Многа Букаф

Когда мальчик научился читать, он сначала не был этим впечатлён. Он ожидал эйфории (не зная, правда, такого слова), он ждал всплеска эмоций (не зная и этого слова), но получилось как-то никак (это слово было ему, к счастью, известно).
Мама ушла в магазин за молочной смесью, и, отвлекшись от игрушек, от нечего делать мальчик взял книжку с высокого комода. Уже само то, что он до неё дотянулся, было большим достижением, но когда за названием "Колобок" и цветастой обложкой, за забором чёрного рублёного шрифта показались невообразимой красоты ненасытный Волк, глупый Медведь, хитрая Лиса, мальчика накрыло с головой. Он читал сначала по слогам, неуверенно, сбивчиво, вслух, а к концу уже со взглядом философа, про себя, и, как мне думается, не по-малышовски, не по складам.
С тех пор буквы прочно вошли в его жизнь, стали его завтраком, обедом и ужином, и даже на ланч и в файв'о'клок они были первым, вторым и третьим. На бутылочке с молоком он неизменно читал "два ноль ноль мэлэ, один пять ноль мэлэ", на картонной коробке "Кашки-минутки" он прочитывал состав по-русски и в меру сил читал казахские ;;рамы и английские ingredients. Буквы не покидали его даже ночью. Они прятались за точками звёзд: вот голубая, мигающая, яркая-яркая кричащая "А", вот падающая и оставляющая длинный светлый след, протяжная и будто осуждающая "У". Луна, похожая на "О", была им весьма уважаема, но особой его любовь пользовались месяцы: стареющий "С", вечно вязавший на спицах, сопевший во сне и однажды даже сказавший мальчику "Спокойной ночи", и растущий "Р", щенок, никогда, правда, не рычавший, не ревевший и не рвавший резиновых игрушек, очевидно, чтобы не тревожить старенького месяца. Иногда они исчезали - видимо, ночевали не у себя.
Мальчик засыпал с буквами-звёздами и зачитанным "Колобком" на груди, пока однажды не появилась
"Репка".