Прасковья

   Прасковья Андреевна женщина набожная была и суеверная. Почти ровесница ХХ века, а если быть точнее, то за год до его начала родилась. За годы жизни немало повидала на своём нелегком пути. При царской власти пожила, революцию, раскулачивание пережили.  Замуж рано вышла, зажиточное хозяйство с мужем Пётром вели. Был он с малолетства глухим: от роду лет семь было, когда заболел сильно, а в деревне одно средство от всех хворей - баня. Вот, и оглох после этого, а пимокатом отменным был, один мастер на всю деревню. В солдаты, конечно, не брали таких, потому ни в каких знаменательных военных баталиях той легендарной эпохи не принимал участие. Жизнь текла ровно и спокойно: крепко на земле стояли, своим трудом жили. Да и громкие события начала века только эхом доносились в глухую уральскую деревеньку, отгороженную от беспокойного мира Уральскими горами. Восьмерых детей подняли на ноги. Во время раскулачивания в такой огромной, даже по тем временам семье, где едоков больше, чем работников, единственную лошаденку не реквизировали, оставили. В Великую отечественную четырёх сыновей проводили на фронт. Самый старший -Василий на первом году в самом начале войны, где-то под Брестом, пропал без вести; Иван -контуженным, с фронта вернулся; Александр воевал, попал в окружение, раненого, без сознания, фашисты в плен взяли, да в Дахау отправили, в концлагере был, до самого освобождения. Фёдор танкистом  всю войну прошёл, в танке горел, в госпиталях лежал, война для него закончилась на Халкин-Голе. Пришёл с фронта орденоносцем в звании капитана. Младшему, Николаю, накануне войны только седьмой годок пошёл. Старшая дочь - Нюра уже замужем была, сынка родила перед самой войной, мужа на фронт проводила, да овдовела, в самом начале войны похоронку на него получила. Маня да Лена подростками были и первыми помощницами в те тяжелые годы.
   Всю свою жизнь Прасковья молилась за здравие своих детей. Одного Василия только не сумела молитвой защитить. Уже в семидесятые годы пришло известие о том, что ее сын геройски погиб, защищая Брест. На то, видно, тоже воля божья была и свой лимит.
   Грамоте так за свою жизнь и не выучилась. При деревенском храме др революции была церковно-приходская школа, все туда добровольно ходили. Прасковья рассказывала, что с занятий парами всех в церковь на службу водили:
-Как в церковь идти, настоятельница все ко мне почему-то с вопросом приставала:
-Ты, Прасковья, помнишь с кем в паре стоять должна?
   Грубостью и чрезмерным вниманием, так охоту к учению отбили, что в школу ходить перестала. Может, другая причина тому была. Поговаривали, что семья их была из староверов. Молилась она всегда двумя перстами, впрочем, и Петр, тоже.
   Внукам потом рассказывала, что перед самой войной, собственными глазами видела явление Божьей Матери:
-Осветились небеса и появился ее божественный лик на небе. Всей деревней тогда молились. Не добрый то был знак - быть беде. Беда, и, правда, вскоре пришла, откуда не ждали. В каждый дом постучалась война.
   Во время грозы, всегда неистово молилась, объясняя так это явление:
-Это Илья-Пророк в своей огненной колеснице по небу разъезжает. Вон, как грохочет. Стрелы огненные в грешников бросает. Надо молиться, чтоб грехи замаливать.
   Молилась неистово, отдавая земные поклоны, часами стояла на коленях у своего иконостаса. За всех молилась, за всех просила у Бога защиты и покровительства: за детей, за внуков и правнуков. Свято чтила духовные традиции и все посты беспрекословно исполняла и детей и внуков старалась к этому приобщить. Но времена наступили уже не те. Храм, стоявший в самом центре деревни, сначала в склад превратили, а потом и вовсе клубом сделали, да в советские времена кино крутили. Уже в конце ХХ века Храм отреставрировали и службы возобновились. Но эти времена Прасковья уже не застала.
-Во, нехристей своих привезли,-ворчала бабка, когда на лето младший сын Николай привёз из города своих детей: сына и дочь,
-Нынче уж, вас окрещу, непременно, только отец уедет.
-А это не больно?- со страхом спросил пятилетний Андрейка.
-Да, нет, милок, не больно. Даже интересно.
-А нам в школе, говорят, что Бога нет- это все выдумки и предрассудки необразованных и темных людей,- попутно заметила старшая, Светлана, она уже в то время класс в третий пошла.
-Прости, меня и их нехристей несмышлёных,-Прасковья упала перед образами на колени и стала неистово креститься, просить у нарядных дяденек, нарисованных на деревянных дощечках, чтоб они спасли и защитили.
-С крестной вашей матерью я уже договорилась: сестра моя старшая будет, Татьяна, а крестным -Геннадий, вот только Мария его из города привезёт, так и окрестим.
   Дети недоумевали, молча переглядывались, потом долго шептались за печкой:
-Как это старая бабка Татьяна будет нашей новой матерью?-капризничал Андрейка,-
-Наша мама молодая и красивая, а этой нас теперь отдадут?
-Не знаю. Страшно-то как! -Светланка со страхом и ненавистью подглядывала на грозные лики святых и старалась прикрыть ладошкой рот младшему брату:
-Тише, а то они услышат, гроза начнётся и нас с тобой Илья-Пророк стрелами убьёт.
-А, Генка, как он нашим новым отцом будет? Ему ещё двенадцати лет нет. А он уже должен пожениться на старой бабке Татьяне?-опять сыпал вопросами неугомонный Андрейка:
-Нас с тобой им теперь отдадут? А наших папу с мамой, куда денут. Я не хочу других родителей. Мне наши больше нравятся. Давай, убежим.
-Куда бежать-то город далеко, заблудимся. Да и ворота на засов заперты. Давай, спи. Ой, скорее бы, папка вернулся.- старалась успокоить брата старшая сестра.
    И вот наступил тот страшный день. Деда, который все время лежал на печке, и спускался оттуда только по надобностям, куда-то отправили. В его лице защиты тоже теперь не найти. Генку загнали, наоборот, на печку, чтоб не вертелся под ногами.
    В сенках что-то зашуршало, послышался грозный стук в двери и в горнице появились три старухи, все в чёрном. Две худые, а одна толстая. Бабка Прасковья проворно зажгла лампаду. Лики дяденек на иконах стали ещё страшнее и метались из стороны в сторону, вот-вот готовые сорваться и ударить огненным посохом. У одного, самого грозного, этот посох как раз в руках был. Старухи перешёптывались. Достали какие-то книги. Одна стала негромко читать. Слова были непонятные. Посредине горницы на табурете поставили таз с водой. Заставили взяться за руки и начали водить кругами. То говорили что-то на непонятном языке, то пели. И все время молились. Зачем-то поливали наши головы водой из этого таза и опять пели и молились. Одна, которая читала, стояла у иконы на коленях и то и дело отдавала поклоны. В это время, Генка на печке, непрестанно ухмыляющийся, ударял пестиком по чугунку. Это было очень забавно и немного придавало смелости тем, кто был сейчас внизу. Постепенно все это уже не казалось таким страшным. Да, и Генка пообещал, что спасёт всех непременно. Старухи заставляли и детей молиться. Это так было необычно и забавно. А самое главное они уже поняли, что никто их забирать не будет. Старухи, видно, испугались страшного грохота Генки на печке и вскоре засобирались восвояси.
     Как только старухи ушли, бабка перекрестилась на иконы, задула лампаду и завесила рушником их лики, выхватила из березового голика-веника вицу потолще, лихо взлетела на печку и со словами:
-Ах, ты варнак! - пыталась догнать и отхлестать зачем-то Генку-нашего спасителя. Он же геройски спас детей, а ему теперь грозила порка. Но и здесь он оказался проворнее бабки, лихо спрыгнул с полатей и выскочил вон из дома.
-Охальничать вздумал, охальник! Прости, меня господи!- бабка снова встала на колени перед и конами и непрестанно повторяла:
-Не введи меня, Господи, в искушение и избави, Господи, от лукавого! Аминь!
    Потом тяжело встала с колен и пошла управляться. Скотины-то полон двор был. Вскоре в избу вернулся дед, а за ним прошмыгнул незаметно и Генка.
Дети теперь втроём сидели в тёмном уголке под полатями и тихо шептались:
-Ты, Генка-герой! 
-Спас нас от старой матери.
-Сам на ней не поженился.
-Ой, что теперь я в школе-то  скажу. Меня недавно в пионеры приняли. А пионеры в Бога верить не должны. Мы ж священную клятву дедушке Ленину давали - ныла Светланка.
-А ты и не говори никому. Меня в прошлом году тоже крестить хотели, да Витька, старший двоюродный брат не дал. Он тоже на печке сидел, да так там грохотал, что старухи эти быстро убежали. Досталось ему тогда сильно от бабки, она тогда его здорово вицей-то отхлестала.
 -Тогда договорились, никому об этом не будем рассказывать.
Дети взялись за руки и громко произнесли:
-Клянёмся! Клянёмся! Клянёмся!
   Разбуженный нашими криками дед, заворчал на печке:
-Чего-раскричались-то. Ночь на дворе. Спать идите.
Дети долго не могли заснуть. Ворочались в темноте и крепко сжимали в кулачках крестики, которые висели на веревочках на их шеях.Теперь в их жизни появилась тайна, которую не только в школе, но даже и родителям не надо рассказывать. То и дело поглядывали на иконы,  с которых на них смотрели добрые дяденьки, один даже улыбался и вроде, даже шептал:
-Я теперь всегда буду Вас защищать. Просите и помогу. Уберегу от всех напастей: и ныне, и присно, и вовеки веков.
   На душе Прасковьи было светло и спокойно: теперь и самых младшеньких своих внучат она окрестила в свою святую веру.
   Приглушённый свет луны мирно светил в окошко. Лунная дорожка легла на половицы. Лики святых умиротворенно светились. В доме все спали. Каждый уснул со своей тайной. Такова жизнь: у каждого своя дорога к Храму.