Мамино письмо

У меня было повышенное чувство ответственности за все. За свои слова, поступки и даже за слова и дела других чужих людей. Это воспитала во мне моя мама, Елена Петровна. Я звала ее Елена Прекрасная.У нее были огромные карие глаза, не глаза, а очи. И она для меня была распрекрасной, самой красивой и мудрой. А у папы были ...синие глаза. Все удивлялись, особенно русские чиновники и все пытались узнать, от кого у него синие глаза? Я очень любила маму и папу. Как-то даже судорожно и до без памяти. Особенно маму. Я и похожа на нее и не похожа, говорят, что и папины черты есть и мамины, но не копия никого.Наверное, в прабабку или в прадеда. Так бывает.
 Так вот. Этот Саша не помнил, как мы катались с мерзлых навозных тарелок и даже был несколько возмущен этим событием. Подросток, что с него возьмешь? Короткая память.
 А мне казалось в 14 лет, что любить можно, не касаясь друг друга, на расстоянии, дистанционно, мысленно. Так даже лучше, ничья свобода не подвергается давлению и подчинению. И потом, и Саша и я можем влюбиться в других, если они появятся. Вот это самое тяжелое в моей жизни. Я узнала, что такое ревновать, жгуче и болезненно.
Мне казалось, что солнце становится то серым, то черным, то ослепительно белым. такое мельтешение. Не могу сказать, что это похоже на панику или на что-либо другое, но это ужасное состояние. И не имеешь ведь права даже упрекнуть.
  А мальчишки народ жестокий и издевательский.Можно было успокоиться и забыть. Но как забудешь, если торчит перед глазами его лицо, фигура, слышится каждый день голос. Он проходит мимо надменно и независимо. А я молчала и знала, что наступит время, когда он будет плакать из-за меня, страдать и мучиться. Так и произошло.
Прошло много времени и по всей стране он гонялся за мной, желая увидеться и наговориться. Но не случилось это на протяжении многих лет. Он отчаялся и стал сближаться с моими двоюродными братьями, чтобы узнать обо мне больше. Написать мне письмо он не решился. А когда я училась в Ленинграде, он подошел к нашему общежитию и ...не решился войти и спросить меня. Так получилось. Он выпросил ли или добился, что будучи врачом в г. Елизово (недалеко от Петропавловска) попал на курсы повышения квалификации врачей в Ленинградскую академию имени Кирова. Он уехал к себе, потрясенный самим городом и тем, где я училась. Да, тогда мы каждый понедельник учились в Эрмитаже, а каждую субботу учились в Русском музее. На каникулах мы ездили в Москву в Третьяковскую галерею и наблюдали, как реставрируют иконы и картины. Я слушала лекции сына Анны Ахматовой и Николая Гумилева, Льва Николаевича Гумилева, который свободно изъяснялся на многих языках мира, читал лекции в Сорбонне французским студентам на чистейшем французском языке, а лекции были о Древнерусском искусстве, Востоке. Я поразилась его памяти, широте и глубине мысли.  У нас были лекции по истории западноевропейского искусства Михаила Юрьевича Германа, сына писателя Юрия Германа, автора книг "Дорогой мой человек", "Все остается людям", "Знакомые", по которым сняты великолепные фильмы.
 Мы встретились с Сашей, когда он был женат, разведен, родил дочь. Я не узнала в нем того Сашу, в которого я была влюблена в детстве и в ранней юности.
Скоро после встречи Саша умер. Говорят, что он пил крепко. Жаль человека, особенно такого, как Саша. Он хотел быть со мной, но я была уже другая. Мне хочется подойти к его могиле и положить ладонь на холмик и попросить прощения.