Поэма о двух дедах

          Памяти моих дедов Владимира Александровича
          и Александра Александровича Васильевых

          "Когда-то Гегель ненароком
          И, вероятно, наугад
          Назвал историка пророком,
          Предсказывающим назад."
                Борис Пастернак


          I.

По материнской линии во мне таится
Кровь двух дедов Васильевых. Два брата
Произошли из нашей северной столицы –
Из града Петербурга – Петрограда – Ленинграда.

Мой дед родной, училище окончив в Питере,
«Путейцем» звался в разночинном просторечьи
И после десять лет он в инженерском кителе
Вел водоизыскания в далеком Семиречьи.

В пластах равнин и в хаосе предгорий,
Раскинувшихся от Тянь-Шаня до Балхаша,
Он выяснял реестр ресурсов территорий,
Которые, увы, теперь уже не «наши».

В те времена имперские они входили в край
С названьем сладкозвучным Туркестан,
Сейчас разрезанный, как сдобный каравай,
На пять отдельных азиатских стран.

Ну, а тогда из глубины Евророссии
Народ сюда тянулся вал за валом.
Край стал бы раем, если б эти земли оросили.
Но вот воды… Воды пока здесь не хватало.

С чего начать? Дед начал с орошения
Долины главной в Семиречье речки Чу.
Проект составил. И хотя тот долго ждал решения
(А некто даже угрожал: «Проект ваш прокачу!»),

Дед в правоте своей был твердо убежден,
И, наконец, в Пишпек добралась резолюция:
«Проект Ваш Высочайше утвержден».
Дед начал строить. Но настала революция.

Дед как-то выжил в буревые годы
Войны гражданской. А с начала НЭПа
Для коммунистов-покорителей природы
Он – гидротехник – стал нужнее хлеба.

Свои успехи должностями дед «огранивал»…
Все рухнуло в тридцать седьмом. Дед той весной
Попал туда, куда «Макар телят не ганивал»
По той сакраментальной пятьдесят восьмой

          II.

Мой дед второй (двоюродный) – историк Византии,
Член-корр., профессор, ну и прочая, и прочая…
Нет, нет, его не загребли, не упекли. Не посадили.
Жизнь состоялась у него благополучно прочная.

Его отец (а, стало быть, мой прадед) дослужился
До коменданта Петропавловки (вот был служака!).
Но как, какими силами слепился и сложился
В семье служаки дока столь изысканного жанра?

Возможно, в выборе пути
был некий умственный настрой
И Византию смог Васильев полюбить
За то, что был когда-то первый Рим.
Царьград был Рим второй,
Мы – Русь – есть третий Рим,
ну а четвертому – не быть!

А посему знать Византию надо русскому народу…
Я думаю, навряд ли, выбирая ремесло,
Дед мыслил точно так.
Но если так, то он глядел как в воду.
И странное, казалось, ремесло,
увы, не Русь, но вот его – спасло.

Для нас, людей, унасекомленных советскою эпохой,
Таланты предков наших выглядят чрезмерно.
Десятком с лишним языков мой дед владел неплохо,
А пять иль, может, шесть из них он знал отменно.

Он музыку любил. Играл на фортепьяно. Пел отлично.
Вернувшись с лекций, дома или в клубе местном
Он наслаждался записями опер и привычно
По партитуре опер дирижировал оркестром.

Работал весело и много. Лекции, конгрессы,
Учебники, доклады, семинары, монографии…
Всю жизнь научную делил он интересы
Меж арабистикой, историей и географией.

Дед странствия любил так, как футбол – фанаты.
Планету всю объездил, кроме Антарктиды.
А в Штатах он исследовал все штаты
И лично посетил их – от Аляски до Флориды.

Рассказ о путешествиях «куда хочу без спроса»
Легко прервать вопросом по-советски ненаивным:
«Но как же мог он делать это?» – Очень просто.
Из русского он стал американским гражданином.

          III.

А было так. Примерно в двадцать пятом,
Когда казалось, что настала полоса
Спокойствия, на встрече с младшим братом
Брат старший Александр невесело сказал:

«Мне тяжело сейчас. В советском мире я
стал как бы из другого рода-племени.
Я – русский. Петербуржец. Но, Владимир, я…
Я не на месте в данном местовремени.

Дела вершат иконоборцы и витии.
Россия и сейчас уже почти тюрьма.
Что будет дальше, было… Было в Византии.
Володя, знай, что наступают мрак и тьма.

Поверь, здесь очень скоро будет сущий ад,
А вовсе не обещанный властями рай.
Я еду за границу. И вернусь едва ли, брат.
И ты, пока еще не поздно, удирай».

На это дед родной, Владимир, то бишь,
Воскликнул пафосно-прекраснодушно:
«Меня отсюда и силком не стронешь!
В России мне сейчас совсем не скушно.

Глеб Кржижановский – умница и «наш» –
Сидит теперь у «них» в ВСНХа в Госплане.
Он – «искра», и из этой искры аж,
Как «беки» любят выражаться, «возгорится пламя…»

«Володя! Ну какой там Глеб? Какие «искры»?
во власти есть уже генсек Иосиф Эс –
Бандит, ведущий политические игры,
Пока – экзарх, но это – предстоящий василевс!

Такие люди – я уверен в этом лично
(Скажу тебе, а ты уж бойся иль не бойся) –
Способны совместить зловеще гармонично
Жестокость Фоки и размах Болгаробойцы»

«Ах, Александр, довольно… Хватит, не пугай же!
В любое время я на месте там, где мой народ!
И я не верю, что в России станет гаже…»
Так навсегда деды мои расстались в этот год.

          IV.

Год пятьдесят шестой. Мне нет еще шестнадцати.
В Москву вернулся дед. Шутник. У старикашки
Бородка клинышком. За глупости и шалости
Дед нас с сестрой дразнил: «Вы – вверхтормашки».

Дед возмущался: «Это все мусаватисты!
Они меня еще в Тифлисе оболгали!
Политика есть грязь. Все на руку нечисты.
Я им мешал. Мешал бегам их за благами!»

Дед рассуждал: «Что ж, как всегда империя
На подданных своих, начхавши, наплевала.
Спасибо Богу, по Кавказу хитрый Берия
Меня запомнил и убрал с лесоповала».

Дед изумлялся: «Сколько благородства,
Ума и доброты встречалось в лагерях!
Но тут же рядом – свинство, подлость и уродство,
Бессмыслица, бесправие, страдание и страх.

Дед восторгался: «Гордость нашей нации –
Совбюрократия. Не сладил с нею Ленин.
Чтоб справку получить о реабилитации
Я сочинил пятнадцать заявлений!»

Дед размышлял: «Меня к себе зовут узбеки
В Ташкенте жить. Но, право, кто я там такой?
Нет, нет… Я поселюсь в Киргизии, в Пишпеке.
Там наши все… Там Чу… и там Ортотокой»

Дед огорчался: «Сколько же потеряно
Впустую времени и вхолостую сил!
Бог дал Руси богатств несчитано-немерено,
Да вот порядком Бог ее не наградил.»

Дед лишь однажды мельком вспомнил братца,
Но я не понял даже, где он, кто таков…
Как мог тогда я в чем-то разобраться?
Я многого еще не знал. И, в частности, того

Еще не ведал я – простой советский недоумок,
Что я всю жизнь дальнейшую останусь не готов
Решить (без экивоков, обиняков и двудумок),
Так кто же все-таки был прав из двух моих дедов…

2001 г.