Чердак

   Я сейчас лез на чердак со знакомым с детства замиранием от встречи со всем этим милым хламом, нажитым поколениями моих родных. Нужно проврить систему отопления и вытяжки, хоть я и не великий специалист в этом. Вот люк открыт и скрипнула последняя ступенька лестницы.
   В дедовом доме это самая притягательная и загадочная часть. В школьные годы заберешься туда тайком и в косом свете солнечных лучей оживают загадочные штуковины, давно вышедшей из употребления жизни. Какие то послевоенные примуса, керосиновые лампы - куда той лампе Алладина. Кажется, сдуешь с нее пыль и тут же материализуется джинн или еще кто-то, который ночами слоняется по чердаку и скрипит старыми досками перекрытия.
   Уж каких только пацанячих сокровищ я там не находил. На стропилах висела мелкокалиберная винтовка, ее трогать мне строго возбранялось. Но какой же мальчишка откажется пощелкать ее курком, целясь через мутное окошко по соседским курам и по роскошной мишени, его же, соседа жене, застывшей над грядками в известной дачной позе. Бац! И задницу тети Нади разорвало к чертовой бабушке вместе с синими панталлонами, которые знал весь переулок.
   В углу пылился пылился старый, разобранный до последнего винтика немецкий мопед, скорее всего трофейный. Без счету дней я с ним провозился пытаясь собрать этот металлолом в первоначальное состояние.
   Сколько же было там вещиц, будораживших мое воображение. Об их назначении я мог только гадать, прикидывая как бы их применить в своих играх. И получалось, что угодно, от лазерного бластера до машины времени... А по сути, машина та вцелом отлично работала. Все эти железяки и одежда из вышедших из моды в незапамятные времена гардеробов, оживали не надолго в моих руках. Рассказывали мне свои короткие, порой печальные истории, я отбрасывал одни, брался за другие. С хрустом и шипением заводился старенький патефон, шуршала игла, ерзая по пластинке и Шульженко выводила свой “Синий платочек” , который трепыхал ветер на бабушкиных плечах возле эшлона, что увозил деда на войну. Впечатление только усиливала запиленная пластинка с маршем “Прощание славянки”.
   Шестеренки, или что там еще у той машины было, отщелкивали калейдоскоп лет, стремительно пролетавший перед моими глазами. Вот скрипит снег под ногами у бабушки. Она в белых сапожках с крупными пуговицами, одетая в серенькое пальтишко, отороченное каракулем посередке, у нее такой же воротник-стойка и каракулевая шапка, смахивающая на папаху. Снег под сапожками хрустит, она спешит на встречу к молодому капитану - моему деду. Сейчас они завеются в гости к своим друзьям. Будут звучать тосты и бесконечно заводиться “Рио-ритта”. А потом - “барабанные палочки”, “утята” и прочие лотошные словечки до утра под хохот и веселье. Звенят медные пятаки в кармане. Бабушка в выигрыше, и счастнивая, с дедом под руку возвращается домой.
   Стопка журналов “Наука и жизнь” за шестидесятые. Боже, какие же там новинки! Сто двадцать четвертый “Фиат”, не подозревающий о своем волжском будущем, миссия “Аполло”, астронавты на Луне. Где ж они будут лет через пятьдсят? Листая эти журналы думал мой папа.
   Пляжная шляпка мамы сезона Гурзуф-1973, импортные круглые очки с зелеными стеклами, такие же как у Бриджит Бардо. Наши с сестрой игрушки... Игрушки на елку. Их в голодные сороковые бабушка по одной покупала для мамы. Попадаются совсем старые, еще дореволюционные - толстые раскрашенные стаклянные шары с ангелочками и херувимами. Старые альбомы с фотографиями. Мы с сестрой тоже как херувимы, а здесь уже как черти, перемазанные в песке, и в горошинах зеленки от ветрянки, ...и наши радостные вопли - О Д И Н А К Ы В Ы Ы, О Д И Н А К Ы В Ы Ы!
26.02.2017