Эра

Давным-давно, так давно, что никто из живущих не рискнет поведать, жила в Галилее, близ Назарета, девушка. Из окон ее дома были видны поля, которые покрывались золотом под вечно палящим солнцем и изумрудом после редких, но обильных дождей. И часто сидела она на крыльце своего дома, глядя в даль, в эти бескрайние разноцветные поля, гадая, что скрывается за ними, какой мир лежит там, за синевой неба, за золотисто-зеленой волной из колосков, трав и цветов.
Была она очень красива: ее темные волосы, слегка спадая с боков, ласкали белое, нежное лицо, гладкое как у младенца, тонкие линии губ дарили улыбку, от которой замирало сердце, а прямой стремительный нос выдавал упорство и характер. Но самое удивительное было в ней ее спокойная молчаливость, ибо глаза ее говорили громче, чем тысячеголосый хор, больше, чем все книги на свете, и все же люди боялись смотреть в эти глаза, потому что не могли понять языка, на котором говорил ее взгляд, никто не мог прочесть, что пряталось за этими яркими лучиками, для кого все это предназначалось. Подруги и знакомые постепенно отдалялись от нее, юноши, завороженные этим волшебным светом и тянувшиеся к ней, с удивлением чувствовали, что натыкаются на какую-то неведомую и невидимую стену, которая как бы стоит перед ней, не допуская никого, отвергая любого, кто пытается проникнуть сквозь нее. И они тоже уходили, устав бороться, потеряв надежду.
Так осталась она одна-одинешенька, не ведая, почему весь мир обратился против нее, за что ей послана такая участь.
Мало-помалу привыкала она к своему одинокому состоянию, которое нарушалось лишь пением птиц, шелестом листьев на деревьях да раскатами грома, предвестника скорой грозы.  Целыми днями слушала она эти звуки природы, которые наполняли ее и согревали, как яркое солнышко в ясный погожий день. Иногда ей чудилось, что сама она как птица, затаившаяся, но свободная, летающая по лазурному небу и все ищущая, ищущая чего-то, а чего-кто знает?
И вот как-то раз, проснувшись от лучика солнца, ласково поцеловавшего ее, она, ощутив этот поцелуй, поняла, на что были устремлены ее искания. В ее сердце пришла любовь, вспыхнула, как лучинка от огня, но не гасла, а разгоралась все сильнее, заполняя душу и мысли сладким теплом.
Каждую ночь с ней происходило невероятные вещи, но что было, она не могла сказать. А наутро ее будил все тот же поцелуй и она не знала, радоваться ему или печалиться, потому что рядом не было никого, а так хотелось вновь уснуть и проснуться от прикосновения, которое бы осталось, не исчезло, превратилось в явь.
Так шло время, один день заканчивался другой занимался, и все они были похожи своим томительным однообразием.
Казалось, жизнь либо остановилась, либо незаметно, не нарушая этого мучительного покоя, постепенно проходила мимо.
Все чаще уходила она в поля и лежа смотрела в бездонную синеву, а потом, закрыв глаза, предавалась легкому сну, который осторожно, будто пушинку, поднимал ее с земли и уносил далеко-далеко, в синь, где все принадлежало ей, а этим всем были бездонность и пустота, сопровождавшие ее одинокое бытие.
Но однажды, пробудившись, она увидела… нет, не небосвод, а глаза, внимательно рассматривавшие ее, и склоненное лицо мужчины, которого уже нельзя было назвать молодым, но молодость еще не покинула его, справляя свой, видимо последний, бал.
Он смотрел в ее глаза, и она неожиданно почувствовала, что он говорит ее языком, языком глаз, громче, чем тысячеголосый хор, больше, чем все книги на свете, языком, которого никто, кроме нее, не понимал и для кого он был предназначен. Ее глаза вспыхнули, рассыпались яркими лучиками, и рухнула стена, скрывавшая ее от других, не подпускавшая никого и, казалось, обретая ее на вечное одиночество.
Она ощутила неодолимую тягу к этому человеку, и руки их встретились и пальцы сплелись, и она почувствовала, как лед ее тела вечно застывшего и нетронутого, капля за каплей превращается в живительную влагу, растекающуюся по сотням миллионов капилляров, увядавших иссыхавших безропотно безнадежно.
Вся она подалась вперед, с трепетом сознавая, что безвозвратно покидает свой привычный мир и вступает в новый, такой таинственный и пугающий, но столь желанный и выстраданный, выношенный, как ребенок, которому пора заявить о себе первым криком. И этот крик слился с ее, а неведомым доселе ощущением боли и радости, свободы, которая не похожа на свободу одинокой птицы. Она стала тем, кем должна была стать, хотела стать, потому что пришел Он. Она дождалась Его.
И, томная, уснула она в его объятиях, и приснился ей дивный сон. Перед нею стоял бородатый старец, с посохом и скрижалями. Это был Моисей, святой пророк, предсказатель мира. «Славлю тебя, о женщина», - произнес он». Ты получила свою награду, заслужила своим терпением. Я хочу поведать тебе твою тайну. Человек, которого ты обнимаешь, принадлежит далекой северной стране, где родилась и ты.
Тебя перевезли сюда, на эту землю, как дивное растение, призванное радовать глаз. Но никому не дано было овладеть твоей душой, и потому люди отошли от тебя. Ты предназначена другой расе, потому что ты сама другой расы, другого племени. И религия твоя будет другой, которой еще нет, но которая рождается завтра. Ибо завтра будет новая эра, и все, что есть сейчас, исчезнет. Исчезнет вся природа, исчезнешь ты и твой избранный. Потому что ночью произойдет величайшее событие: родится Христос, сын Божий, и от него начнется новая эра, которой существовать вечно.
Бог будет хранить тебя и имя твое, означающее мир и покой. Поэтому, прежде чем ты уйдешь, я хочу выполнить твое последнее желание. Скажи, чего ты хочешь». «Отец», - сказала девушка, «раз уж суждено уйти, я хотела бы повторить слова, которые шептал мой возлюбленный. Я не знаю их смысла, но чувствую, что они самые заветные для него. Я хочу, чтобы эти слова стали моими, и с ними я готова умереть».
«Что это за слова?» - спросил Моисей. Amor Vincit Omnia – ответила девушка. «По латыни это значит – любовь побеждает все».
Ты, славящая рождение сына Божьего и духовное очищение, станешь святой и повторишь свою жизнь в конце второго тысячелетия новой эры. Она будет проходить точь в точь, как и эта, и после долгих житейских испытаний ты встретишь своего возлюбленного, ему тоже суждено все увидеть вновь. Вы будете жить, сколько отмерено Богом, а Он вас любит. Ваше счастье в новой эре».
Сказав это, Моисей исчез. И пришла полночь, и божественный свет озарил всю землю. Новая эра наступила.

Irina Rose & Valery