в траву, я вдруг подумал, что так и не узнаю, уничтожена ли банд группа, которая уходила «зеленкой» из Чечни в Дагестан. Однако узнал, правда, три дня спустя, когда очнулся в госпитале, в отделении реанимации, и узнал, что мне ампутировали обе ноги: одну – чуть ниже колена, другую – чуть выше ступни. Узнал от медсестры, которая ставила мне капельницу. В тот момент я хотел умереть, но я просто смотрел в потолок и, кажется, даже не плакал. Единственное, что я смог тогда спросить, уничтожена ли банда террористов, и еще спросил имя девушки. Это была Настя.
Всматриваясь в сполохи молний, я продолжал стоять у окна, как вдруг с                кухни послышался голос:
-Дорогой, подойди, пожалуйста!
Я захожу на кухню и вижу, как моя жена заваривает чай. Я облокачиваюсь на дверной косяк и говорю:
-Чаепитие в грозу? Это так похоже на тебя.
Она молчит и только смотрит на меня своими прекрасными голубыми глазами, в которых, как мне порой кажется, можно утонуть. Потом легонько прикусывает губу, садится за стол и говорит:
- Тебе с пенкой, купеческий? – И вдруг, совершенно неожиданно и, казалось бы, не к месту: - Я так сильно люблю тебя.
Улыбаясь, как последний дурак, я подхожу к ней, целую и почему-то говорю:
- А гроза-то, как в Чечне, в мае месяце…
Кипит чайник. И капли дождя медленно стекают по стеклу и падают, разбиваясь об асфальт.