НАДО ПЕТЬ... Фото 1932 год, БАМ, Дальний Восток

Посвящается моему деду Роберту Бебрис (1899-1978)

НАДО ПЕТЬ,  когда тяжело!               

- А когда легко – ПЕТЬ ещё громче!- говорил мне мой ДЕД.

Вот мы и пели всю жизнь, чтобы было легче! А после пели, что нам легко!

Пел я в детстве, когда  дрался с большими мальчишками и приходил домой в разорванной рубахе и с синяками! 
И тогда, когда отец драл меня розгами, за то что я упустил в лес пару овец у хозяина – мельника с соседнего хутора, на которого я с братом работали в летнюю пору.
А после шкуры этих овец нашли в лесу, их задрали волки. И я не получил за работу столько же мешков муки – сколько пропало овец  и оставил семью зимой без белого хлеба. Ели отруби и гречневые лепёшки.

Я громко со слезами «пел», когда отец застрелил мою собаку Дика, которая (взбесилась) заболела бешенством и носилась по лесным дорогам, кусая всех кто попадался на её пути.

Пел я и когда пошел в школу, когда били меня линейкой по рукам и ставили в угол на горох. Я, всхлипывая, до  крови расковырял себе нос.
Размазав рукавом слёзы и кровь по лицу, повернулся к классу...
После, видно, уже «пел» наш престарелый учитель Карл. У меня все лицо было в крови.
Класс замер...
Урок прервался, учитель с ужасом смотрел на меня.
Подбежал ко мне, вытер  белоснежным носовым платком, взял меня на руки и отнёс в свой кабинет. Положил на кожаный диван, угощал сладостями и поил клюквенным морсом.

А после отвез меня на своей пролетке домой.

На удивление мамы и сестёр, которые выбежали нам на встречу, думая что в наши края заехал солидный господин из города.
А  дома я уже пел в полный голос от радости, что так замечательно закончился  мой  школьный день!

И тогда пел, когда отец подарил мне свою мандолину! Она висела на гвозде в нашей комнате с братом Иоганном. Его моё  бренчание, только раздражало и он часто выгонял меня в амбар, где я мог играть и петь во все горло!
 
Видно, брату Иоганну было легко!
И учился он хорошо, и был любимчиком у родителей.
Отец не жалел денег на его обучение.
Готовил его на службу и справил  мундир с серебряными пуговицами!
Иоганн натирал до блеска эти пуговицы  с изображением двуглавой птицы, то ли орла, то ли курицы.
И говорил брат только о жеребце, которого обещали ему купить на осенней ярмарке. 

И почему он не пел?- удивлялся я.

– Да, моя милая, – обняв меня продолжал ДЕД, – без песни, я бы не дожил до этого дня! Сидим мы сейчас на нашей даче, под яблонькой. Бабушка в доме печет пирожки с капустой. Пахнет  душистым наваристым бульоном... Да уже и гости должны подойти! Устроим пир на весь мир!

–Деда, а что было дальше? – прервала я его.

А «петь» мне пришлось и в Гражданскую, ещё как... голосил.

Когда в 20- ых  в степи гонялись за Махно. И тогда, когда сами убегали от Деникина!
Помню, прятались в украинской хате. Пережидали артобстрел.  Молодые, бесшабашные. Старшему из нас было лет 25.  Пили горилку, играли в карты. И ждали приказ – когда и куда бежать... Свистели и рвались снаряды! Перелет! Недолет!  И после дикого свиста громыхнуло рядом! Ну все! –подумал я... 

Когда пыль и гарь рассеялись, увидели, что пол хаты нет. Напротив в проеме  развороченный сад, поваленный плетень, разбитые горшки  и летящая солома крыши! 

Как же было после этого не петь! Опять повезло! 

И не знаешь где и когда больше!

Или тогда, когда наш латышский полк стоял под Псковом.
Я был уже командиром небольшого отряда и меня с депешей  на автомобиле отправили в соседнюю часть.

Автомобиль был гордостью нашего полка – трофейный Германский "Престо" (Presto)  Не металл, а броня! Говорили, самого Деникина!

Вот этот автомобиль нас тогда и выручил
Дорога вела через поля и села. Жители провожали нас с удивлением и страхом, глядя на нашу бронированную телегу без лошадей! 
- Дяденьки прокатите! - кричали босоногие мальчишки, бежавшие в след за нами. За кукурузным полем  мы остановились. Я достал планшет и сверился с картой. Дорога раздваивалась  – одна  вела лесом, а другая  по низу оврага по небольшому мосту через ручей.

Донесение мы доставили  быстро и к вечеру собрались обратно. Мой водитель что-то беззаботно насвистывал..,  а я думал о выполненном задании  и о  гречневой каше с салом.
Темнело.

Задремал.

Вдруг машина резко затормозила. Поперёк  дороги лежали поваленные деревья.

- Ну вот, рано радовались! Попали! – вымолвил я. Бандиты, кулаки выследили, видно когда мы туда ехали! Или местные сообщили! Теперь ждут где-то в кустах... Быстро разворачивай машину и поедем по другой  –  через мост.

В темноте леса замелькали силуэты люди...

Раздались выстрелы. Пули защелкали по металлу машины!

– Гони, – заорал я водителю, пригибаясь и заряжая винтовку.

За поворотом в овраге должен  был быть  спасительный мост . Но подъехав ближе, увидели, что и он был разобран.

Из леса к нам приближалась вооруженная группа людей

– Ну друг, – не раздумывая, скомандовал я тогда,– Терять нам нечего! Ручей не широкий! Давай задний ход, пусть думают, что мы к ним...  А сами разгонимся и попробуем перелететь пару метров, через ручей!  Они же только середину моста разобрали.., вытащили пару досок. Вон, видишь валяются! Видно торопились! 

Я бросил винтовку на сиденье, встал, повернулся к ним лицом и поднял руки...

И автомобиль медленно пополз им на встречу

– Красноперые, попались? Не стрелять! Берем живыми! – орал, тряся наганом,  не высокого роста, коренастый в белой папахе, и в меховой черной безрукавке на атласной зеленой  рубахе.
Она прикрывала синие галифе с красными лампасами.

Его окружала, такая же пестрая толпа в ватниках, обмотанных кожаными ремнями, а кто-то был в пальто, или  в мундире без знаков отличия. На ногах у них были лапти или ботинки с портянками.

Среди толпы выделялся  один высокий в фуражке с седыми усами в распахнутой шинели без погон и хромовых начищенных сапогах.
На кителе висел полевой бинокль. Одной рукой он нервно оттягивал ремень портупеи, другая  лежала на открытой кобуре с револьвером.

– Что прикажите с ними делать, Ваше Благородие! – сплюнув, обратился к нему коренастый в белой папахе.

– Да, делайте что хотите! – поморщился тот, – Мне нужен только автомобиль!

В нескольких метрах от них мы резко затормозили.

– Давай, гони! –крикнул я, упав на дно машины и вцепившись в спинку сиденья. Автомобиль с скрежетом на полной скорости рванулась вниз!  И в клубах придорожной пыли перелетел на другую сторону ручья.
Вслед раздавались выстрелы. Но мы были уже далеко... Опомнились только у своих – с разбитыми головами и окровавленными лицами, с ушибами, но живые!
От удара о землю мы чуть не вылетили из машины.
Удержали  металлические обручи кузова – кабины над головой.

Мы остались на ногах, а Германский  автомобиль – на своих колёсах, только без глушителя и выхлопной трубы. С петель сорвало дверь и вылетели стёкла. Но он и так был на ходу!

В это сложно было поверить!

Главное не теряться. Особенно тогда, когда уже и терять нечего!

А сколько было ещё историй.
Не из книг, а из моей жизни!
 
Тогда, когда меня без сознания, контуженного вместе  с трупами из холерного барака бросили в общую яму и присыпали второпях землей. Повезло тогда, что я лежал сверху и не успели закопать.

Тогда в 19-ом были страшные бои.

Отступали, наступали и было уже не до могил. И как я вылез с того света, дополз, теряя сознание,  до ближайшего плетня. Лежал под кустами  чёрной смородины  несколько дней и ел только живительные ягоды!
Благодаря  смородине и выжил!

– Историю про Смородину я тебе, моя хорошая, уже рассказывал! С тех пор это моя самая  любимая ягода! Надо нам сегодня обязательно собрать, а то осыпется! Жалко все таки! – обняв меня, улыбнулся ДЕД.

А сколько раз меня спасали мои лошади!
Выносили из боя.

Весной 1920 года наша дивизия латышских стрелков составляла ударную группу Красной армии, которая штурмовала Перекоп.

При взятии, меня ранило и контузило. И только благодаря моей рыжей с белой гривой кобыле Шери, меня нашли и подобрали санитары.

Среди убитых , я лежал в чёрной жиже  ила и крови ... А Шери преданно стояла рядом.

На поле боя яркую лошадь было видно из далека. 
И комиссар, как мне рассказали, соблазнился и приказал её привезти, а рядом  обнаружили и меня.

А как же я «пел» в 38-ом, вернее выл , но уже в камере Бутырки.

Полтора года корчился от болей, холода, пыток и от не справедливости...

И опять повезло! Кто то замолвил за меня слово! Выпустили! Но уже инвалидом...

После этого, моя военная служба закончилась!

Началась другая!
С 1939 года стал работь ХУДОЖНИКОМ в Москве, в Живописно-Выставочном Производственном Комбинате Художественного Фонда СССР.
Выполнять заказы предприятий, парткомов, райкомов, писал портреты тех и этих вождей: Маркса и Энгельса, Владимира Ильича и Сталина, Берия, Хрущёва и Леонида Ильича. 

Писал портреты Вождей – борцов за эту СПРАВЕДЛИВОСТЬ!

За которую мы воевали, сидели в лагерях, верили и  погибали!

А уж про Вторую Мировую войну, столько уже написано и рассказано!

Только у каждого был свой фронт!  Боролись и выживали!

 - Да что я тебе, моя внучка,  всё это рассказываю. Ты ещё слишком мала! Правда, может быть, что-нибудь и запомнишь, и расскажешь потом своим детям ?!
 
Бабушку твою, мою Вареньку, тогда – во время войны было  не узнать.

А было то ей всего за тридцать с небольшим! Как тень ходила, двое маленьких детей, работа ответственная, главный инженер в «почтовом ящике», да и соседи в нашем генеральском доме были ещё те. Не знали, что от кого ждать!  Каждую ночь за кем то приезжал черный воронок: выводили, а кого-то  уже и выносили на носилках накрытых серой простынёй.
Мы были готовы ко всему. Брат мой Иоганн с 1938 года сидел в саратовской тюрьме. Видно добился слишком высоких званий...
С 1929 он был  начальник штаба Туркестанской 3-ей Горно-стрелковой дивизии в гор. Термез – в звании комбрига.
В 1937 г. был назначен начальником первого курса Высшей Военной Академии Генштаба...
Да и я, видно, считался не благонадёжным...  Кто что мог тогда, что объяснить!
И ответить на вопрос - ЗА ЧТО?

Все только боялись за свои семьи! И не знали, что будет завтра!

В углу коридора стояли собранные чемоданы. Считай спали на чемоданах!

Вот так и «пели про себя» - голосили от страха!

– Деда, а за что и почему? – перебила я его.

– Да, за что? Видно из-за их справедливости! 
А сейчас, что ни петь! Только и пой! Мир и покой! Ну какую споём?! – улыбнулся Дед, – я люблю Зыкину! Какой голос!
«Течет река Волга... А мне уж...!» 
Да! Видно, тоже она натерпелась за свою жизнь!

– Деда, а почему к нам дядя Витя с семьёй не приезжают?

На этот вопрос я отвечу! У нас с ним разная Правда, разные взгляды на жизнь.

А две Правды в одном доме не уживаются! Не понимает он меня и осуждает, что не так я жил и не за то боролся! Обидно!
Вот она и другая справедливость!

- А что такое справедливость? – приставала я со своими вопросами.

Это я тебе не могу толком объяснить!

Знаю, что от слова «Правда».
А ПРАВДА, как видно, у всех своя!

Говорят, в библии все прописано.
Я помню в моём детстве, в церковно-приходской школе читали.
По воскресеньям  мы нарядные всей семьёй ходили в сельскую церковь.

Верил и я, как в добрую сказку!

Потом верить было не положено.

А после и сам все понял!

У меня свое отношение к справедливости.

Видно, и она у каждого своя!

Вырастешь - узнаешь!


........................................................
Фото: Роберт Густавович Бебрис, 1932 год, Дальний Восток. Начало строительства БАМа...
........................................................

P.S. Рассказ опубликован в Альманахе "Наше время" 2016