я давно не мальчик, не ношу зауженных джинс

я давно не мальчик, не ношу зауженных джинс,
не надеюсь, что из бутылки пива вылетит джин,
не терзаю гитару, не сочиняю рэп,
не отличаю дефис от тире,
не читал "Бойцовского клуба", "Улисса" и Удушья",
не смотрел "Breaking bad" и "Игру престолов",
и давно осознал, что приятней слушать,
чем рассказывать свои унылые стори.
что о девушках - предпочитаю дородных, пухлых,
о себе они говорят "плюс сайз".
привожу их домой, по углам распинаю рухлядь,
наливаю им виски, глажу по волосам -
в общем, об этих скучных, засаленных посиделках
не напишут в хороших книгах, не снимут о них кино.
я такой обычный, что самый плюгавый демон
обойдёт мою душу пыльную стороной.

а таких как она я встречал иногда - в мультфильмах,
иногда на выставках, у запаренных инсталляций.
юбки краше картин, побрякушки бряцают,
и на лбу написано "обожаю влюбляться",
только вряд ли - влюбляться в пыльных.
я уверен был, что таким конфеточкам подавай
воскрешённых поэтов, а не мне подобную челядь.
что для них цвет не "синий", а "синева",
и вообще они очень сильно любят слова,
может быть даже больше, чем их значения.

но она смотрела не сквозь меня, а куда-то в шею,
подошла и сказала - красивый кадык,
и добавила - разговаривать я не умею,
но могу придавить тебя тоннами ерунды.

я, немного дрожа и робея,
предложил ей попить воды.

но она сказала, что ей приятнее градус,
и какой-нибудь здоровенный сухой пустырь.
я тогда впервые понял, какая радость -
быть в двух метрах от подлинной красоты.
не считая её красивой, я рядом плёлся,
и всё время хотел для себя понять -
почему лохматые, пережжённые рыжие волосы
ярче и горячей огня.
почему сутулость её и нетвёрдый шаг
в сотню раз прекрасней любого балета,
почему я боюсь даже вдохом ей помешать
и нарушить цельность её нутряного света.

*

мы сидели в каком-то поле и пили портвейн из фляги,
до сих пор не знаю, зачем она флягу носила в сумке.
но она достала её и включила раггу,
и сказала - давай тут познаем суть.
говорит: "я давно по земле хожу, не поверишь, сто тысяч лет,
просто молодо выгляжу, знаю особые заклинания.
я была Иосифом Бродским - меня запирали в клетку,
сотня прутьев, а после всю жизнь в изгнании.
я была Маяковским, давила шагами гиганта
улицы и мосты - они издавали стон.
я бесилась, что людям приятнее пыльные фолианты,
чем живые стихи и сердце, раскрытое как бутон.
я была Есениным, пьяным, всегда влюблённым,
и на сердце мне было горько, хмельно и весело,
многих злила душой - сияющей, раскалённой,
и меня повесили.
я была и собой - искала любовь. находила лишь повод напиться,
похудеть да поистаскаться,
но летали в моей голове как птицы,
и сверкали в ней огоньками слова и строчки.
я устала. но если хочешь - люби меня. ты же хочешь?"

я сказал, что она, наверное, фея леса,
и умеет делать много больших чудес,
что любить её буду конечно и защищать от бесов,
только пусть остаётся в поле со мною спать.

и она попросила:
"не называй меня поэтессой -
я сама бы хотела кому-то стихами стать",

и закрыла глаза.