Завалинка март

- А чаво,, народ, ушёл уже хевралёк? Усе - отплясалась, отпелась, видно, зима-то. Весенний месяц ноне. Капель с крыш, давечь иду - лужица на дороге. Хоша зиме не в нос – дескать, обвыклась тута,  уходить не хочу, со злостив чели на ночь морозец пришлёт, метелев наскребёт. Ох, лиха девица, лиха, чуть не полгода  бесновавши. Сколькив снегу накидавши, чутки зовсем усе дома не завалила. Кудой зенками зыркня -  снежны сугробы метра за четыре стоять . Шо ж то будя, колысь дружна таить начне. ПотонЕм!
- Не потонем: на крышу сберемся! - внёс свою мыслю Ипатей Зевакин.
- Ипат, ты, че ль, мил человек, забул, кахто у тебя хвамиля? - С иронией произнес Кузьма Хмельной
- Чаво тебе моё хамилье, и шо б я его забул?
-Та ты ж Зевакин, то и смори: прозеваш времю на тую крышу взбираться. Вот наплавашся!
- Ох, енто чья б корова мычала, твоя б, Похмелкин, молчала. С похмелюги и хто иде чего успевал? Ты ужо накажь мине, шоб я тобя не бросил на произвол судьбы, бедолагу. А тута уже если я не зазеваю, то гляди спасу, а коль и впрямь зазеваю, ты ужо не обессудь:  быть тебе кум утонотому.
- Я те зазеваю, я тода тебя  и со дна морскогу достану, да за усе  спрос зачну. Вота ты у меня повертухасси тодди, как карась на сковороде. Й
-Ой, напужал! Да я ж энто того, утопленников не пужаюсь. Они ж таки усе  мокренки, тихеньки.
-Энт шо вы, мужики, не то сказились? О чем брех развели, мене, самой Кадушкиной и слова молвить не дадёте!
-А ты, че ль, тожить боишься утонутия? Не дрефь, ты ишо не рассохлась, поплывешь. Вон князь Гвидон с матушкой сарисой в тебе по морю окиану плыли. Тебя ж и тода волна на берег вынесла легонько, а час ты одна, ах, да, и Кадушкин, но тоже та посудина, не потоне.
А остальных, пока не поздно, пошлите лодку делать. А че, сворганим, поди!
- Ох, Ной ты наш сказошный! Токмо надоть большу делать, сельный пароход, а то нас усех кажной тваре по паре. А плавать, подит, долго придется, ишо, чего доброго, хто и родить смогет.
-Ну, кому што, а Рыбкиных токмо затронь - им ужо цельный год хлебом не корми - поплавать дай. Тебе че, ента весення вода усю  лету будя? Май постоить, а туточки сонса угрея, вот то тебе и моря иссякнеть. Та и воще, на шо вам, Рыбкиным, пароходы, вы и так любое судно обгоните, на то вы и Рыбкины
- Ну, подзавелся, тольки тронь. Тебя самого припугни - жить захош, без лодки и пароходов за тридевять земель уплывешь.
- А чейт, люди добры, вы сеня, как куры аль петухи раскудахтались? Сморю я не то я на завалинку пришла, не то  коим боком на вечер к Владимиру Соловю попавши? Енто у него на вечеру усе вразы ревут лихо разом, хуть бы у нас, заваленшиков, культуре поучились. А то кулаками махают, слюной брызжут. Мужики они чель? Не, енто якись бабы базарни, пустомели. То Трампу судили, а, чай, нихто и правду о нём не молвил. Опеть Украину трёх летов мусолят, мусолят, а шо дельного сказали? Одна вода в ступе! Соберутся либералы, якись Госман, Жирик, шут всяго миру, единрос, и усе одеялу на свою телу тягнут. Друг дружке в личность слюной брызжут, а че делать и не знают. По первую слухать бы наумелись: един бы сказывал, а те черёд свой ждали. Нет, гутарють усе скопом, и хто кого переореть. Но они ж из покон веков должны, дипломаты енти,  спокойствием убеждать ворогов, а они шо? Не то из психушки сбегли? И хто с больными на полном сурьезу бологурить будя? Энто слабые человеки, и нетути у них  никакой силы воли. Чего такогу бояса, можно мешком перед зенкой махнуть,  он и в кусты со страху. И усяк себя вумным считает, и кажный там герой - с мертвецами собачиса. А шо, они ж мертвы, в защиту себя не встануть, воду в харю не плеснут. Да и были б живы те Ленин со Сталиным -  неколи им було бы  такой фигней страдать, они Россию-матушку от беды блюли. А енти, коли не знають, шо робить, шли бы к нам на завалинку: здеся люди в психушках не были вот и научили б уму разуму. У стране беда не дай те боже война громыхне, им бы, дурням, вместе мыслю держать в заботе о России матери. Так нет, у них одна мысля, как ее грабонуть поудачней, а там будь шо будя опосля. Иде совесть у ентих дурней? Все у жизни уходит -  зима, весна, лето, и осень, токмо жадность жива в любо время году. Ить куда хватать столько, а?  У три горлу жрать не станешь. Я такмо ихню злостю понемаю: как мало стащит, так его зло то и береть. Как оно в природе усе устроено: уся  скотина на том стоить. Возьми овец, ну бараны же. Накладешь им сену иль хуражу сыпнешь – стой, ешь скокмо хошь, ан нет! Друг друга бьют, изо рта отнимают. Досыто дано ешь наелся спи, так нет - подраться надо. Ну то скатина, мозгов у неё дюже мало, а ты ж не как человек, шош снисходишь до скотскогу обличью? Понятков моих нетути в этой психушки. Читаю недавно, шо за пять летов сгинула в стране сорок мильёнов человек.  И енто в мирно времю. Тож побили за богатству друг друга.
- Ой, люди добри, хватя ужо страхов нагоняти, чай шо повеселей поговорить найдётся. Страхов мы и по яшшику нагледемся, ишо тута о них, хай их трясьця возме, говорить. А ну-кась, Ерема, растяни меха, пойду - ка  я разгоню тоску печаль, чай одного разу на свете живём, на тому не спляшешь.
Геть усе до кругу,
Прикажу я другу:
Хто чечетку гарно бьеть,
Меня до дому доведеть.
- Ох, подружка, не плошай,
Лучше парня выберай.
Хто чечетку гарно бьёть -
Дома жизни не даеть.
- Ох, подруга, не хитри,
Предо мною не фенти.
Положила ты свой глаз,
На чечетника как раз.
- Ты прости, не угодала,
Понапрасну  ревновала.
Баяниста я люблю,
Про него дяржу мыслю.
Я подругу дорогую,
Теперь вовсе не равную.
Доплясались до тех пор -
Рядом рухнулись на пол.
Ну, а наши женихи,
Стоят словно петухи.
Они штоли растерялись,
Што таким девкам достались.
Приказали мы парням,
Не стоять как трухлым пням.
Вы сызвольте нас поднять,
Да обнять поцеловать.
- Вото бабы, ай да молодца -  и сами в весельи, и нас потешили.
- А то как же, пока живём до тэль могем, не то, шо некаторы. Заживо утопши, нюни распустили, вота и решили мы вам их утереть
-Да и лихо, знашь, у вас энто получилось, молодцы наши русские бабы. Не даром о них так Некрасов писал. Веть точно коня на скаку остоновя и с горяшшей холупы либимого выня. Было энто взоправди у селе Захлебенькино. Девица проживала там необычной красоты и нрава доброго. Полюбился ей паренек из энтого же села по имени Микула Матюхин. Жил он тихонько со старенькой матерью вдвоём на самом краю деревни. Добрый кузнес на усю округу. Да и девица велика мастерица - хоша рушник разошье, хоша кружево спляте, хоша сарафану сошье, в пору самой сарисе для носки. Прослыхивал про Василису один злой богач. Приеховши до ее дому просил вышить для него утирку, шоб самому узреть на шо годна девица. На погляд она ему враз показалось красавицей. То решил он ее пытать так сказать на предмет годности будущей жены для единого сына лоботряса. Да после того, как узрел ее воочью,  решил: жену со свету сживу, а на Васене оженюсь. Больно за серсу красой своей взяла, а скромна и глазов не смея поднять. Исполнила она заказ с рушником, уплатил ее барин за работу и попросил кружево для постели. Сплела, снова оплатил, да новый заказ делая:
- А сшей мне, голуба, костюм для меня.
 Сготовила, добро сидит на барину . А шо интересно она могет ли кушанью добру своргонить. Заказуе ей 33 блюдов. И печь ихо кажный день. Не под силу ему уже долга с ней невидаться. Поготовя блюдо прикажу вино сворганить.  Лишба до дому ейного причина заехать була. Народ на деревне загутарил: «Чавой-то бес пляшивый энто затеял?» Хвамилья у него така была, у барина то Беспляшивый Сидор по имени. Сидориха у него дородна баба была. Не из красавис, но и не страшна, на силу дюжа. Так вот, вскоре захворала бедолага и шо ни день - усе  хереет и хереет. Сидор на то и вниманью не делая. Привёз как то знахорку, та говорит: «Уже чойтось она стьела не потребу, как травонулась малось. Молоком ее попой- отойдет, бедолага». Вродись молоком то он ее и поил.... Бедолага на глазах усех тает. Приезжает однажды Сидор к Василисе и каже
-Скорев одной невесте надоть будя свадебное платье. Шей по своим меркам впору будя. Да шоб платье було самой сарисе надеть несрамно.
Ладно, будя сшито платье для сарисы. Сказоно - сделано, а вернее, сшито. Приехал Сидор за платем и говОря прикинь на себя я заценю. Выходя Василиса разодета в энту платью, взглянул на неё барин, ноги из ваты стали и рухнулся он пред девой на колени. Василиса и впрямь, как сариса стала.
- Не губи меня, Васена, стань моей жинкой - в злато одену. - Што вы! - испугано вскрикнула Василиса - женка у вас е, да и я кузнеца токмо и люблю.
Взревел Сидор словно козёл во дворе.
- Не будя вскоре у меня женки, и от кузнеса избаву найду, усе приграды снесу с путя к своему счастью. Быть тебе, Васена, моей жинкой не мытьем, так катоньем. Брилянту и оклад золотой должен быть, а не кузнечна сажа.
В энтот день кузнецова мать ушла к дочки внуков попроведать. Заигравши с внуками и припознилась домой итить. Да и внуки бабушку просят останься, да останься ночиной, сказки нам расскажишь. Ну уговорили - осталась бабуля заночевать у внуков.
Василиса посля уезду Сидора раздела его платью, уложила в корзину. Надела свой старенький сарафан, и отправилась в огород. Надо сказать, лихо было на сердце у Василине. Напужал ее барин своим криком. Особлива стучат в мозгу его слова  " Усе приграды смету на пути  к своему счастью". С трудом закончила свои дела, руки и ноги дрожали и сама была, как в ознобе. Ужой глубоко за полночь, а девице не до сна: броде по горнисе узад и уперед, и туточке видит:  в окне пламя сверкнуло
 «Пожар гдей-тось» - мелькнула в голове. И как была в ночной спиднице, так и бросилась в сторону огня. Чем не ближе тем настойчивей мысль в голове: «кузнеца поджег, идол». Не помня себя, влетела в горяшшу избу. В огне и дыму отыскало того кто был дороже всех взвалила на плечи, почти бездыханое тело. Успела. Едва она оказалась за дверью с любимой ношей , дом рухнул под силой огня. Село спало.  Где-то брехали собаки. Войдя в дом Василина уложила парня на постель. Закрыв его на замок, опасаясь, што Сидор доведет свой черный замысел  боялась итить до соседив узела два залезных ведра и зачила по них стучать молотками. В энто время услыхала в дому звон разбитого стекла. С двумя молтками в руках вскочила в дом Сидор стоял с ножом перед кузнецом. Василиса недолго думая огрела Сидора молотком по голове – ён и упал. Затем вынесла из дому кузнеца, положила околу себя и принялась бить по ведрам. Село проснулось. Хто бежал на пожар, а хто к Василисе
Приехал врач, оказал Миколе помощь, а полиса забрала Сидора. Жив, триклятый, остался. Признался он во всем, как жену травил, как кузнеса огнём изводил. Узрел, шо спасла его Василиса, и до неё, прячась в темноте ночи, пробрался. Ну остольно вы уже слыхали. Вскоре кузнес поправился. Усей деревней пировали на свадьбе молодых. За спосению человека и поимку бандита Василису наградили медалью и подарили новый, только шо выстроенный дом для молодых. Дом дружно строили усем селом. Так и надо жить дружно, помогая всем и всегда. Вот и мир будя! Да мир ен уседа от дружбы будя и всюду,хоша в миру,хоша в дому. Вота жили у нас у селу Володька Разгульных, да Колька Хузин, та ишо через стену в единому дому. У кажного женка и детки малы. У Разгульных женка учителка,а у Хузина доярка,но дурили ихо мужики на предмет пьянки оба круто. Колысь загуленут, усе заглотнут,те и не увидят хошь за следом ходить будут. Особливо вольготно було субботним днём,бабы обе на работе, а мужикам выходной. Вышли кактось раненько по утрю суседи управу чинить по хозяйству. Коровы мукают, пить просють. Напоили бедолаг корму задали. Стоят треплются.
- Так, скотинку упоили. Теперча и самим бы чем горлу промочить горестно - вздыхая проговорил Колька.
- Так и шо нам недолга. У меня в заначке е.
-Так моя уже дома опоздали. 
-Так, а ты энто в солому за сараем сховайся,а я в скрыну прихвачу и к тебе.
Сховался Хузин в солому, сидить ждеть. А Володьке нетути. "Во, чертяка, иде запропостился? Выйти поторопить, -вдруг Зинка узрит, тот час домой загоня. Ну иде ж ты, хороняка?" Токма так подумал, хряп чей-то по плечу, и к ножишшам скатилось. "Чавойт там? О ! Бутылка... Никак цельна и не распочата. Спасибо тебе, осподи, за ентот подарок. Дажечки ты понемашь мужика, как ему непивши хренова бывает. Может, и сам бывавши с похмелю. А шо, ихто знат,могет и боги с горю напиваются. Господи скажи есть у тебя женка? Есть, верно. А коли у кого женка есть, у того и горю через край. Вота брал ты ее одну,а она плодовита окажись, как моя. Вона пятерых принесла. Володьке че его Мотря токмо двух ему родила, моя раскошелилась - пяток мне привалила. Корми иха обувай,одевай. роби и роби беспросвету на них и пить не моги.Мужику то каково без питью, так и увянешь,как трава без дожжу. Оно, осподи, и ты енто понял и сбросил малось питью. Вота счас и промачу горлу, за твою здоровью, господи. Нет стакана, не велика печаль! Я с горла давно привыкши. Ну, дай бог, не последню. И куда тот сусед исчез? Та господь с ним, одному больше будя. То б с ним надоть було делица. Тош я ее один тута приголублю и посплю малось. А может осподь ишо смилваться хошь на одну таку." Так он размечтался, обнимаясь уже с опустошенной  стекляшкой, шо в своих небывалых мечтах сидит на небушке с самим осподом богом, распивают на двоих пятый бутылек. Оба изрядно охмелевши, и просит Никола господа бога  подыграть ему на гуслях, посколько жутко ему хочся спеть и сплясать на радости с того ,шо осподь бох сам не погнушавшись обществу с ним и пригласил его к соби в гости на небеси, и сидит с ним за одним столом и на одним облачке, болтая ногами, а ему, Кольке, напоминает энто о его босоногом дестве.осподь взял в руки гусли и заиграл веселую плясовою. Колька пустился в пляс, выскочил из соломы и упал прямо под ноги своей грозной женки. Та захватила его за шиворот, поташшила в дом, посыпая своего благоверного матом и спрашивая, иде и с кем он успел нахрюкаться,на шо Колька отвечал однозначно. "Пил с самим господом богом на облачке и оттель и свалился. Будучи очень пьян не удержался на ногах." Получив затрешшину, Никола упал рядом с кошкой у печи досыпать. И лишь у панедельник был освобожден из под конвою,поскольку была потреба выходу на рабочу месту. На работе всей мастерской он  расхвалился, как осподь бох наградил за его трудну жись бутылкой, которую он выпил всю до дна один. Как потом был у гостях у оспода бога,сидел с ним на облачке рядушком, будто у себя на завлинке. осподь играл на гусельках и они пели с ним пьяные, матные песни.
 - До тех пор, пока Отес Небесный плясову не зыграл, я ишо сидел на облочку. А туточки хотел коленце выкинуть и не удержал ровновесю. Тако и упал к женки прямо в ноги, свалился в прямом смысле с небес,как ишо не на вилы в руках они у неё були.
Долго и дружно ржали мужики от Колькиной сказки. Веселье мужиков усилено было от слезной россказни Володьки о безжалостном поступке жены, а Кольку и зовсем чутки не схватил Кондратий, после того как узнал в чьем обличьи бул бох, шо нагродил его бутылкой хмельного. Ведь с той поры,как отправил его сусед в солому, а сам ушел за припрятоной заначкой, произошла принеприятнишея история.  Выходя Володька с благословенной посудиной в руке с счастливым ожиданием в душе наслодится ентим божествинным напитком, успомнил, что  не взял закусона. Ставит ее, бедолга, на крыльцо, не предчувствуя горькой разлуки, иде  в дом за пишшей.
 Пишши набрав, выходя на крыльцо, а туточки явления Христа народу. Стоить его Мотря, а в иенных  руках, батюшки, их с Колькой заветное питье.
 Со словами "Алкаш проклятый!" со всей бабской злобной силой брасает она энту родимую через крышу сарая. Вот енот бох в юбке и наградил Кольку за его тяжкий труд, не дав засохнуть без употребления  подбросив ему святой водицы.