Испанская рапсодия Хабанера - Фанданго - Танго - Б

         Испанская рапсодия



                Хабанера

                «…так, вспыхнув, начинает
                танец свой она…» ,
                Р. М. Рильке, Испанская танцовщица


Как капля ломит свой округлый край,
Живя предвосхищением потока,
Взор танцовщицы полон грозным током,
Как плеском моря вспенен птичий грай,
Или весна бродит безумным соком.

Как будто пробуждаясь и грозя
Прорваться в танце диким половодьем,
Иль пристяжной, сорвавшейся с поводьев,
Она кружит и пыльная стезя
Сочится раной, давленою гроздью.

Стежком прозрачной вязи на воде
Она мелькнёт, сестра морской звезде,
В колодезной глуши зеркальной тьмы

Застынет отплеском заснувшего гранита,
Недвижной взвесью пенной кутерьмы
И возродится в танце – Афродитой.


10.02.98




              Фанданго


                "Да здравствует ослепительное
                Фанданго!"
                Александр Грин, Фанданго.


Вот эти крылья, вышитые шалью -
- они сначала спят и неподвижны,
но вдруг, как ранним утром, встрепенутся,
навстречу свету шторой распахнутся
и, точно парус, к ветру повернутся
игрой движенья, в танце непостижной,
опутанные музыкальной данью...

они - в предвосхищении свободы:
о, только б им взлететь не помешали
те две руки, бескрылых от природы,
под складками цветной крылатой шали!

Ритм вторженья торжественной страсти
на гортанном цыганском наречье
окрыляет отважной властью
и ложится крылатым оплечьем.

Руки танца стремительней ветра
лёгкий холод к горлу проносят,
чтобы памятью горицветов
память танца летела в просинь.

Пропасть света зелёного блеска -
- холодея, припомнил сравненье:
поцелуй кастаньет, точно нить арабески,
или острого края её раненье...

Кружевную пену летящей шали
в переплеске волн на вьющейся юбке
только руки и удержали,
словно крылья - в ладонях - ручной голубки...

И отчётливый, ясный, прозрачный
переход за границу высокой сцены,
словно просто - сквозь дым табачный,
пропитавший картонные стены:

я дышу весёлым танцем юга,
сам звучу, как отзвук отдалённый,
Птица Танца назвалась моей подругой,
я - у ног её и ею окрылённый...

...отражённый в зеркале гитары,
в полынье, рождающей звучанье,
не объемля непомерность дара,
я шепчу прощенье и прощанье...

Вот её опущенные руки
и струны умолкшей бандерилья,
Птица Танца в песне о разлуке
держит сердце на горячих крыльях...

07.02.10.



                Танго

 
                Астору Пияццоло
 

"...Однажды Альберто Гинастера, аргентинский друг Артура Рубинштейна и учитель Пьяццоллы по композиции и владению фортепиано, предложил своему ученику послать какую нибудь работу на престижный композиторский конкурс Фабиана Севицки. Пьяццолла сначала отнекивался, однако всё же отправил свою "Симфониэтту", которую исполнил оркестр под управлением маэстро Севицки. На премьере разразился форменный скандал: часть рафинированной публики не могла смириться с присутсивием на классической сцене двух бандонеонов да ещё диковинного инструмента (изобретение Пьяццоллы) из трёх струн и наждачной бумаги и с громким возмущением покидала зал"- из эссе О.Фукс


На черной улице под кружевом заката
Они привычно – томно танцевали,
И вечер бликов в отблесках горбатых
Движенья легкие сопровождали
                В ночь.


Кофейной тьмой дышали жабры улиц
И яркий свет метался в танце с мраком,
Как будто тесто с солью, с перцем, с маком
Месили в тесном ложе древних хлебниц,
Или на ложах купленных любовниц
Воскресло б семя выжженных смоковниц.


Они кружились в кружеве вечернем,
И платье красное с высокими разрезами
Взмывало ало—черным  опереньем
И окружало кожными надрезами
Его встречавшее холодное презрение.


Живою кожей, смуглым слепком тела,
Воскрес из музыки любовный танец
И небо бросило ночной багрянец
На платье, что кружилось и летело,
На города вечерний глянец.


За бормотаньем пыльных каблуков
Бандонеон одышливо плетется
И жалоба его, как плач оков
В тюремном дворике под вечер раздается,
Но не обманет даже простаков:
Он сам с собою плачет и смеется,
Он знает сам, его ночной улов
На рынках утром быстро продается…


Тангейрос вновь глядит с вершины вниз,
Ее ж рука скользит по складкам тела,
Ах, как она к нему лететь хотела,
И вот он, этот гибельный карниз,
Шагнув к нему, она лишь вниз летела…


А он на цыпочках отходит, не глядит
На груду перьев из лохмотьев ткани,
И профиль неприступен, как гранит,
И взор его уносится в зенит,
Как вопль ее из выжженной гортани…


Ах, его руки, руки—шпаги, руки—крылья !
Они взмывали и разили в сердце разом
Стрелой отравленной, крылатой бандерильей,
Как острым жалом, иль безжалостною фразой…


Он смотрит холодно—угрюмо визави,
Чтоб не жалеть и не обнять, что было б слишком,
И кажется, забрызгана в крови
Его заиндевевшая манишка,
Но, видимо, исчерпана почти
Из сумерек воскресшая интрижка…


И танец стал как будто угасать,
Лениво—медленно течет его зигзаг,
Но кто мог знать и мог предугадать,
Куда его заманит лисий шаг !


Бандонеон довел чечётку до беды
И гнал её, как плот, широкой лопастью,
И грохотала бездна из воды
Для двух танцоров на углях у края пропасти…


Они танцуют у меня в груди,
В ладонях вечереющего сердца,
Гитарой брошенною бредит и гудит
Бандонеон заклятия твердит
Перед закрытой музыкальной дверцей,


То нервом скрипки, а то флейты нежностью
Бандонеон сзывает всю ватагу,
Чтоб показать искусную небрежность
Из стона  струн с наждачною бумагой…



06.09.07.



                Болеро

                Морису Равелю
                Иде Рубинштейн




Премьера "Болеро" в качестве балетного спектакля состоялась в Париже 20
      ноября 1928 года. Танцевала Ида Рубинштейн, декорации написал Александр
      Бенуа. Триумф был полный. Вот свидетельство одного из очевидцев: "Слабо
      освещенная комната в испанской таверне; вдоль стен, в темноте, за столами
      беседуют гуляки; посреди комнаты большой стол, на нем танцовщица начинает
      танец... Гуляки не обращают на нее внимания, но постепенно начинают
      прислушиваться, оживляются. Их все больше захватывает наваждение ритма;
      они поднимаются со своих мест, приближаются к столу; необычайно
      возбужденные, они окружают танцовщицу, которая с триумфом заканчивает
      выступление. В то вечер 1928 года мы сами чувствовали себя этими гуляками.
      Сначала мы не понимали, что же происходит, и только потом осознали... ".

                А.Майкапар




Колдунья? Флейтистка? Цыганка? Фея?
В таверне неверно качнёт над столом
Бурунный и пенный подол бумазеи
И бьёт барабанную дробь каблуком.

И слушали вяло, вникали нежадно,
Лениво и сонно взирая вокруг,
Гуляки в таверне болтали нескладно
И бил барабанною дробью каблук.

Но вскоре пришли любопытство и злоба –
- Гулякам наскучил лихой тарарам:
Как будто по крышке дубового гроба
Дробил по дубовым доскам барабан.

Вскочили безмолвно и замерли тихо,
Сойдясь перед нею в немой полукруг.
Она проходила НАД ними и лихо
Вбивал барабанные гвозди каблук.


Прилив нелюбви и любви чёрной кровью
Она предвещала игрой ножевой.
И были гуляки теперь птицеловы,
И бил им в лицо бумазейный прибой.

Отравлены танцем и спят под гипнозом,
И слышат неведомой флейты напев
О том, как изящны поющие лозы
И как далеко неминуемый гнев.

И пауза длилась семь вечных мгновений,
И были они взнесены в семь небес…
И были её в тишине вознесенья…
Колдунья? Флейтистка? Цыганка? – Бес!

27.12.16