Сказки о ветрах, песках и потерях

Говорили, что имя ей было Бас и, что сидела она здесь каждое утро в течении пяти лет. Или сотни. Или вечности.

Поговаривали, что она раньше бывала и в других местах, что ее кораблики, нет самолетики, нет журавлей находили в портах, чердаках, поездах, садах в тысячах городов и ни в одном. Что если найдешь такое бумажное чудо - загадай желание, оно сбудется, обязательно сбудется. Бас не Мери, противная Фейри, Бас все помнит, все видит. Но она слепа - так говорили люди шепотом в троллейбусах и каретах, на космических кораблях и боевых кораблях Империи. Так говорили люди, проходя мимо застывшего скорбного изваяния на набережной Моря.

Она была девушкой, с пропитанной солью залива кожей, белесого, почти снежного цвета, с темными кофейными, как тот напиток, что подавали на углу Центральной и Ворсиной улиц, и к которому еще полагалось нежное безе, если вы, конечно, нравились хозяйке, глазами. У нее были вечно мокрые волосы, с вплетенными в них волнами моря, они свисали нитями, паутинами на ее плечи, закрывали ей глаза, уши, рты любопытным прохожим. В другое время у нее был с собой ноутбук, или книга, или кинжал.

Иногда у ее ноги изваянием застывала кошка, рыжая ли, черная ли - не важно. Её любят звери, боятся дети и старики, обходят стороной идиоты и протягивает руки малчик Джим с третьей улицы. Она улыбается ему, треплет по голове, как щенка и отдает ему бумажный кораблик. Мальчик Джим уносит хрупкое сердечко своего будущего корабельного счастья в ладонях, крепко вцепившись в бумагу пальцами. Он не боится, о, он не боится Её, потому что в свои семь верит в завершенность и предопределенность замысла Мойр.

Она чего-то ждет. Или кого-то ждет. Этот кто-то прийдет к ней, уж точно прийдет, и заберет ее из Края Островов, хотя она любит этот край, как может любить Война. Или Смерть - они ведь ходят рука об руку и дают друг другу пять на любимых моментах фильма «Земля. Скотобойня». Да, она любит Край, но того, кого она ждет любит куда сильнее и отчаянней.

Говорят, что она пишет письма, что их лучше не читать. Кто подбирает эти листки - видит пустоту, мокрые дождливые капельки соли и иногда бархатцы, нарисованные тушью. Изредка на них попадаются простые фразы вроде «Как дела» и «Привет». Эти буквицы лучше всего высушить на солнце и закатать в банку, потому что солнца в них раза в три больше чем бывате летом, потому что эти обыкновенные слова греют и иногда обжигают руки похлеще огня. Но все равно, не смотря на это, лучше не читать писем. Никаких не читать.

Так она ждет и встречает корабли с парусами, с веслами, с колесами и трубами. И никак не дождется. Она не седеет, и лицо не изъедают канаты морщин, просто в глазах ее селится мрак и кофейный сироп в них застывает осколками пережареной карамели. Просто волосы, вечно мокрые и паутинистые, становятся похожими на леденцовые капли и ломаются от ветра.

Мальчик Джим становится, нет, не моряком, а солдатом. У него в руках поет морской ветер даже в пустыне и отгоняет от него шальные пули. Джимми отлично помнит странную женщину над заливом, подарившую ему корабельное счастье из альбомного листа. Он даже догадывается, кто она и когда его отряд попадает в окружение, он улыбается испачканными чужой и собственной кровью губами, стряхивает песок из волос в ветер и падает, хватаясь за пробитый пулей живот. На далеком Полуострове соленая женщина сминает кораблик и бросает его в воду.

Она все видит, каждый детский сон, каждый кошмар взрослого мужчины. Она хранит их под скамейкой в картонной коробке из-под самого вкусного на свете печенья «Тучи».  Там сны перебирают тонкими нитками-лапами и шуршат, шуршат мелкими крыльями цвета лимона. Кошмары ворочаются, холодные и тяжелые, змеятся по дну и поют.

Говорят, что к ней подходит девочка с волосами, выжжеными Кандагаром и глазами, по наследству морскими. Волосы её пришли матери вместе с похоронкой и вырвались от туда с вихрем песка на голову малютки, лежащей в кроватке. Мать выла, - так будет вспоминать это девочка. Бас испытывает дежавю, когда сажает в ее ладони легкость полета бумажным журавлем. Песочная девочка уходит, пружиня на каждой плите. Её подбрасывает вверх вместе с рыжими листьям и полами ее пальто.

- Скажи, милая, - окликает ее Бас, - скажи, кто ты?

Девочка удивляется и смотрит на нее, хмуря свой лоб.

- Я? - тянуще говорит она. Голос перекатывается по мостовой и падает у картонной коробки. - Я папина дочка, мама так сказала.

Соленая кивает головой, довольная ответом маленькой пустыни. Кандагар, кораблик и краска на кончиках пальцев - вот объяснение.

А потом что-то приносит в своих теплых и добрых пальцах лодку из Той страны. Человек, выходящий из лодки, кажется ей знакомым, но она отбрасывает эту мысль и хмуро смотрит на чужака, ступившего на ее землю. У него очень короткие, колючие на вид волосы цвета молока, веснушки, засыпающие практически все лицо, драные грязно-кирпичные шорты и майка, растянутая до невозможности. У него на ногах незаживающие царапины, будто растущие прямо из него и поэтому вечные. Длинный шрам через все лицо не портит его, потому что скрывается веснушками со всех сторон.
Он машет ей рукой как старой знакомой.

- Чего тебе надо?

- Я ищу, - отвечает он хрипя и булькая голосом. Она привстает со своего места и расширяет глаза:

- А я жду. Кажется, тебя, - говорит она севшим голосом и утыкается носом в свои ладони. Он присаживается перед ней на корточки и долго смотрит в глаза, где ломкая карамель тает и вновь плещется сиропом.
 
- В прошлый раз ты была рыжей.

- В прошлый раз я тебя убила, - вздыхает она.

- В прошлый раз на это была неопровержимая причина - я не успел уйти вовремя, - хмыкает он.

Она слепо гладит его по лицу, по плечам и плачет своей солью. Он улыбается.

- Как тебя зовут? - спрашивает она, кричит она, потому что не знает, кто он в этот раз. Он машет рукой, мол, не важно, и тянет ее за руку прочь от ее вечного взморья. Прочь, прочь! Прочь от моря, в котором слез больше чем на могилах! Бас тычется в его плечо, как котенок мордочкой в миску с молоком. Он улыбается нервно, отплясывает на листьях, его смех похож на звук монетки, упавшей на пол в соборе. Такой звук, который застревает под куполом, а потом срывается вниз и разбивается о витажи, рассыпаясь на мелкие колокольчики.

Потом они вместе заваливаются в маленькое кафе где-то за холмом и люди косятся на нее, но почти не узнают, потому что соленый панцир осыпался от безумной пляски на дороге вместе со своей Жизнью. Он босиком, а она в тяжелых сапогах. Она качает ногой, задевая его бедро и неровно смеется, колюче и не веруя. Он пьёт отвратительную, по ее мнению, мерзость - кофе без молока и рисует на салфетке. Они не говорят, потому что читают друг друга глазами, наедаясь образами чужих/собственных/родных лиц.

Осенняя ночь быстро пожирает вид из окна, а они все молчат. Потом она торопливо начинает говорить, захлебываясь в словах:

- На сколько ты здесь?

Он прикрывает тонкие веки, под которыми видно, как он ворочает возможные ответы перед глазами.

- На два дня. Сама знаешь.

Сама знаю - молчит она. О, она знает, что им вообще не надо видится - это кончается чьей-нибудь смертью, но она ждала, а он искал, и два дня - лучшее, что может сейчас случится. В прошлый раз было семь часов и двадцать шесть минут. Он считал.

Через несколько мгновений, минут, лет они заваливаются в номер над кафе, который он снял на скорую руку. Она сшибает спиной лампу, которая не разбивается только потому, что падает на мягкий синий ковер с длинным ворсом. Он целует ее всюду, в губы, в шею, в закрытые от счастья глаза. Она обнимает его дрожащими руками, которые в свете луны, вваливающейся непрошеным гостем в окно, кажутся еще бледнее и тоньше обыкновенного. Он толкает ее на кровать и мягкие одеяла обнимают ее хрупкую и ломаную фигурку, будто добрая мать. Она не знает, как это. Бас смотрит в него, пока он стягивает майку и шорты, оставаясь в одних боксерах, своими огромными, темными и расплавленными глазищами. Он валится рядом и запускает руки под ее старый свитер. Она истерически хохочет до икоты, она боится щекотки.  Он снова целует ее долго, приторно - кофейно, с легкими нотками чего-то соленого, вроде слез или крови. Бас гладит его короткие, по-военному остриженные волосы пальцами и шепчет горячо ему в ухо, в глаза, куда-то в подбородок, как она его любит. Он говорит, что тоже.

Он тоже.

Они любят друг друг почти всю ночь, иначе это и назвать нельзя - именно любят. Она растворяется в чувствах, у нее зудят губы от поцелуев. Он улыбается ей в шею.

Утром их будит дождь, который бисеринками сыплется в открытое настежь окно. Бас переползает на его половину, складывает на него ноги и руки и пытается заснуть обратно, уткнувшись лбом ему в бок. Он тормошит ее. Она отмахивается, она хочет вновь запомнить его, потому что всего два дня, точнее уже один. Она бегает своими пальцами по его спине с мелкими родинками и веснушками, по его ребрам, испещренным тонкими полосками шрамов от ножевых и ожегов, записывая в память все-все. Он хохочет, потому что тоже не особо переносит щекотку.

Потом он заплетает ей косу, вплетая туда не морские волны, не капли дождя, а тонкие лучи осеннего солнца, холодного и неясно, он вплетает туда запахи этого дня. Он вплетает в ее волосы Жизнь, а она благодарно целует его узкие, как у женщины, руки.

Потом они молча гуляют. За вечность можно отлично выучится понимать все без слов, и они великолепно овладели этим искусством за свои десять вечностей на двоих.

А потом наступает конец, в котором им опять нужно расстаться. Он кривит губы, нервно курит, пытаясь, кажется, высмолить целую сигарету за одну затяжку. Она пинает камни на берегу, а потом крепко целует его, ударяясь зубами об его зубы и нечаянно прикусив свой язык до крови. Шарит по карманам и быстро мнет, перегибает и разгибает листок бумаги. Получается корявый бумеранг. Он греет его в руках и улыбается, как улыбаются маленьким детям, этой игрушке. Потом дает ей что-то и, оттолкнувшись ногой от пирса, быстро исчезает в сторону Той страны.

У нее в ладони оказывается ярко-голубой камушек с дырочкой под нитку.

Бас чувствует, как ее глаза застилает соль, которая будет слепить ее много, много веков.

Она хватает коробку со снами под мышку, кленовый лист кладет в карман ветровки и бежит вон из этого города.

Она будт ждать его сколько вздумается, но где-нибудь в другом месте, потому что море успевает приесться за вечность. Она будет ждать, а он - искать.

Говорили, что ее зовут Смерть, а его - Жизнь.

Говорили, что они всегда будут вместе.