Выбираешь февраль

Выбираешь февраль с бесноватой волынкой метелей,
немотою снегов – неизбывной, глубокой как страх
перед празднеством смерти, с дымящим на кладбищах елей
миражом Рождества, с мчащей на оголтелых ветрах
кавалерией времени – воинством неумолимым.
От него не спастись. Белый свет разметал снеговей –
то пропавшая без вести вьюжит эпоха, чьё имя
ты почти позабыл, опоздавши стать воздухом в ней.

Выбираешь пути, чтоб торить их по топкому снегу,
от начала начал, столько, сколько ещё проживёшь,
лишь бы дальше от мест, где хула и хвала – всё за деньги,
как война или мир, только жизнь – ни за грош, ни за грош.
Тучен град Вавилон, величавы цари, но в конце им
умирать в кандалах срама, немощи, скорби, тоски.
И бежишь от волхвов, а волхвы всё трясут кадуцеем,
в кровь стирая язык, бредя небом своим плутовским. 

Выбираешь «прости», и «прощай» выбираешь, а значит,
выбираешь «люблю». И твоя непогожая речь
замирает в тебе, изнутри тебя холодом нянчит,
и лелеет всё то, что уже не сумел ты сберечь.
Всё разборчивей зов голосящих взахлёб колоколен,
что наотмашь зовут в затрапезной родимой глуши.
Спит отечество, но бродит лакомый дух алкоголя
вместе с духом святым, ибо здесь нет покоя лишь им.

Истончившийся холст в Лету канувших тысячелетий
всё полощет февраль, и те, двое, всё бродят окрест.
Но над всей этой пустошью, видимо, есть кто-то третий,   
потому что опять в гулах вьюги ты слышишь оркестр,
потому что зовут колокольни, и звёздные Рыбы
к Водолею плывут. И отечество здесь и не здесь.
Потому, наконец, что он есть у тебя, этот выбор,
что бы ни было там, но ты знаешь, он всё-таки есть.