Чай

Он посмотрел на меня уставшими глазами и спросил:
— Ты не знаешь, у кого можно узнать наверняка, есть ли боги по эту сторону мира?
— Не знаю, — я ответил не задумываясь, — это тебе надо либо в церковь, либо к шаманам.
— А можно и к тем, и к другим? А еще лучше, собрать всех вместе и спросить.
— Будь я на твоем месте, старик, — я похлопал его по плечу, — не стал бы никогда проводить подобное мероприятие.
— Почему это еще?
— Потому что сродни самоубийству. Таких людей нельзя допускать ко взаимной дискуссии.
— Послушай, — к нам присоединился Том, он принес чайник и кружки на маленьком деревянном подносе, — думаю, ты заблуждаешься, мистер. Мы живем во времена повальной толерантности и взаимоуважения. Какие могут быть распри на религиозной почве? В двадцать первом-то веке.
— Даешь долгожданный мультикультурализм и плюрализм взглядов, — вдруг, уставший Валька перестал быть таковым.
— Ребята, понимаю вашу веру в человечество, — я взял чашку, и отошел от них к краю веранды и уставился в темноту за окном, — но ваше популярное христианство не было мирной религией, ни в эпоху своего начала, ни сегодня. Не уверен, что этого хотел Учитель, но, к сожалению, это так... Было, есть, а вот будет ли — не известно. Церковь с радостью погонит ваших шаманов. Как некогда Аменхотеп изгнал Осарсифа и его прокаженных. И целого Ханаана не хватит на тех, кто окажется недостоин их благословения.
— Все мы немощны, ибо человецы суть, — так любит говорить мой отец в моменты духовного бодрствования.
— Том, немощь немощью, — отозвался Ванька, противно потягивая чай, — но неужто мы так испохабили образ и подобие, что прям ни на что не годны? Не может такого быть, да и Учитель всегда говорил о сострадании.
— Его слова забыты, — сказал я, и демонстративно отхлебнул чай, закрыв глаза — ощущая, как тепло распространяется по телу.
— А может, все-таки совершенно наоборот? Взял он наш образ и подобие, и потом, доведя его до идеала, сказал — вот он, бог, равняйтесь.
— Ох не думаю, — пробубнил сомневающийся Томас, — ведь кесарю — кесарево, а богу — богово. Каждый надеется быть самим собой, стремясь быть кем—то другим. Как можно равняться, когда мы — тут, а он — там? И наше ли это дело, равняться на него? Ему хорошо там, где он есть, таким, какой он есть. А нам и здесь неплохо живется, во всем разнообразии и неблагоразумии.
— Кесарю — кесарево, чтобы заниматься политикой и экономикой, да оградить область духовного. Примитивное разделение области влияния. Ведь при необходимости войны или казни, всегда могла подключиться церковь и оправдать любое преступление, или знаменовать любое действие волей божию. Ведь недаром, — я поставил чашку на подоконник, — очень удобно — religare — объединять или связывать. Примитивная систематизация общества.
— А законы писаны кем и для кого?
— Для людей, я думаю. Обычно их пишут под себя, ради обеспечения удобства управления. С этой стороны англо-саксонская система лучше, она мне нравится. На нее не влияет никто, ни кесарь, ни бог.

Я осмотрелся — чашки с моим недопитым чаем на подоконнике не было.

— Эх, — сказал Сашка, — если боги и есть, то их не видно. А раз их не видно, то на кой они нам сдались?

Том собирал чашки со стола и вдруг посмотрел на меня — я пожал плечами, мол, не ведаю я, куда она подевалась. Вот тут оставил, буквально три минуты назад. Сейчас смотрю — пусто, и только испарина на дереве подоконника медленно увядала.

— Что же за беда такая, третья кружка за последнюю неделе, — Том зашел обратно в домик.
— Может, это боги дают нам знак, что они все-таки есть? — Озарился было Сашка.
— Та брось ты, скорей всего шаманы из Ханаана, — грустно сказал Том, выглядывая в окошко на кухне.
— Ну уж нет. Это был странник — сказал я, и закрыл за собой дверь.

На веранде стало темно и тихо. Кто-то, нам неизвестный, во тьме ночного мира допивал из чашки Тома мой остывший чай.

21.02.2017