Волшебная кисть

Рисую море – и оно,
разволновавшись, в ноги бьётся,
то на закат сверкая бронзой,
то розовея, как вино.

Пишу костёр на берегу –
и он до неба искры мечет,
как будто рад, что море, вечер,
что оживлять ещё могу.

Её рисую, без неё
нет жизни, пусто на картине –
вся мокрая, лодыжки в тине,
не сразу берег узнаёт.

Она, смеясь, идёт ко мне
и забирает кисть из пальцев…
Как сделать, чтоб не просыпаться?
Хочу остаться в этом сне.





* * *

Не мешай мне, я слушаю дождь,
не смолкают его барабаны.
Не волнуйся, конечно, я странный,
ты страннее уже не найдёшь.

Вместо лета – сплошные дожди,
пять – на дню, сорок раз на неделе.
Провиниться мы вряд ли успели,
это нам за грехи впереди.

Не за то... не расстанемся, нет,
а за то, что любить перестанем
то, что кажется глупым и странным,
как патрон боевой средь монет...



Полный вперёд

Грандиозная машина
по распутыванью снов
обещала: "Вас, мужчина,
ждёт богатство и любовь..."

От богатства видел блёстки,
в кошельке почти что нуль –
на каком-то перекрёстке
не туда, видать, свернул.

И с любовью как-то сложно:
то пригреют, то отлуп...
Не своей иду дорожкой,
будто в Индию Колумб.


Планета по имени Юрик

                Я назову планету именем твоим...
                (из припевов Софии Ротару)

Планета Альберт Михалыч крупнее планеты Юрик,
солидней орбитой, богаче по газам и прочему никелю-олову...
А на Юрике – чехарда с полюсами, вулканы, штормы и бури.
Обитают на ней тараканы, больные на ноги и голову.

Звезда при себе их держит: Юрку рыжего – ближе,
Альберта Михалыча – на расстоянии платоническом.
Лаская Юрчика, говорит: "Пойми же,
он тоже нужен, и я его не люблю практически..."

Юрку трясёт от ревности до магматической пенки.
А вокруг Звезды ещё трутся, как возле смазливой дурочки,
планеты Тагир, Владислав, Пронин и Филиппенко,
до которых не досмотрелись беспокойные тараканы с Юрочки...




Катастрофа моя

Катастрофа моя притворяется канарейкой,
маленькой мирной птичкой, напевающей что-то из Брамса,
как будто в клетке – не я, прикрученный лентой клейкой,
как будто в «Избранное» ея с разбегу не сам избрался.

Катастрофа моя достаёт свои белые груди,
на которых особенно ярко к маю цветут веснушки…
Значит, снова (вот счастье!) победит меня без прелюдий,
разорвёт на части и закопает в простыни и подушки.

И пойдёт курить, не выдержав звуков, соседка справа,
и слева сосед похромает в сердцах за вина флаконом.
Катастрофа утихнет плавно и не вспыхнет, возможно, завтра,
но я сделаю всё, чтоб вулканом вспыхнула беспардонным…




21.04.2017

После вчерашней снежной бури
идёшь – а снегу по колено...
"Апрель, да ты больной, в натуре!"–
сказала дворник тётя Лена.

Да, он больной, он был в припадке,
хлестал, как из брандспойта, снегом.
Да, это больше, чем "осадки" –
простите, будьте человеком.

Простите, дерева и птицы!
(Грачам вернувшимся досталось).
А нынче солнце так лучится,
как будто с Африки сбежало.

Апрель, хоть мата ты достоин,
люблю тебя и улыбаюсь...
Пусть трактора ревут и стонут,
в сугробы носом зарываясь.



Ночной полёт

Не чувствуешь? А я к тебе лечу,
распавшись на ионы и фотоны,
блуждая в крышах, трубах и балконах.
Так эскадрилья бабочек влюблённых
летит на заповедную свечу.

Ты спишь? Ты ждёшь, не ведая о том,
что ждёшь меня и никого другого.
Но с курса, как домушник бестолковый,
сбиваюсь и врываюсь, плача: «Кто вы?» –
не в тот, но тоже розоватый дом.

Там женщина большая спит, сопя,
и ждёт совсем иного «супермена»,
из одеяла выпростав колено, –
мне вновь лететь и проходить сквозь стены!
Искать в огромном городе тебя…

А утром я влезаю в кучу дел,
в мой муравейник дел не чрезвычайных.
Тебе приснился снова твой начальник –
весь в алых парусах и криках чаек?
Так, значит, я опять не долетел.



Богиня

 "Девчонке далеко за тридцать",– так
себя оценивает скромная богиня.
Забыл неподходящее ей имя –
нельзя мансарду превращать в чердак.

Меня магнитит грусть её лица,
в ней дремлет тихий океан любви и страсти.
А что тут удивительного? Здрасьте!
Во мне самом не меньше озерца.

При ней киоск-скворечник: всё в трусах,
бюстгальтерах, необъяснимых комбидрессах
и прочих женских штуках интересных...
Да солнце не сияет в небесах.

Небось, проблемы с мамой и детьми,
к тому ж погряз в боях на выживанье "бизнес",
ушёл в компьютер (насовсем из жизни)
послушный муж, как волка ни корми...

Сбежать бы, а застыл, как остолоп, –
богиня молвит про скачки исподней моды,
про обстановку в мире: "Вот уроды!" –
и делает ресницами хлоп-хлоп.

Года бегут по рельсам, и с пути
свернуть немыслимо на полустанок счастья.
В ней точно океан любви и страсти,
не дай мне бес такое разбудить...




Забыть

Забыть влекущий голос и "простите" – столкнулись мы
вдали от вех, решений и событий, в дверях зимы.
Стереть октябрьскую смешную вьюгу, лохматый снег
и то, что прижимало нас друг к другу почти навек.

Забыть прикосновения и шёпот, дорожки ласк,
лавины глупых слов, восторги оптом и напоказ,
ростки обид из зёрен несерьёзных, её побег,
оставленный на стуле шарфик броский, как фейерверк.

Забыть глаза, снежинки на ресницах, закус губы,
коленок холод, шрамик на мизинце – её забыть,
как вытащенный из груди осколок – считай, спасён...
Потом споткнуться о похожий голос и вспомнить всё.



Двойник

Февральский холод режет ленты
из старых записей и книг,
потом сплетает что-то с чем-то –
и получается двойник.

Он лучше, он в себе уверен,
он знает что и знает как,
не потеряет ключ от двери
и не замёрзнет, как дурак.

Меня заменит – сдулся шарик,
его в коробку с глаз долой.
А сам уже куда-то шпарит
по февралю, как молодой.

Не то что пьяница известный
и неизвестный стихоплёт...
Но я надуюсь и воскресну,
как только оттепель придёт.




Первая встреча

Ангел, взявшийся из ниоткуда,
мне сказал, норовя рассмешить:
– Если жить, то с поправкой на чудо,
а иначе тебе не прожить...

А в очках его – толстые линзы,
а в зубах – папироска "Прибой",
и на пузе не сходятся джинсы –
на фига мне хранитель такой?

Тени нет от него на обоях –
тоже мне несусветный прикол!
Мне бы – бравого, как бронепоезд,
мне бы – мощного, как ледокол...

Поругались мы через минуту,
он исчез, растворился под ноль.
"Если жить, то с поправкой на чудо",–
я запомнил несложный пароль.





Сгибание Металлов

Силой мысли можно согнуть металл –
я ношу эту истину, как медаль.
Соберусь – и точно улучшу мир!
А пока сократил свой подкожный жир.
И, когда мой тесть за столом уснул,
я одной силой мысли расклеил стул...
Мог бы ложки-вилки погнуть сполна,
но с посудой шутить не велит жена.


Песенка по выборы

Выбирали мы царя...
из старья да из ворья,
из шута да из девицы
кривоумной-криволией
(не в царицы, а в цари
ей хотелось, хоть умри)...

Выбирали мы царя
из жулья да из старья,
а ещё был парень в майке
по фамилии Сарайкин,
как копейка на кону,
не понятный никому...

Выбирали мы царя –
только мучились зазря,
не найти на трон в России
честных, умных и красивых,
сколько прочих не пиарь...
Пусть уж прежний правит царь.


На прорыв Леонидова

Как германца мы утюжили шрапнелью!
А теперь он нам подняться не даёт.
Вместе с фронтом отступить мы не успели,
прикрывая непродуманный отход.

Умереть не страшно, если за Россию.
Страшно пушки неприятелю отдать
и позиции, с которых так красиво
можно десять Австро-Венгрий удержать.

Потушить вчера не зря успели знамя –
нам везёт и, вероятно, с нами Бог!
Не возьмёт нас кайзер голыми руками,
и придётся отложить последний вздох.

К нам прорвался Леонидов с эскадроном,
значит, рано окружённым помирать.
Господа артиллеристы, вот патроны.
Нет, снаряды не придут, не стану врать...




Марсианочка

Где-то в космосе забытом
льётся голос Аэлиты,
ясно слышу марсианские слова:
"Дурачок мой, как ты, где ты,
я волнуюсь, мой поэтик,
вспоминаешь ли рассветы,
наши ночи из надежд и волшебства?.."

Если я забуду что-то,
буду полным идиотом,
о тебе, моя далёкая, мечты
развернуть пытаюсь в планы.
А у нас нищают страны,
и воюют постоянно,
марсолёты позаброшены в кусты…

Есть надежда всё устроить.
Чёрт с ним, пусть до слёз и крови
тянет вниз непроходимых будней груз,
я найду к планете вашей
ловкий ход, и если даже
смерть найдёт меня чуть раньше,
ярким лучиком к тебе ещё вернусь…



Наконец-то лето - 2

В рубрике «Что нового?» –
к нам пришла жара!
После ветра вздорного,
что свистал вчера.

После бурь, нас мучивших,
дождиков и гроз,
как с цепи, могучее
солнце сорвалось.

Юные и старые –
прячемся в тени.
Даже те, что парами –
о любви ни-ни…

Ходим полуголыми,
тяжек пекла пресс.
Хочется, как голуби,
задом в лужу сесть…