Сакман

Дорогим моим землякам-эмбенцам,
с  любовью и уважением!

             Сакман

   Мы – школьники, учившиеся в школах Казахской ССР (советской социалистической республики) в семидесятых годах уже прошлого века почему-то вынуждены были ежегодно сдавать переводные экзамены в следующий класс, начиная с четвёртого класса.
   С одной стороны – это была, конечно, дискриминация (говоря языком демократии), по сравнению со школьниками, учившимися в РСФСР, а с другой – наверно закаляло, готовя к непростой будущей жизни.
   Но вот после окончания 9-го класса никаких экзаменов у нас не было. И мало того, занятия у нас прекращались раньше на целый месяц!
   Дело в том, что после 9 класса у нас была как бы производственная практика, можно её причислить к общему направлению деятельности руководства страны того времени по стиранию граней между городом и селом.
   Кто-то из школьников и студентов в СССР ездил в колхозы «на картошку», казахстанские школьники ездили на хлопок, а вот мы, из военного городка Эмба-5 ездили на сакман.

   Мы помогали чабанам пасти их бесчисленные овечьи отары. Сложность для чабанов состояла в следующем: в конце зимы - начале весны у овец происходил массовый окот.
   Овца приносит раз в год одного-двух ягнят и кормит только своих. Ни за что не станет она кормить чужого ягнёнка, даже если он будет помирать от истощения, она оттолкнёт его ногой.
   Представьте отару в тысячи голов: как этот несчастный, только что появившийся на свет ягнёнок найдёт одну – свою маму?
   И вот тут приходили на помощь мы – школьники.
   Отара разбивалась на множество маленьких стад по 20 – 50 овцематок, эти-то маленькие стада собственно и назывались сакманами.

   В жизни школы проводы девятых классов на сакман было большим событием.
   Мы – младшие, страшно завидовали девятиклассникам, в нашем понимании это была своего рода инициация на взрослость.
   Во время уроков даже учителя переставали вести занятия, все приникали к окнам, когда происходило построение отъезжающих и посадка их в автобусы и машины.
   Сами же девятиклассники чувствовали это, вели себя достойно предыдущих поколений сакманщиков, хотя, ровным счётом ничего не знали о том, что их ожидает там, за барханами. Они уже автоматически становились практически выпускниками, десятиклассниками - взрослыми людьми!

   Готовились к выезду на сакман задолго, закупали тушёнку, всевозможные супы быстрого приготовления: ведь кормить из ложечки никто нас не собирался, также покупали другие разные разности, такие, как складные ножи, туристские топорики (который у меня потом выпросил на память мой чабан, да и не жалко, хотя и добротная вещь), спальные мешки и прочие «шильно-мыльные» принадлежности.
   Все эти хлопоты вызывали какое-то чувство гордости, каждому казалось, что все знают, для чего всё это закупается и уважают нас уже за это!

   А ведь в таком возрасте уважение, даже не любовь, а именно уважение окружающих дорогого стоило, особенно для нас – мальчишек.
   Ради того, чтобы нас уважали наши же друзья-пацаны, мы, где-то в 6 – 7 классах совершали подобие обряда посвящения в мужчины: сначала нужно было (неписаный закон) прыгнуть с крыши большого школьного сарая, который находился за школой и куда каждую весну мы собирали всей школой горы макулатуры. (Её потом не вывозили почему-то по полгода и мы лазили в этот сарай, выбирая всякие, ну очень, интересные журналы, типа «Техника молодёжи», «Моделист-конструктор», «Зарубежное военное обозрение» , «Юный техник» и т.д. и т. п. И растаскивали эту макулатуру опять же по домам!)
   За этим же сараем происходили всякие, как теперь говорят «разборки», «аутодафе», непременно в присутствии многочисленных свидетелей, чтобы всё было по-честному!
   Второй этап посвящения – нужно было выпрыгнуть уже из окошка класса, находившегося на втором этаже, сразу за актовым залом, по-моему это был кабинет математики.
   Особенность состояла не только в том, что этажи нашей школы были высокими, а ещё и в том, что «приземляться» приходилось по-самолётному - на бетонку и при этом ты не был бы мужчиной, если бы показал или хоть взглядом выдал, как больно твоим ногам!
   Это о том, что такое уважение для мальчишек-подростков.

   А уж сакман – это ВАЩЩЕ! Кое-кто конечно брал с собой и кое-что к походному столу, как без этого?!
   В головах роились разные романтические варианты (надо заметить без малейшего опошления), на наших девчонок мы уже смотрели совершенно другими глазами и оценивали их уже по другим критериям, нежели на контрольных или диктантах, когда лучшая та, которая позволяла списать…
   В итоге всё было без вольностей, ничьё достоинство не оказалось низвергнутым, как бы в дальнейшем не разворачивались события, ибо честь – превыше всего!

   Да и если честно сказать, не было у нас особенно возможности близкого общения друг с другом.
   Ещё одна особенность сакмана как раз и состояла в том, что мы не находились на одной чабанской точке, а были разбросаны по нескольким десяткам точек по два – пять человек.
   И где-то были мальчишки, где-то мальчишки с девчатами, одних девчонок мы не оставляли нигде, дабы не было соблазна у местных их как-либо обидеть. Ведь честь наших девчонок – наша честь!
   Плюс ко всему, вставать приходилось очень рано – часов в пять, выгонять свой сакман и бродить с ним целый день, ища места с травой понежнее, по разогретой, начинающим уже обжигать солнцем степи, чтобы, не дай бог, стада не встретились, не смешались и не перепутались ягнята!
   Перед обедом разводили сакманы подальше один от другого и бежали на точку, чтобы по-быстрому что-нибудь перехватить и бегом обратно.
   А вечером, залихватски щёлкая сделанными самими собой длинными кнутами, крича ковбойское:         «Йо-хоо!..», загоняли стада в строгом порядке, одно за другим в кошары, после того, как чабан загонит основное стадо. Это происходило уже поздно вечером, часов в 9 – 10.
   После этого мы умывались, разогревали прямо в костре в банках свою тушёнку, банки раздувались, в них булькало их содержимое, потом мы вытряхивали его в уже приготовленную картошку или макароны, ели, пили чай, там же, у костра – вкусно, не передать.
   Пару раз находили силы сходить на ближайшую точку (за семь километров) к девчатам, но возвращались под утро не отдохнувшие, весь следующий день бродили по сорокаградусной жаре словно зомби со всеми вытекающими последствиями: от кого-то уходил сакман, у кого-то они смешивались и приходилось общими усилиями долго отделять одних от других и т.д. А как чувствовали себя наши девчата, трудно даже себе представить!
   Но, тем не менее, всё было здорово: бескрайнее степное раздолье, Мугоджары, довольно высокие холмы  – отроги Уральских гор, пряный запах жёстких трав, разливы ковылей, песня,  будто висящего в синем небе жаворонка, где ещё выше, едва различимы, лишь точки парящих гордых степных орлов.
   Посвистывают, перекликаясь, суслики. Божественно…

   Сидим вчетвером с Юркой Копейкиным, Ринатом Рахимовым и Толькой Васильевым на высоком холме, возле обветренного идола из белоснежного ракушечника, перебираем в руках окаменевшие десятисантиметровые «пули» белемнитов - обитателей дна древнего моря, чёртовы пальцы, как мы их называли, внизу, в долине, с четырёх сторон, поодаль друг от друга пасутся наши сакманы, метрах в пятидесяти под нами проплывает, тарахтя мотором, зелёный «Кукурузник» Ан-2.
   Молчим.
   А что говорить? И так всё понятно. Хорошо. Именно это слово на земле и было первым!

   А после были проводы в армию старшего сына нашего чабана – Толгата, был шумный той, трактор «Беларусь» с прицепом, наполовину заполненным водкой, наполовину некрепкой яблочной шипучкой, множество гостей, таких же чабанов, огромный казан плова из огромного белого козла, после которого мы долго (дня три), хватаясь за животы, бегали в степь, много чего было потом.

   Потом, на заработанные деньги я купил первые, не бог весть какие подарки родителям, а они, добавив мне сорок рублей купили магнитофон «Романтик-3», который был переносным, весил 3кг и даже работал от шести круглых батареек. Это было круто, говоря теперешним языком!

   Много что было потом - целая жизнь, у кого-то долгая, у кого-то…

   Поразъехались, поразлетелись друзья-товарищи, подружки, наверно, повыходили замуж, где вы все, мои братья и сёстры?

   Где-то далеко-далеко позабыта-позаброшена наша родная Эмба-5, которую ещё по-военному закодированно называли «Берег», с её аэродромом «Карась», но, порой, возвращаюсь я туда в своих беспокойных снах, туда, где над ласковой нашей речкой кружат белоснежные чайки, где приходят из далёкого степного кочевья припасть к её живительным струям стада горбоносых сайгаков, туда, где в степи покоится мой любимый пёс Антошка, где до сих пор живёт моё доброе детство.



© Анатолий Голиков
   Иркутск, 23 октября 2002г.