Друг сказал, что я грустно пишу...

Друг сказал, что я грустно пишу,
время чёрное в пальцах крошу
и летит ядовитая пыль.
От неё или прель или гниль.

А я вовсе не грустен, а трезв.
Грусть и трезвость похожи чуть-чуть.
Я б и вовсе писать не полез,
но ночь ночью охота почуть.

С этим другом мы пили вино,
пили водку, но это давно,
и не в этой стране и не в той,
где осталась душа на постой.

А в какой-то, не знавшей имён
и названий, а только мечту,
безымянную тоже, как сон.
Но мечту мы мечтали не ту.

Потому что она не сбылась,
а сбылось то, что Бог начертал.
На пути его лучше не лазь,
ну а влез, так не стой там где встал.

Был вот сквер, где сходились болтать
и мололи таки до темна.
Этот сквер я люблю вспоминать,
но забыл почти все имена.

Тот, что грусти моей прокурор,
тоже уши развешивал там
и потом лезла заумь из пор
и цвела, не сдаваясь летам.

Академия та как клеймо,
как ожог на сократовском лбу,
или скажем на шее ярмо,
или острая кость сквозь губу.

Может нынче и грусть оттого,
что не знает клейма этот край.
И судьба то у нас не того,
в Юрский Парк попадём, а не в рай.