я журналист. служил в городской газете

я журналист. служил в городской газете.
у меня два кредита и съёмная комната в двушке.
я состарился на полжизни и не заметил,
как слова меня превратили в большие уши.
я писал обо всём - о насильниках и маньяках,
поножовщине, наркоманах и дтп,
о погоде: "сегодня +10, слякоть",
и о том, как в детсадик приехал мэр.
по ночам я писал о бывшей - но это в стол,
сочинял стихи (без цели их в сеть сливать)
был несчастен. разбит. и как сокол гол.
и по венам моим вместо крови текли слова.
просыпался - слова по радио и в метро,
приходил на работу - словами писал про город.
даже ночью слова залетали в открытый рот,
застревая в горле.
я не мог рассказать, как тошно - кругом клише,
и в груде изнывал молчанья комок тугой.
я не ведал, куда же податься моей душе,
чтоб найти слова, не затасканные толпой.
всё до нас рассказали, остался сплошной репит,
да неважно о чём, говорят, а важнее - как!..
ненавижу слова. и тех, кто их говорит.
я - огромная пишущая рука.
но недавно я понял, что немы лишь лес и смерть
и отправился в глушь, где деревья мне стали кров.
отключил телефон и ноутбук, приобрёл мольберт,
и с тех пор не писал и не слышал проклятых слов.
я глазами в себя впускаю безмолвную красоту,
я сбежал из тюрьмы глаголов, созвучий, букв.
доверяю себя лишь молчанию и холсту,
обучаю мир и без слов понять меня как-нибудь.
я слова оставил влюблённым и подлецам:
ну хоть что-то ведь этим несчастным пора иметь.
как же сладко молчать - известно лишь мертвецам,
сумасшедшим, Богу,
и к счастью,
отныне
мне.