Челобитно письмо. сказка 24

Пока народ дома сидит ничего не делат, дак и чиновникам делать нече. Токмо животы отрашшивают и во всю ширину стола разворачивают. А ковды про како дело услышат, выгоду ишшут, как притереться.
Услыхали про кабачкову подлодку, большу сердитость на нас заимели. Сами к нам не приезжают, званьями козыряют, по телефону слова разгонны посылают, страшшают, будто зайцев гоняют. Мол, вы уемски своедельники завсегда без нас обойтись хотите. Никакого почтения к нашим креслам не имеете.
Наш деревенский председатель Абсей Евсеич обычно чиновьичьи слова в окно выкидыват. Ага. А чиновникам сказыват, мол, оченно полезны. Дак и как не полезны, ковды хрен от них так и прет, так и прет. Лесом встал. Свои-то уемски тропки знают, а чиновники нет. Оттого и не ездят. А на хрена они нам.
Зато требованье выставили, мол, на тако сооруж енье нать с начальства разрешенье. Письмо, говорит, пишите. Наши люди понимаюшши. Раз надо, значить, надо. Сели писать. А какими словами, не знают. Горячим до крайного жару али холодными до вечной мерзлоты. Мелкими с пуговишну дырку али большими с оглоблю. Громкими барабанными али шепотливыми подушковыми. Думали, думали, решили, улетными увесистыми со свистульками запи…, ой, да как его, слово-то... Ага, ага. А! Запиндюльками! Во! А слова-то на бумагу садились да не засиживались. Вразлет шли. Кое-как точками да запятыми их закнопили, а для пушшей важности кулак печатной нарисовали, чтоб вылететь убоялись.
Пришло письмо к чиновнику. Он угнездился в мягких креслах, позевыват, брюхо гладит. Икат во весь аппетит. Отобедал. Токмо он грамотку-то развернул, выфрунтился, плечи расправил, личность умну скорчил, прочитал: просим дозволенья на ваше разрешенье. А кулак вызнялся да так, аккурат ему в пятак! И ну колотить сверху, споднизу, справа, слева да под синусовы углы. Нос распух ширьше морды. Ага. Да нет, ширьше. Ширьше квадрата гипотенузы. Слова разлетелись, хохочут, нету мочи: просим дозволенья на ваше разрешенье. Чиновник отмахиватся, орет матершшиной. А кулак знат хлешшет, хлешшет. Чиновник руками трепешшет.
Губернатор тоже отобедал. Пришел к чиновнику за карманным взносом. Квартирку нову прикупить собрался. Ногой дверь открыл. Вошел, важностью напыжился, руки фертом растопырил, ноги циркулем расшшеперил для устойчивого положенья, чтоб обед не перевесил. Слышит, слова в уши влетели: просим дозволенья на ваше разрешенье. А кулак ишшо завис над чиновником. Но увидал нову жертву, переметнулся на нее. Ага. И со всей дури да под самый, как его, подлицовый подбородок припечатал губернатора к стенке. Ба-бах! Башку, видать, порато отшиб. Ажно шшикатурка посыпалась. Одначе, живучесть пошатнулась. Стойка важна на пол кренделем слезла. Ноги пьяны, руки пьяны. Куды второй удар пришелся, не знаю, врать не буду. Токмо осрамился губернатор-то! Знаю, как, сказывать не стану. А ты, мил человек, ежели понял, тоже помалкивай. Дело житейско.
Чиновник вскочил из креслы, изловчился, поймал кулак да к себе в карман умял. Слова в кармане затыкались, опять в голос запели: просим дозволенье на ваше разрешенье. Кулак мечется, пальцами тыкат, буравчиком вкручиватся.  Норовит пролезть глыбже, ушшипнуть, вишь, норовил за… Ага. Чиновник в ор: что делать-то? Губернатор с полу жиденькими словами по козлиному в нос да с завываньем заверешшал: разрешаам, разрешаам!
Кулак утихомирился. Чиновник его скорехонько в конверт. Ход письму давать не стали. Не, не из-за сраму. Сам подумай, мил человек, что будет, ковды тако письмо «вверха» послать? Что? А? Ты думашь, енто така приятность, котора «боксой» называтся? Не! Мордобой на высшем уровне! Уголовшшина, вот что! Замяли дело и конверт с кулаком тоже. Но свой ответ отписали одним словом: разрешам! А в Уйму ни ухом, ни рылом не совались. Дак и на хрена они нам?
Ты, мил человек, не веришь? А наши уемски поверили и продолжили обустраивать кабачкову подлодку, собираться в путь-дорогу.
Ишшо одна недосказка, от которой ты, поди, тыкву чешешь, дружишше. Мол, что за имя тако Абсей? Да? А! Шибко антиресно имя-то! Эх, эх, двадцать первый век. Русский-то язык зас…, кхе-кхе, засажен всякой непотребной либерасто-толерастостью – вонишша – не продохнуть. А енто имя Абсей, значит, рожденный в первый день весны. Красота!
Ну, ты мил человек, сам уж как-нибудь выползай из темноты неверия. А мне на репетицию пора. Культуру здорову нать вести в больное американско обшшество.  Ага.