Отголосок детства

                Отголосок детства.
 
                У каждого из нас
                На свете есть места,
                Что нам за далью лет,               
                Всё ближе, всё дороже
                Там дышится легко,               
                Там мира чистота
                Нас делает на миг
                Счастливей и моложе.

                (Фадеев).
          - «»-

Деревеньку в пять домов
Снегом замело в Покров.
Валит дым столбом из труб в небо.
Жильцам холод нипочём,
Бабка шанег напечёт.
Дым печной из труб
Запахнет хлебом.

Лишь на утро каждый дед
От крыльца сгребёт весь снег.
Заскрипит мороз под ногами.
В той деревне в пять домов
Когда-то не было замков,
А гостей встречали пирогами.



                Глава 1.


               
       В глубоких тайниках моей души живёт память о моём детстве и моей юности. Нет давно тех людей, среди которых я росла, простых сельских тружеников, но память о них жива. Мне захотелось, что бы другие люди знали о том, какие бывают и должны быть настоящие человеческие отношения среди людей, в семье, в жизни и в обществе.
        Современные книги многих авторов дают советы не возвращаться к прошлому, но без прошлого не будет и настоящего, иначе бы люди ничего не знали об истории нашей страны, и не было бы интересных, завораживающих романов, опять-таки из прошлой жизни.
         Родилась я в городе Архангельске.  По окончании ПТУ, маму направили работать на Архангельский целлюлозно-бумажный комбинат, в котором мы и обосновались. Мама работала в закрытой столовой для партработников и больших начальников.
          Строительство комбината началось где-то в 1936 году, а первую очередь комбината  пустили в 1940 году. Первые рулоны бумаги, новые рабочие места, новые люди приехали на строительство АЦБК. Посёлок рос на болоте. Строительство комбината объявили комсомольской стройкой. Приехало много молодых, энергичных людей. На комбинат направляли людей и из трудовых колоний и даже заключенных. Для всех строились  бараки, на скорую  руку. Так зарождалась жизнь в нашем посёлке, под названием - Первомайский.  Население посёлка - стало многонациональным. Преобладало русское и немецкое население. Немцы жили ещё до строительства комбината. Затем на стройку съехался люд из разных республик нашей необъятной страны: украинцы, белорусы, евреи, а чуть позже,- болгары. Между русскими и немцами случались стычки. Часто это происходило в общественных местах, на праздниках или на танцплощадках. Молодёжь не могла поделить девчат, они и служили причиной раздоров. Крепко подвыпившие парни, снимали ремни и, размахивая бляхами, стегали друг друга. Случались и трагические исходы таких драк. Учась в школе, я не ощущала этих междоусобиц, все дети не испытывали друг к другу вражды. Никто из нас не оскорблял друг друга, будь то немец, русский или еврей. Так мне запомнилось. Коллектив учителей тоже многонациональный и относился к детям доброжелательно, хотя время было трудное, а народ разный.
          Первыми на комбинате построили поликлинику, баню, школу, а затем клуб. В новые деревянные, двухэтажные дома сразу заселили интеллигенцию: учителей, врачей, инженерных работников, воспитателей детских садов и яслей. Наш дом называли учительским, потому что, заселились большей частью учителя. В этом доме нам с мамой выделили комнату в трёхкомнатной квартире, то есть- в коммуналке. Рядом с нами жили ещё двое,- воспитательница детского сада и семья из двух человек,- работники отдела технического контроля при комбинате, молодожены. В этой комнате часто менялись соседи. В доме было печное отопление,  и  ни о каких других удобствах мы даже не смели и мечтать. В сравнении с бараками, в которых жили строители и разнорабочие, мы были счастливчиками. За водой ходили на близлежащую колонку, туалет был таким, что страшно вспомнить.
            В посёлке было около шести или восьми зданий из кирпича, старой постройки, остальные жилые здания из кирпича появились только после 1950 года. Вблизи комбината построили несколько административных зданий и домов для начальников, а неподалёку деревянный клуб, где показывали кино, а вечерами молодёжь, отодвинув кресла к стенам зала, танцевала.
             На окраине посёлка была поликлиника, в которую обращалось всё население Первомайского. Позже построили  больничные здания, где лечили и оперировали поступающих больных.
            Школа, в которой я училась, находилась неподалёку от нашего дома. С первого по четвёртый класс училась хорошо, хотя могла бы и лучше учиться, но ленилась. В школу ходила сама, без сопровождения мамы, сама собирала в портфель школьные принадлежности, сама следила за школьной формой, стирала и утюжила воротнички и манжеты. После школы делала уроки, лишь бы поскорее и бежала во двор, к таким же, как я детям. Была я не девчонка, а сорванец в юбке, дружила только с мальчиками, и даже когда мне доставались от них тумаки, никогда не плакала, хотя очень хотелось разреветься. Многое из моего детства запомнилось лет с шести. Росла очень любопытной и смышлёной, доброй и понимающей, вероятно потому, что жили трудно. Мама растила меня одна, так бывает в жизни, и до определённого времени, я не задавала маме вопросов  на эту тему.
           Мама, из многодетной семьи. Родилась в деревне под городом Шенкурском. Маленького роста, пухленькая женщина, черноволосая, с карими глазами – свёрлышками, очень весёлая несмотря ни на что, очень сильная физически. Я всегда удивлялась тому, как такая маленькая повариха, а котлы носила тяжеленные, чуть легче, чем она сама. На тяготы жизни не роптала и редко жаловалась на мелкие неурядицы по работе или на нездоровье.
            Кто знает, выжили бы мы с мамой в тот период времени, не работай мама в столовой. Жили скромно. В комнате мебели: кровать с панцирной сеткой, на которой лежала перина сшитая мамой, лоскутное одеяло покрывало перину. Позже мама связала ажурное покрывало. У окна стоял диван. В углу комнаты, рядом с диваном красовалось старинное трюмо, которое осталось от прежних жильцов. Старый комод стоял на одной стороне с кроватью. У самого входа в комнату громоздился шифоньер. Самыми запоминающимися для меня, были два сундука, один большой, другой поменьше. Они стояли по обе стороны печи. В большом сундуке мама хранила своё добро, связанные ею салфетки, покрывала, накидки для подушек, скатерти. Этими вещами украшалась, наша комната. Очень старые стулья мама покрыла чехлами из суровой льняной ткани, отбеленной в хлорке. Стулья, точно, такие как в кабинете у Ильича, которые я видела на картинках в книжках. Сколько помню, мама всю жизнь вязала, улучив свободную минуту. Она вязала даже тогда, когда стала инвалидом. Причем, своими култышками изготовляла вещи поразительной красоты, очень медленно, чем делала это, раньше здоровыми руками. Носками, варежками и салфетками одаривала своих подруг и всю деревенскую родню. В маленьком сундуке лежала обувь, в основном мамина. Многие знакомые нам женщины завидовали, считали нас богатенькими, да это и понятно. В те времена жизнь была очень трудная, время голодное, послевоенное. При строительстве комбината, те, кто работал, становились на ноги и начинали новую жизнь, многие с нуля.Все девчонки, мои подружки по двору завидовали тому, что мы обеспечены, что мама - повариха и мы сытые. Да, мы не голодали, так как другие. Иногда что-то перепадало с разрешения старшего повара или заведующей производством, мама приносила домой немного супа в судках и овощное пюре, которое я любила больше котлет, которые по праздникам давали всем работникам общепита. После праздников доставались обрезки коржей или остатки пирогов с начинкой, которыми я угощала своих подружек. Подруга Валька из соседнего дома после такого угощения всегда говорила, вздыхая: Счастливая ты Томка». Я ей в ответ: «Ешь, ешь, может в последний раз». Тогда было с чем сравнивать. Когда тётя Фаина, мать Валентины угощала щами, в которых плавал один листик капусты и картошка с луковкой, то я уже, будучи ребёнком, ощутила бедность человеческую, по-детски вздыхала и жалела бедную Вальку и её маму. Мои слова, сказанные тогда Вальке,  оказались пророческими. По воле случая или судьбы, мамины пальчики отрезало электрической мясорубкой. Кто-то из работниц, во время заправки мяса в прибор, включил электрический рубильник, и мама стала калекой.

                Глава 2.

           Крепка детская память. Даже сейчас, когда сама уже бабушка, не могу забыть родных и близких моему сердцу людей. Это были замечательные и удивительные люди. О них мне хочется рассказать всё, что помню, по сей день. Почти каждый год мама отправляла меня на всё лето в деревню к бабушке. Там я росла и крепла, а школьные каникулы были радостными и надолго запоминающимися.
            Деревня, где жили наши родственники, имела смешное название – Осерёдок. Домов-то было всего пять. Неподалёку находился медпункт, в котором проживала медичка Люся, да Сельмаг с пекарней. Между нашей деревней и Сельмагом возвышались руины, когда-то очень красивой церкви. Когда плыли по реке Ваге, её видно было с реки, и она служила ориентиром, что мы скоро будем дома. Находился этот Осерёдок на самом высоком косогоре, между деревнями Наводово и Кремлихой.  От нашей деревни до города Шенкурска семь вёрст пути. Названия всех деревень уже не припомню.
              Сельчане жили по-разному и по постройкам жилищ, можно было судить кто бедный, а кто зажиточный. В те времена уже существовали колхозы, наш колхоз назвали в честь Ильича, колхоз имени Ленина. Этим колхозом долгое время правила Тютрина Марина Андреевна, женщина энергичная, волевая. При её правлении колхоз был одним из лучших в области, передовым.
                Наш дом находился на косогоре, большой, просторный, с высокими потолками в избах. В нём находились как бы две квартиры – зимняя боковая и летняя (переда). В зимнике и в передах стояли русские печки. Существовали помещение для хранения муки, погреб, поветь и под ним хлев для скота. На поветях всегда запас сена, веников для бани и засушенные бабушкой травки-муравки. На второй этаж вела лестница, где находилась маленькая изба, а вокруг её огромное пространство, то есть чердак, где чего только не лежало, нужное в хозяйстве добро.   
               У бабушки Натальи  была большая семья. Детей семеро
как козлят, говаривала бабка. Всех надо было прокормить и вырастить. Дети выросли, обзавелись семьями и разъехались по России – матушке кто куда. Остался в доме средний сын – Максим, который работал на пилораме.  Бабушкина невестка - Тамара ранее работала курьером в Райисполкоме, а выйдя замуж, устроилась продавцом в сельмаге рядом с домом. Вскоре родились две белоголовые девчонки Любаша  - старшенькая и Валюшка – младшенькая. Обе похожие на отца. Ещё в доме жил старик, то ли брат деда, родной или двоюродный,  звали его Иваном Васильевичем, а дети называли дедушкой.               
                Сколько помню, в доме всегда держали скотину: корову, телка, поросят, дюжину овец. Жили безбедно, сытно. Неподалёку, в деревне Афёрово жил младший сын бабушки, мой дядька, Афанасий. Он сам построил свой дом, имел жену и троих детей. Жену звали Валентиной, старшего сына Александром, среднюю дочь Татьяной, а младшую Галиной. Дядя Афанасий служил участковым милиционером, а тётя Валя работала в городском архиве города Шенкурска, администратором. Дети учились в сельской школе. Семьи были дружными и, несмотря на занятость, навещали друг друга, а по праздникам ходили в  гости друг к другу.
               О родном деде Семёне более подробно узнала совсем недавно от двоюродной сестры Любы. Ей поведала историю бабушкиной жизни невестка, то есть мама Любы, Тамара Мефодьевна. Оказывается, благостный и таинственный для меня дед Василий, который жил в нашем доме, приходился родным братом деда Семёна. Пока была маленькой, у меня не возникало вопросов, кто был моим дедом и что за старик живёт рядом с нами.
                Мою бабулю Наталью наняли прислугой в купеческий дом. Ранее она жила в Химаневе, здесь же её и порекомендовали купцу в работницы. Мне неведомо, какой гильдии был купец и чем занимался. У купца Семёна Васильевича рано умерла жена, оставив двух подростков-сыновей, тех самых из семерых козлят, о которых сказывала моя бабуля. Ещё раньше до ухода жены, Семён Васильевич заглядывался, на рыжую, голубоглазую Наталью. Пока была жива жена, хозяин, несмел, приставать к молодухе, а может, боялся жены. Разглядел купец в девушке не только стать, но и хорошую хозяйку и решил жениться. После смерти жены, ровно через год девица Столбова стала Докучаевой. Жили хорошо, счастливо. Родился первенец у Натальюшки, так ласково называл её муж. Нарекли Сёмушкой как отца, а затем пошли друг за другом девочки и мальчики, всего пятеро их общих детей. В доме купца стало тесно, и дед Семён занялся строительством нового дома, в той самой деревне - Осерёдок. Старый дом дед оставил в Химаненве своим сыновьям от первой жены. Став на ноги, они пожелали отделиться от отца.
               Настали тяжелые времена: Гражданская война, революция, раскулачивание. После раскулачивания дед захворал и слёг. Сколь бабка Наталья не старалась спасти Сёмушку, оставил он её с малыми ребятами, скончался. На похороны приехал родной брат, Иван Васильевич, да так и остался жить у нас в доме, потому что часть дома он унаследовал по завещанию брата. Для бабули настали трудные времена. Пришла Советская власть, а с ней и разные напасти.
               
                Глава 3.


                Перед школой мама решила, отправить на всё лето, в деревню. Она взяла отпуск в конце мая,  и мы по полноводной реке Ваге поплыли на белом, колёсном пароходе в деревню. У нас были общие места в каюте у дверей, в которые без конца сновали пассажиры. За дверью, прямо на проходе шумной толпой ехали цыгане, сидя на полу. Молодые матросы сновали, лавируя меж ними, чертыхались за то, что мешают причаливать и отчаливать на остановках. Цыганки гадали на картах всем желающим и пели свои песни, под которые танцевала их детвора, залетая в нашу каюту, и клянча деньги. Одна из цыганок пристала к моей маме с гаданием. Мама долго отнекивалась, но упорная женщина всё - же переборола её, и бойко разложив карты, нагадала маме то, что со временем сбылось в её жизни. Я посмотрела на маму и увидела грусть в её глазах. Время прошло быстро, и мы пересев  на другой пароход в Двинском Березнике, поплыли дальше.  Приехали мы рано утром и добирались до деревни пешком. Шли через город, потом через лес, поля и деревни. Нас рано не ждали, но все обрадовались нашему приезду. Бабушка Наталья засуетилась у печи и накормила нас яичницей с только что испечённым хлебом, от которого шёл духмяный запах.
              Дядя Максим работал на пилораме, уходил рано и мы не застали его дома. Любаша тёрлась у подола бабки, а та шикала на неё. К столу позвали деда Ивана, который показался мне странным, как бы не в себе. Но он узнал нас, и на его лице расплылась улыбка. Не зная своего родного, дед Иван был мне очень дорог, я любила его.
               Мне запомнились его худые, костлявые, но тёплые, ласковые руки. Ими он часто гладил меня по голове и что-то мямлил беззубым ртом. Иван Васильевич – учитель по образованию, но отдал себя служению людям, окончив духовную семинарию. Затем служил при церкви, батюшкой, той самой, которая сгорела. Однажды её подожгли и, спасая ценные иконы и церковную утварь, дед Иван чуть не сгорел сам. Бабушка долго выхаживала его, но после пожара дед тронулся умом. Бабушка остригла его опалённые огнём волосы и укоротила ему роскошную бороду. Дед был тих, подолгу  устремлял  в никуда светло-голубые глаза, часами сидел неподвижно, мало ел и пил. Зато парное молоко пил жадно, большими глотками, обхватив кружку обеими руками. Ходил дед Иван тяжело, шлёпая босыми ногами по белому, некрашеному полу. Несмотря на болезнь, с детьми был ласков и подолгу наблюдал за колыбелью, в которой сопела Валька, моя двоюродная сестрёнка. На его лице отражалось столько тепла и света, а его блуждающая улыбка успокаивала меня. Волосы отросли быстро и в ореоле белых вьющихся волос и с укороченной бородкой, дед Иван казался мне святым, будто с иконы. Я жалела его и подолгу сидя рядом, любовалась им. Дед Иван прислушиваясь к нашим разговорам, всё же улавливал, когда речь шла о нём. Его глаза устремлялись то на одного, то на другого.
                В этот день переговорили обо всём на свете, и допоздна горел свет в окнах нашего дома. С работы пришла тётя Тамара, и снова вспоминали о прошлом, о своих родных и близких, и тех, кто жил далеко от родных мест.
                Жизнь в деревне шла своим чередом, а меня шестилетнюю девчонку тянуло к деревенской ребятне. Счастливое, беззаботное время. В тёплые, летние дни с деревенскими мальчишками и девчонками бегали купаться на речку Игошку или играли в прятки на зелёном косогоре, среди деревьев и кустов или собирались у нашей бани и рассказывали друг другу страшилки.   Через две недели мама уехала домой, оставив меня на попечение бабушке.               
                В сенокосную пору дядя Максим брал меня с собой в поле. Он познакомил меня с такими же ровесниками, как и я, и мы словно оголтелые, бегали по скошенному лугу. Взрослые метали сено в стога или складывали в большие кучи, женщины ворошили духмяное сено. Техника тогда была никакая, лошади отвозили сено с дальних покосов поближе к стогам, которое мужчины складывали в скирды, всё делалось вручную. Ребятня бегала босиком по колючему лугу, их ноги были в царапинах, но они даже не обращали внимания на порезы. Бабушка достала мне из старого сундука, крошечные лапти, я носилась в них как угорелая. Тоненькая, как тростинка, ноги носили меня сами, редко кто мог меня догнать. Откуда брались силы, не знаю. На сенокос приезжали студенты ВУЗОВ и были задействованы все силы на уборку урожая, в том числе интеллигенция: учителя сельских школ и горожане из Шенкурска. Дядя Афанасий тоже работал в поле, причём была задействована его служебная кобыла – Варька. В поле жеребята ходили следом за своими мамами, красивые, длинноногие малыши, разных мастей. Однажды дядя Афанасий додумался посадить меня на маленького жеребёнка, но его шутка едва не кончилась плачевно для меня. Жеребёнок скинул меня, и я неудачно приземлилась, подвернув стопу. Бабушка Наталья лечила мне ногу, а я грустила без своих друзей, очень не хотелось сидеть одной дома. На детях всё заживает как на кошках и вскоре я опять бежала в луга, или играла на зелёном косогоре возле бани, искала в траве первую землянику, собирала приглянувшихся букашек, а налюбовавшись, отпускала их на волю. Любила играть сама с собой, и мне никогда не было скучно, потому что пела, а пела всегда, сколько себя помню. Голосок звонкий, чистый. Иногда удивлялась сама себе, замечая, что пою свои мною придуманные песни. Когда стояла жара, я брала у бабушки половичок и шла под гору, загорать. Там было прохладнее, и рядом журчал родничок, из которого я ладошками черпала вкусную, студёную воду. Родственники знали, куда я любила ходить, и к обеду зазывали меня в дом. Бегала я и в дом к дяде Афанасию. С его детьми Таней и Галей спускались под гору к маленьким прудам, где бултыхалась деревенская детвора. Сёстры старше меня лет на пять, шесть, но любили меня и не отказывали мне в просьбах, погулять со мной. Их старший брат Саша брал нас с собой на рыбалку, на речку Вагу. Пока шли до реки, собирали на лугу охапками ромашки. Девчонки учили меня плести из них венки. Мне было необыкновенно хорошо и, сравнивая те детские восприятия, считаю то время самым счастливым.
                Лето пролетело очень быстро. Мне показалось, что я пребывала в деревне всего-то две недели. Чтобы проводить нас с мамой, собрались все родичи. Присели на дорожку. Последним попрощался со мной дед Иван. Уткнувшись бородой в моё темечко, поцеловал. После чего дядя Афанасий усадил нас с мамой на мотоцикл и повёз в город Шенкурск, затем с нашим нехитрым скарбом усадил нас на пароход и мы с мамой прежним путём поплыли до Архангельска. Конец северного лета. Кое-где уже желтела листва на деревьях. Я постоянно выбегала на палубу, полюбоваться желтыми песчаными берегами и маленькими деревушками с белыми церквушками. Меня, маленькую девочку, завораживала бегущая вода. Наш пароход рассекал её носом и пенистые буравчики, перебегали с одной волны на другую. Грустно прощаться с летом. И ещё меня пугала неизвестность. Я боялась идти в школу, в первый раз, в первый класс. Учиться не хотелось.
 
                Глава 4.
               
                Через два дня начнётся мой первый учебный год, первый звонок, новые друзья, первая учительница. Мама наскоро ушивала, приобретенную ею школьную форму, которую купила на вырост, загодя. Я в это время разглядывала картинки в букваре и радовалась тому, что уже умею читать по слогам.
                В первом классе училась хорошо, научилась красиво писать. Первая учительница, Александра Андреевна, хвалила меня за старание. Повторяюсь. Росла озорной и вредной. Даже мальчишки побаивались меня и те, кто учились со мной и те, кто дружил со мной во дворе, потому что могла за себя постоять. Была заодно со своими сверстниками, храбрости было не занимать, не из трусливых и в обиду себя никому не давала. По этой причине меня часто наказывала учительница за плохое поведение и даже пересадила меня на первую парту перед учительским столом. К маме приходили родители  жаловаться на  синяки одногодков, которых якобы я обидела. Мама терпеть не могла разборок и всегда оставалась на нейтральной стороне. Она говорила им:  «Дети поссорятся и тут же помирятся, а мы с вами останемся врагами». После жалоб мама делала мне внушение, и я тут же забывала о том, что обещала быть паинькой. К тому же была хитрой, ловкой и терпеливой. Когда играла в прятки, редко кому удавалось меня найти. Причём пряталась всегда в одном и том же месте. В то время существовали дровяники, где хранились дрова для печек. Я пряталась под эти дровяники снизу, цеплялась ручонками за доски и могла провисеть там долго, как обезьяна. Всем надоедало искать меня и, выбрав момент, я незаметно ускользала домой. Моё потаённое место, – так никому и не выдала, снова и снова заползала туда, тесно прижимаясь к доскам над землёй. Так и росла, не замечая времени, которое летело необычайно быстро.
             Тосковала о лете, о деревне и ленилась учиться. Особенно весной, в дождливые скучные дни бредила мечтой снова вернуться в любимые края. И всё потому, что места там привольные, красота необыкновенная, чистый, пьянящий воздух. Любила я деревню до самозабвения. Меня покорили её просторы, природа, леса, поля, пашни, мелкие речные заводи, даже лягушатники с пиявками, в которых мы бултыхались. Глухие леса с огромными елями, соснами, и широкими лапами - веток, словно  из сказки, о бабе - Яге. Места грибные. Каких грибов только не отыщешь: грузди, волнушки, рыжики, белые грибы, подосиновики, подберёзовики. Больше всего обожала полянки с лесной земляникой. Между лесами непроходимые болота, куда с большим риском для жизни, мы ходили за морошкой, за клюквой и за брусникой. Подполье у бабки Натальи  ломилось от припасов из ягод, грибов, солений, мочёных яблок и овощей. Особенно вкусны были желтые и белые грузди, хрустящие как огурчики, да с горячей картошечкой, самый смак.
              За мою выносливость родственники брали меня в лес. Как не уставала, старалась не хныкать. Возвращались всегда покусанные мошкой и комарами, а под утро невозможно было открыть глаза, такие были отёки вокруг глаз. Однако моя целительница – бабка, мазала какой - то  «сулемой», так она называла свои настойки из трав и всё быстро проходило. Отёк спадал.
               
                Глава 5.

              Очень сильные желания сбываются. Первый класс закончила успешно, школа позади. Вот они долгожданные каникулы. Опять путешествие по реке на белом пароходе, и через два дня родная деревня. Встречала бабушка Наталья как всегда с пирогами и шанежками. Вся семья собралась за большим самодельным столом, который смастерил дядя Максим. Не было только деда Ивана.
               Ровно год как дед Иван слёг и к столу уже не вставал. Когда поели, я помчалась наверх, в его комнату. Дед лежал белоголовый как лунь, в полотняной рубахе. Меня узнал сразу, поднял руки навстречу мне, в глазах показались слёзы, отчего его глаза стали не тёмно-голубого цвета, а мутно-серого. Он безмолвно перебирал мои пальчики, гладил, несмотря на мою худобу, пухлые ладошки и улыбался. Глядя на него, не верилось, что дед сумасшедший. За прошедший год дед Иван ещё больше похудел, зато борода стала ещё длиннее, почти до пояса. Длинные волосы бабушка зачесала на затылок и перевязала резинкой. Чистенький, красивый старец снова показался мне святым и необыкновенным.
                Начало лета было дождливое и мы с сестрёнками почти не выходили во двор. Я часто бегала в избу деда, навещала его, приносила ему еду, воду, молоко. Он всегда по-своему радовался моему приходу.
                Однажды дед Иван, непривычно для меня, перекрестил мне лоб, губы его что-то нашептывали. Думаю, это была молитва. На протяжении всей его болезни, ни разу не видела его таким. Почувствовав что-то неладное, по-детски напряглась и испугалась. Мне показалось тогда, как-будто он ждал именно меня, чтобы проститься.
                Наутро, случилось то, чего все давно ждали, так мне думалось. Когда мы с бабушкой Натальей зашли в комнату деда, он лежал с широко открытыми, потухшими глазами, устремлёнными в потолок, рот был приоткрыт, руки застыли вдоль тела. Он весь вытянулся и показался мне великаном. Бабка Наталья ловко закрыла ему глаза и строго приказала мне удалиться. Хоронили Ивана Васильевича скромно, как впрочем, и всех сельчан. Кроме меня никто не плакал. Кладбище находилось поблизости с домом. Небольшая похоронная процессия шла по узкой дорожке, вдоль пшеничного поля. Дед покоился, в сколоченном дядей Максимом гробу, и мне не хотелось верить, что его жизнь остановилась. Какой-то незнакомый доселе старик, нёс икону впереди шествия, а родня шла позади его. Бабка Наталья причитала: «Свят-свят  и крестилась». Впервые в жизни за  неполные восемь лет я увидела кладбище и могильные кресты. Меня охватил непонятный, жуткий страх, когда гроб с телом опускали в глубокую яму, и вдруг я забилась в истерике.
Меня быстро увели в сторону и сунули в нос какую-то жидкость, позже я узнала, что это был нашатырь. Так не стало моего святого деда.
               Однажды я отчётливо вспомнила его на службе в церкви, той самой, которую сожгли нелюди. Он стоял в черной рясе, подпоясанной широким поясом, высокий, худощавый, с окладистой бородой, со светлыми, вьющимися волосами. Он самозабвенно читал молитву и все прихожане, слушая его, крестились, склоняя головы, шепча молитвы. Сколько мне тогда было лет, не помню. Мама мне не поверила в рассказанное и думала, что всё это мне приснилось. Жаль, что всё уходит в небытие.                Произошёл ещё один случай из детства при живом Иване Васильевиче.                Случилось это в Петров день. Вся семья поехала в деревню Ровдино на праздник, к  родственникам. Нас оставили дома на попечение Ивана Васильевича, а меня как старшую - за няньку. Раньше в деревнях жили открыто и двери никогда не запирались. В чугунное кольцо или в щеколду вставляли метлу, по-простонародному – голяк, прутьями вверх, это означало, что хозяев нет дома. День прошел как обычно. Я играла с младшими сёстрами, кормила их тем, что оставила для нас бабуля. К праздникам бабушка всегда тщательно готовилась, поэтому кушать было что: картофельные шаньги, колобки, творог, сметана, кисель из клюквы. Поужинав, уложила меньшую сестру в люльку, укачала её, а потом заглянула к деду Ивану. Увидев, что он спит, отправилась тоже спать. Мы с Любашей спали в одной кровати. Спали крепко. Под утро проснулись от шума. Открыв глаза, услышала, как тётя Тамара причитала: «Слава Богу, детей не тронули!» Спросонья невозможно было что-либо понять. В доме стоял кавардак. Сундуки открыты, всё в них перевёрнуто, какие-то вещи валялись на полу. Лавки, комод и столы сдвинуты. Подполье открыто и там тоже всё перевёрнуто вверх тормашками. Наконец, смекнула, что нас пытались, обокрасть. Бабка охала, ахала, дядька матерился, тётка крестилась. На чердаке тоже что-то искали.
Семья беспокоилась за деда, который лежал безмолвно, а в глазах стоял ужас. Деда не тронули, разве что пытались узнать, где спрятано то, что искали. Воры даже копали землю под окнами дома, под фундаментом за зимником. Поняв, что спрос с сумасшедшего никакой, оставили его в покое. Да и что взять с сумасшедшего, но взять было что....
              Пропажи икон обнаружили сразу. Украли дорогие по тем временам отрезы на пальто, облигации и деньги. По всей вероятности искали золото или церковное серебро, которое пропало вовремя пожара. День был волнительный, но страсти вскоре улеглись и  все радовались, что детей не тронули и не сожгли дом, тем самым не взяв грех на душу. Все домочадцы дружно взялись наводить порядок в доме, расставляя мебель по своим местам и раскладывая вещи по комодам и сундукам. Мы сидели на лавке притихшие, сёстры вообще ничего не понимали.
               Днём приехал дядя Афанасий. О случившемся ему сообщил Андрей, мальчишка который жил в доме напротив. Он съездил на велосипеде до Сельсовета в Наводово, председатель колхоза Тютрина позвонила дяде Афанасию в отделение милиции. Дядя предполагал, что кто-то местный из соседних деревень пытался обокрасть наш дом. Воров так и не нашли, а после этой истории на двери дома повесили большой амбарный замок.

                Глава 6.

                Жизнь берёт своё, она продолжается, и мои каникулы в суете дней проходили так, как и у всех сверстников. Деревня, жила своей жизнью. Снова уборочная пора. Днём в домах оставались только маленькие дети, всё остальное население трудилось денно и ночно, так говаривала моя бабуля. Урожай надо было убрать до дождей. Даже подростки помогали полоть грядки и собирать по осени урожай овощей и ягод со своего участка, поливали грядки на огороде.
                Иногда родственники брали меня с собой на сенокос, где с такими же, как я детьми кувыркалась в сене или гонялась за жеребятами. В короткие минуты отдыха колхозники обедали прямо в поле. Ели чёрный хлеб, испечённый  в русской печи, и запивали его молоком. Аппетит у всех был отменный, а бабушкой испечённый хлеб казался очень вкусным. Даже оставшиеся крошки не пропадали даром. Их, как правило, собирали в жменю и бросали в рот, а горбушку хлебную отдавали лошадям. После отдыха дядя Максим забирался на стог сена и подхватывал с вил у баб сухое, духмяное сено.  Работа спорилась, иногда женщины пели и их песни разносились далеко в луга. Было хорошо и легко среди этих людей. Их шутки не всегда понимала, они казались мне слишком заковыристыми. Впервые в жизни я держала в руках грабли и ворошила сено. Домой уходили, когда солнце опускалось за горизонт. Чувствовалась усталость, а на пухленьких ладошках появились первые трудовые мозоли. Дома ждала нас тётя Тамара невестка бабушки Натальи. На столе дымился горшок с картошкой и яичница. Ели молча, только маленькая Валюшка хныкала и вертелась около отца и просилась на руки. Поев, я увела её в светёлку, где посреди комнаты валялись на полу её незамысловатые игрушки. Вероятно, ей хотелось спать, потому что в какой-то момент, она уткнулась головёнкой в самодельную страшную куклу, сползла на пол и заснула. Вскоре все отправились спать, только бабушка хлопотала у печи. На трудившаяся в поле, спала я крепко, но в пятом часу утра проснулась от того, что бабка Наталья гремела палагушками ,- так она называла всю домашнюю утварь: вёдра, чугунки и крынки. Она готовила пойло для скота, перемешивала съестные отходы и очистки от овощей для скота. Она будто и не ложилась спать. В хлеве ждали корова, хряк и дюжина овец. Потом бабка доила корову, процеживала молоко через несколько слоёв марли и разливала по стеклянным банкам. Затем будила детей и заставляла пить ещё тёплое, пенное, словно взбитое в миксере молочко. Кроме того уже топилась печь и готовилась еда. Она опять гремела чугунками и крынками, делала творог из скисшего молока вся сосредоточенная и серьёзная.
                Жили сытно, оставшееся молоко сдавали на молочную ферму, где его проверяли на жирность, а потом собранное от частников и колхозное везли в город в больших бидонах. В нашем домашнем хозяйстве не держали кур, почему-то все они кукарекали. Бабушка сокрушалась на это явление и яйца для семьи покупала у соседей. Причина этого чуда объяснилась позже. Говорили в деревне, что якобы в доме у знахарки куры не несут яйца, или вылупляются из яиц одни петушки.

                Глава 7. 
             
               Для меня самым удивительным человеком была бабушка Наталья Устиновна. Всегда при деле, самостоятельная женщина, гордая и как мне казалось – самая красивая. Да ещё и первый доктор на деревне, настоящая целительница, чем я была горда за неё, не раз убедившись на себе в её способностях. Не была она знахаркой, но знала цену корешкам.  Лечить людей умела травкой, не доверяя порошкам. Лечила всю округу, успевая везде, справляясь с домашним хозяйством. Кроме того повелевала всеми в доме для порядка, все беспрекословно слушались её советов. Часто в дом приходили  скрюченные или с язвами на конечностях или на теле люди, с разными прочими болячками, а после нескольких посещений уходили здоровыми. Целила она не только волшебными руками, но и корешками и травами, а кому-то и добрый совет молвила.                Была в ней необычная красота. Жгуче-каштановые, мелко вьющиеся, очень густые волосы, которые она закручивала в валик на затылке и крепила его гребёнками, но выбившиеся пряди и короткие остриженные завитки на солнце, создавали пышный ореол вокруг головы, и она в тот момент казалась мне волшебницей. Перед сном она распускала волосы, и они покрывали всю спину, спускаясь до середины ноги. Её  ярко-голубые глаза – незабудки и веснушки молодили её. Не помню её полной, всегда оставалась худощавой, очень подвижной, до старости. Несмотря на властный характер, она была весёлого нрава, её все любили.
                Сама бабуля могла, и пригубить чего покрепче, конечно по праздникам. Сама варила брагу, приглашала гостей из всех волостей, встречала радушно, старалась угодить всем, предлагая свою стряпню, была щедрой на угощение. Брагу разливала из большого медного ковша, в большие берестяные кружки. Вначале застолья подавала студень, рыбники и свиные колбаски, которые готовились всеми членами семьи. Когда я принимала участие в этом действе, едва превозмогала брезгливость, но ела с большой охотой, было очень вкусно. Чуть позже, на столе дымилось душистое жаркое в большой глиняной крынке. На столе изобиловала выпечка: шаньги, плюшки, колобки. Во главе стола, вездесущая русская водка, купленная в сельмаге, и охлаждённая в погребе. Чай пили из самовара и гости не расходились до тех пор, пока не опустошат самовар. Любили в деревне погулять, народ весёлый, жизнерадостный. Иногда в наш дом приглашали гармониста. Обычно бабка зазывала его на Петров день. Под гармонь пели, плясали барыню или пускались в перепляс. Мужики ходили вокруг баб вприсядку или танцевали кадриль. Гости мало хмелели, от избытка еды, закуска была отменная, а те, которые захмелели, выпив лишку, хвалились друг перед другом своими непонятными никому достоинствами и громко орали частушки задиристые, смелые, и  залихватские, а им в ответ голосили бабы, отбивая дробь и держа руки в боки.
                Расходились, как правило, под утро. Прощаясь, извинялись пред хозяевами. Мужики хлопали друг друга по натруженным спинам и нехотя расходились по домам.
Дядя Максим валился с ног от излишка выпитого. Тётя Тамара чертыхалась и шикала на него, боясь, что он разбудит детей. Я лежала на печи и наблюдала за происходящим, и не могла заснуть от возни пьяного вдрызг дядьки. Бабка Наталья и вовсе не ложилась спать. Каждый день повторялся, как и предыдущий, та же работа, а после праздника гора грязной посуды, но она легко справлялась, не гнушаясь никакой работой, что-то напевая себе под нос. 
          
                Глава 8.
               
                Утро. Начинался ещё один мой день в деревне. Хотя бабушка была строгая, я не помню, чтобы она кого-то из детей наказывала или била. Я бойкая, резвая, дотошная, лезла во все дырки. Всё хотелось знать. Везде мешала, и когда выводила бабку из себя, она грозила мне голяком, и обещала шваркнуть им, но не более того. Навсегда запомнилась её угроза: «Как шваркну, - будешь знать!» Это слово она отпускала порой и своему подвыпившему сыну. В доме все были при делах, и мне тоже находилась работа.
После праздников приходилось мыть белые некрашеные полы до седьмого пота. Мне на ногу надевали тёрку из металла, и я возила тощёй ножонкой по мокрому полу, соскребая жирные или винные пятна. Мыли пол со щёлоком, также мылись лавки и подоконники. Привилегированными были только маленькие дети.
                По субботам топили баню, и все кто мог, носили воду из колодца в большой чан в бане и наполняли водой пустые молочные бидоны. Баня стояла на пригорке через дорогу от дома. Вначале бабка или тётка мыли детей, а потом вся семья вместе мылись и парились на высокой полке, хлестались берёзовыми с вереском вениками. Дядя Максим специальным ковшом подливал воду в печурку, откуда шёл горячий воздух. Было жарко, но это действо доставляло удовольствие всем моющимся. Иногда весело бранились, обливаясь то тёплой, то холодной водой, потели, пыхтели, выходили в предбанник охладиться и выпить холодного кваску. Особенно часто топили баню, когда приезжали гости. После бани распаренные, весёлые, румяные садились за стол, и пили чай, кто с мёдом или с вареньем, а кто-то вприкуску, смачно прихлёбывая чай из блюдечек. Неспешно вели беседу о том - о сём, планируя следующий день. Бабушка как всегда давала задания ненавязчиво, определяя сроки исполнения.
                Сейчас, когда я сама в таком возрасте как моя бабуля, удивляюсь тому, как эта неграмотная, деревенская женщина умела содержать в полном порядке хозяйство, разумно распределять время и быть на высоте во всех делах. А какой надо было иметь талант, чтобы ещё и лечить немощных людей? Где она черпала силы, чтобы со всем этим справиться? И я ещё когда-то обижалась, что не приласкает, не приголубит, не по воркует с внучатами. Да когда ей было это делать, до нас ли ей? Хорошо, что я знала, раз не обижает, значит, любит нас всех. Порой поворчит, выпустит пар и всё на этом, а мне - ласкухе всё не хватало какого-то внимания.

                Глава 9.
               
               В этот год случилось нечто непредвиденное, а скорее неожиданное. Почтальон Манефа принесла письмо по-всему очень странное, без обратного адреса в большом бежевом конверте, за несколькими печатями. Бабка Наталья насторожилась и попросила меня открыть конверт. В конверте не оказалось письма, только большого размера фотография, великолепного качества. С фотографии на нас смотрело большое семейство в нарядных, богатых одеждах. Красивая семейная пара восседала в центре, а пятеро детей окружали родителей, сияя счастливыми, неподдельными улыбками. На обратной стороне фото всего три слова: «Я жив, Семён». Бабка Наталья схватилась руками за огненно-рыжую голову, зарыдала и запричитала: «Жив, жив, сыночек, слава Господу Богу, жив, жив!!! « Где ты старшенький, где живёшь, что стряслось с тобой в одночасье?» Впервые бабка машинально притянула меня к себе и плакала долго и безутешно. Я прижимала к своим губам её руки, шершавые, натруженные и целовала их. До этого случая я редко видела бабушку плачущей. Я была в полном недоумении, но своим детским сердцем чувствовала, что-то неладное случилось в её семье в те далёкие годы, ещё до моего рождения. Я считала маму старшей дочкой, но оказалось, что Семён был первенцем и самым любимым сыном.
Он пропал в гражданскую войну, и о нём не было никаких известий. Мать есть мать, она всю жизнь лелеяла надежду, что жив её Сёмушка. Её надежда оправдалась, пусть не так как этого ей хотелось, но, Слава Богу, что не зря, через годы, но её радость безмерна и оправдана ожиданием своего любимца. Бабка с горечью говорила: «Имеет семью, а что не рядом, значит не судьба, ведь и остальные дети не рядом, не вместе». Она целовала фотографию и удивлялась тому, что сын с бородой и усами, солидный, важный и что детки взрослые, красивые. Самая меньшая, как две капли воды – вылитая Устиновна в её молодости, с пышной копной волос. Жаль, что фотография не цветная, а то бы бабка Наталья признала себя в этой девочке.
                Вечером, когда вся семья собралась за ужином, все мучились в догадках о происшедшем. Бабка немного успокоилась, в глазах сияла радость, и она старалась утешить остальных членов семьи: «Значит так надо судьбе, говорила она, храни Господи сыночка моего!» Пришёл                Дядя Афанасий и на радостях вместе с дядей Максимом опрокинули по рюмашке за объявившегося брата. Несмотря на радость все были немногословны, вероятно, каждый размышлял о случившемся по-своему. Тётя Тамара, которая в глаза не видела Семёна, радовалась вместе со всеми за счастье свалившееся в семью, и вторила молитвам свекрови, разглядывая на фотографии новоявленное семейство. Сочувствовала свекрови искренне, потому что жили они мирно, ладно.
                Моя мама узнала об этой новости в конце лета, когда приехала за мной. У мамы глаза всегда на мокром месте, она плакала, что от радости, что от горя одинаково. Все снова обсуждали происшедшее. Когда я подросла, мне мама рассказала, как провожали на войну брата и других селян. Семья ждала возвращения старшего брата, но прошло много времени после окончания войны, а он так и не вернулся в родные края. Все думали, что Семён погиб, только родная мать не могла в это поверить. Прошло много лет, а для меня осталась загадкой эта история. Я всё время задаю себе вопрос: «Почему, когда в России всё утряслось, улеглось, сын так и не приехал и не написал родным?» Почему его уже взрослые дети ничего не знают о существующей родне? Ведь даже если их отец умер, наверняка он рассказывал о своей родной матери, о Родине. На конверте адрес написан рукой Семёна, значит, был где-то и адрес места рождения их отца. Так, я и не нашла ответа на мой вопрос. Та фотография до сих пор хранится в моём семейном альбоме. Иногда гляжу на это фотокарточку и поражаюсь её качеству. Столько лет прошло, пожелтели и выцвели все советские фотографии, а та, как будто только из-под руки фотографа. Снова и снова спрашиваю себя: «Где мой дядька, в какой стране жил и умер, и кто распорядился его судьбой, или он сбежал из России, став белогвардейцем, или что-то неординарное произошло с ним?» Остаётся только гадать. Сейчас я знаю насколько была сильна духом и телом моя родная бабушка. Родить пятерых детей и двоих из них в сенокосную страду, в поле, это уже геройство. Сама перерезала серпом пуповину, сама себе акушер и роженица в одном лице. Всех в трудную пору вскормила грудью без отрыва от житейских забот и дел. Чем не Некрасовский персонаж?  Какие могут быть ласки-салазки, успеть бы, отдышаться, передохнуть часок-другой, хотя бы ночкой тёмною. Какое надо было иметь здоровье и несгибаемую силу воли, терпение. Хорошо, что дети росли крепкие, а когда выросли, стали работящими под стать ей. Всё это вечерней порой рассказала мне моя мама. Родившаяся в поле, она тоже была выносливой, сильной, несмотря на малый рост. Мать называла её Суской – уменьшительно, а имя Сусанна казалось мне необыкновенным и редким. Бабушка гордилась дочкой и часто повторяла: «Мал золотник, да дорог», Это была наивысшая похвала, и мама очень дорожила этим. Её мать по-своему жалела дочь и меня, - безотцовщину.


                Глава 10.

       Однажды летом я купалась в реке Ваге с двоюродным братом, сыном дяди Афанасия, он ещё был жив. Перекупалась и заболела. Тётя Тамара глянула на меня и, потрогав голову, повела  меня к бабке Наталье. Та, немедленно уложила меня на печь, закутала в одеяло и стала готовить какое-то варево.  Я вся горела от высокой температуры, и становилось всё хуже. Я теряла сознание и бредила во сне. Мне снилось, что я падаю в какие-то овраги и ямы, убегаю от гнавшихся за мной зверей. Очнувшись, в полусне ощутила, что мне втирают в тело какие-то масла или мёд. Бабкины руки скользили по спине, по груди, по пяткам и я снова впадала в беспамятство. Утром, бабушка разбудила меня, и дала выпить второй раз противную, густую, зелёную жижу. К вечеру второго дня я почти выздоровела, но бабушка не дала сойти с печи и велела ещё денёк отлежаться. Так я на себе ощутила целительные силы моей рыжей, всемогущей бабули.
       Запомнился ещё случай. Как-то мыла посуду и из рук выскользнула стеклянная банка и разбилась об угол печи. Маленький осколок стекла угодил мне в глаз. Я помчалась к бабуле за помощью. Недолго думая, она залезла своим шершавым языком ко мне в глаз и к моему огромному изумлению, извлекла осколок стекла. Чуть позже она научила меня избавляться от ячменя своей собственной  слюной и называла слюну нектаром, что никак не увязывалось в моём понятии – лечение слюной. Мне хотелось посмеяться, но я стерпела, чтобы её не обидеть. Она была бесподобной. Уже в детские годы хотелось мне выразить ей свою признательность в стихах, но плохо получалось, неказисто, смешно и глупо. Гордость за мою необыкновенную бабулю живёт в моём сердце доныне. Я всё-таки написала стихи, посвященные бабушке Наталье Устиновне, от которой в наследство достались веснушки и ещё очень редкое качество, о котором поведаю чуть позже. Жаль только, что она об этом так и не узнала.

                Глава 11.

        В этот год приехали погостить в деревню родственники из Вельска, младшая дочь бабушки. Дочь звали Анной, её мужа Фёдором, их старшую дочь Тамарой, а младшую Диной. Нюра так называла её мать, единственная из детей  имела высшее образование. Интеллигентная, рассудительная, степенная, но по простоте душевной, мать называла её Нюркой, что не вязалось с внешним и внутренним обликом дочери.
        Мы с мамой обращались к ней по имени и отчеству – Анна Семёновна. Муж её Фёдор в противоположность жене – весельчак и балагур. С его лица никогда не сходила улыбка. Он много шутил, любил рассказывать анекдоты. Их дочери как две капли воды похожи на отца.
        Тамара – девушка лет шестнадцати, пухленькая, застенчивая. Динка - её младшая сестра в противовес  ей, - командир в юбке. С длинными косами, взбалмошная, с озорными тёмно-карими глазами и с яркими крупными веснушками, повелевала детьми как хотела. Деревенские дети побаивались её, но беспрекословно подчинялись Динке.  Даже двоюродная сестра – Люба остерегалась её, и по возможности старалась спрятаться от Дины. Но со мной, не тут-то было. Я дитя не робкого десятка и Динка сколько не пыталась подчинить меня себе, не получалось. Я  делала всё так, как мне нравилось, или так как меня это устраивало. Дети есть – дети, и Динку невзлюбили в деревне. Хорошо, что семья Дины не гостила подолгу, и рано или поздно вся деревенская ребятня резвилась сама по себе, без командира. Погостив недели две, семья Анны Семёновны на попутных автобусах уезжала в свой город Вельск. Этот город находился не так далеко от нашей деревни. Об остальных родственниках, имею в виду не родных сыновей бабушки, я знала только понаслышке или из редких писем, которые она получала.
        В городе Шенкурске жили родственники тёти Тамары, её родная сестра Тётя Галя и её муж Геннадий. Они чаще других посещали наш дом, потому что жили верстах семи от нашего дома и ходили пешком до деревни. В выходные дни они приходили в баню и все праздники проводили у нас. Тётя Тамара и тётя Галя лицом были похожи друг на друга, а в остальном очень разные. Тётя Тамара дородная, плотного телосложения женщина, а её сестра – худосочная, согбенная, хотя лет на шесть моложе старшей сестры. Я думаю, вероятно, потому что не выпускала изо рта папиросу, дымила по-чёрному.
        Дядя Гена – инвалид войны. Вместо правой руки торчала культя. В прошлом красивый мужчина, гармонист. Тётя Тамара невзлюбила мужа Галины, потому что дядя Гена любил крепко выпить, но из-за сестры терпела его, как могла, а когда они уходили домой, облегчённо вздыхала.
        Мне же нравилась эта пара.  Судьба обделила их детьми и, несмотря  на их отсутствие, они любили детей тёти Тамары и были добрыми к чужим детям. Когда я стала старше, меня отпускали с сестрой-Любой в город погостить у них. Мы ходили пешком или дядя Афанасий отвозил нас на мотоцикле, когда ехал на работу.
        Тётя Галя и дядя Гена жили в доме у матери Геннадия, тёти Юнны. Мать Геннадия, даже в старости очень красивая женщина, с большими серыми глазами, высокая, статная, принимала нас как своих. Щедро угощала, а когда нагостившись, уходили, рассовывала по кармашкам сарафанов или платьев конфеты и печенье. Сын походил на мать, только ростом поменьше. Нам с Любашкой нравилось бывать у них. Мы чувствовали доброе отношение к нам.
        У них всегда было весело. Не знаю, почему в таком большом доме, дядя Гена с женой жили на вышке. Нам с сестрой нравилось их жильё, комната казалась прямо-таки игрушечной. Нас туда тянуло как магнитом, и ещё потому, что у дяди Гены была гармошка, которая служила дяде Гене вместо иконы. Дядя Гена сокрушался, что не может больше на ней играть и когда говорил, нежно дотрагивался до кнопочек. Меня тянуло прикоснуться к этим белым кнопочкам.
Когда дядя Гена выпьет,  заплачет, запричитает, жалея себя. Они на пару с тётей Галей пели красиво, протяжно, а потом, глядя на гармонь, бывший гармонист, вздыхал так, что у меня появлялись мурашки на коже моих тоненьких ручек.
        У меня был красивый и звонкий голос и часто подпевала им, и они просили меня петь новые песни и любили, слушать, когда я пела им. Они хвалили меня и называли меня артисткой, отчего я смущалась, но пела снова и снова. Любаша слушала, раскрыв рот, и её глаза светились от восторга.
        Иногда, когда наш пароход приплывал ночью, по причине мелководья на реке Ваге, то непременно шли в дом к тёте Юнне, а утром вся семья Кадниковых провожала нас до деревни и оставалась у нас погостить.
               
        Жизнь шла своим чередом, а каникулы, проведённые в деревне, были раем моего детства. В этот раз я уезжала из деревни вместе с бабушкой, которая изъявила желание сама или её попросила мама, привезти меня домой. Мы летели самолётом – кукурузником. Бабушка как всегда насмешила не только меня. Когда самолёт приземлился в Архангельске, и мы выходили из самолёта, моя бабуля обратилась к лётчику и сказала: «Спасибо, хорошо дотащили». Надо было видеть реакцию людей и самого лётчика. Однако он не обиделся, а вслед рассмеялся.    
               
                Глава 12.
               

        Когда приехали домой, то я не обнаружила соседей, которые жили в маленькой комнате, слева от нас.  Их большая семья из пяти человек, ютилась в крошечной, пятнадцати метровой комнате много лет и к соседям я привыкла. Мама с большим сожалением сообщила, что они съехали от нас. Но когда она сказала, что они переехали в двухкомнатную квартиру, я очень порадовалась за них, они давно заслужили хорошее жильё. Мы с ними жили дружно и когда мужа Раисы Михайловны репрессировали, мы не только сочувствовали им, но и помогали, чем могли. У её осталось четверо детей без кормильца, а какая сволочь донесла на Степана Ароновича, никто не знал. Об этом мне рассказала мама. Через несколько лет его реабилитировали посмертно.
        В один из зимних, холодных вечеров, мама перебирала старые фотографии. Я читала книгу и изредка поглядывала то на маму, то на фото. Она складывала их аккуратно в альбом и иногда останавливалась на некоторых из них, долго смотрела и почему-то вздыхала. На одной задержалась дольше обычного. Меня заинтересовало, и я тоже решила посмотреть, что её так тронуло. На фото была изображена мама, в белом платочке вокруг головы, её трудно было узнать. Заметив мой интерес, она поведала историю, случившуюся с ней.
        Когда я была маленькой, её свалил тиф, и маму увезли в больницу. Её едва спасли, но она успела каким-то образом оставить деньги соседке Лизе, что жила в комнате справа от нас. Она попросила Лизу присмотреть за мною и покупать продукты для меня, чтобы я не голодала. Соседка оказалась жадной и жестокой женщиной. Она, будучи матерью – одиночкой, взяла деньги, но обошлась со мной бессовестно, бесчеловечно. Она не давала мне есть, морила голодом, и довела до истощения, за те дни пока мама находилась в больнице. Иногда меня подкармливала Раиса Михайловна, но я не смела, пожаловаться ей на соседку, боялась.  В результате, испытывая голод, втихаря взяла из тумбочки  хлеб и съела довольно-таки много. Обнаружив пропажу хлеба, тётя Лиза била меня по рукам скалкой и кричала, обзывая меня воровкой. Я не пожаловалась маме, когда её выписали из больницы. Но маму не обманешь, она сама обо всём догадалась.               
              Вспомнив про этот случай, мама притянула меня к себе и расплакалась. Эта фотография напомнила ей тяжелое время. Во время тифа маме остригли волосы,  и мне непонятно было, зачем она снялась в таком виде. Позже у неё выросли густые, чёрные как смоль волосы. В этот день мама ещё много рассказала из своей жизни. Зато вспомнили и вслух поблагодарили добрую и отзывчивую Раису Михайловну и ругали соседку Лизу. Рядом с нами ходило зло и добро, и было радостно оттого, что добрых людей всё же больше, чем злых.
               
                Глава 13.

            

         После того как Раиса Михайловна уехала в новую квартиру, их комната пустовала недолго. Постоянной соседкой стала Таисия Фёдоровна, моя бывшая воспитательница Детского сада. Её я стала называть тётей Тасей. Мы очень подружились с ней, полюбили Таисию Фёдоровну. Она была одинокой, детей не имела, Бог не дал, но детей она любила, и детсадовская ребятня отвечала ей взаимностью.
         Мама рассказала мне историю её жизни, когда я сама уже была замужней женщиной. Они, стали не только соседками, но и хорошими подругами и часто делились своими радостями, невзгодами и женскими секретами. Приходя с работы и встречаясь на общей кухне, соседка рассказывала о детских смешных шалостях, которые происходили с ними. Она говорила это с таким восторгом и радостью, что хотелось слушать бесконечно.
         Запомнила она и меня, и рассказывала, какой я была – смешной и настойчивой. На детские праздники, как правило, давали детям разучивать песенки и стишки. Мне, к большому сожалению, не доводилось выступать, вероятно, не внушала доверия, или боялись, что не справлюсь. На одном из детских утренников, набравшись смелости, я выскочила на середину зала, встала между любимчиками и стала читать, что пришло в голову. Все присутствующие были в шоке. В следующий раз воспитатели включали меня в праздничные программы. Однажды кто-то из воспитателей предложил мне спеть песенку, и им понравилось моё исполнение, после чего мне доставались самые лучшие песни. Так что я не только декламировала, но пела и плясала. Мама едва успевала шить новые наряды и костюмы к праздникам, потому, что я быстро росла.
         Я терпеть не могла гречневую кашу, которую в детском саду давали чуть не каждый день. Невзлюбила потому, что её плохо перебирали или не промывали как следует. Крупа или песок хрустел на зубах, по сей день, я испытываю отвращение к гречневой каше. Тётя Тася запомнила это, и когда встречались на кухне, полушутя, полусерьёзно предлагала мне съесть хотя бы ложечку гречки, хотя варилась совсем другая каша. Таисия Фёдоровна до пенсии проработала воспитателем и все в посёлке её знали, относились к ней уважительно, раскланивались при встрече.
         Как-то мы с мамой заметили, что тётя Тася изменилась внешне. Заметили это и вездесущие сплетницы, которые есть во всех дворах, они стали шептаться на счёт нашей соседки. Тётя Тася не обращала на них внимания, и правильно делала.
Когда у соседки появился дядя Андрей, мы с мамой обрадовались её счастью. Она преобразилась, стала ещё красивее. Дядя Андрей – вертолётчик, служил на острове Ягоднике, в каком чине не помню. Не влюбиться в тётю Тасю было невозможно. Раньше с косметикой было проблемно, а она ей не требовалась, потому что имела свою естественную красоту, не тронутую временем. Среднего роста, серо-голубые глаза, густые, волной вьющиеся волосы и яркие губы. Она до глубокой старости оставалась красивой, а уж что говорить, когда я помню её молодой и цветущей. Со временем только волосы стали седыми. Как только тётя Тася познакомила нас с Андреем, он сразу же прозвал меня веснушкой. Много лет они встречались как любовники, но в один из дней дядя Андрей предложил ей руку и сердце, а она ему отказала. Он был мужчина под стать тёте Тасе. Крепкого телосложения, брюнет, с тёмно-карими глазами, весёлого характера. Он много шутил, был разговорчив, любил рассказывать анекдоты, знал даже детские. Её отказ остался для нас с мамой загадкой. Вечерней порой, соседка, делясь с мамой своими женскими тайнами, плакала, а мама утешала её. Приходя к тёте Тасе, дядя Андрей не забывал про меня и щедро угощал шоколадом. Шоколад кусковой, тёмного цвета, на редкость вкусный. Я бежала к маме и отдавала лакомство ей. Она колола его на кусочки и давала мне немного, а остальное прятала и угощала моих подружек или держала до праздников. Я тогда впервые в жизни узнала вкус настоящего шоколада. По тем временам это было незабываемым лакомством, но раньше конфеты шоколадные только начали появляться, ассртимент невелик, а дорогие конфеты многим были не по карману.
         После предложения руки и сердца, в чём последовал отказ, влюблённые ещё встречались года три-четыре. Но однажды к соседке пришли трое сослуживцев дяди Андрея и сообщили ей о гибели любимого человека. На учебных полётах вертолёт рухнул и дядя Андрей погиб, а красивая вьющаяся копна волос тёти Таси стала седой, улыбка померкла. Она долго горевала, мало выходила гулять, ни с кем не общалась. Только работа с детьми спасла её от горя. После случившегося я ещё больше привязалась к своей соседке, жалела её. За мою привязанность к соседке, мама ревновала к ней и когда мы ссорились, говорила: «Иди к своей второй матери». Но я её понимала, ведь я её единственная кровинушка.

               
                Глава 14.
          
        Мама ревновала меня не только к тёте Тасе, но и к своим самым лучшим и верным друзьям, в чью  семью я постоянно внедрялась. Подруга по работе тётя Нюра Копылова – повариха, как и мама. Обе маленькие, плотные телом и, несмотря на свой рост сильные. У тёти Нюры, и её мужа дяди Лёни было пятеро детей. Дядя Лёня тоже, как и жена был мал ростом, вровень с женой, но работящий был человек. Я редко видела его дома. К этой семье и ревновала меня мама, наверное потому, что я у них и дневала и ночевала. Люди наидобрейшие, семья дружная. Я не помню, чтобы они ссорились, на трудную жизнь не роптали, оставались гостеприимными, весёлыми. Их старшие дети  учились в средней школе, а двое - как и я были дошколятами. Мне по всему, как сейчас понимаю, не хватало родных брата или сестры. И меня невероятно сильно тянуло в их дом, к их детям. Большая семья
семья ютилась в двадцатиметровой комнате, в коммуналке. Немного позже им  дали в этой же квартире ещё одну комнату, потому что освободилась жилплощадь, в неё поселился их старший сын Николай, который учился в ПТУ. В эту семью я убегала из дома и проводила много времени с их весёлой детворой. Иногда заигравшись допоздна, они оставляли меня спать на полатях, с их меньшими детьми. В то время кровати были в дефиците, а у них на семью три кровати на семерых, больше не помещалось в такую комнату. Чаще всего приходила к ним по воскресеньям, иногда вместе с мамой.
           Тётя Нюра слыла отличной поварихой, готовила вкусно не только на работе, но и дома. Оладьями, которыми она угощала чаще всего, запомнились мне на всю жизнь. Пышные оладушки, румяные, хотелось ещё и ещё, но моя скромность или стеснительность сдерживала моё хотение. Тётя Нюра, смеялась, глядя на меня, и приговаривала: «Ешь, ешь, милая, муки и воды не жалко, у мамки - то такие, не поешь!» При этом подмигивала моей маме. Только со временем я поняла, что в большой семье и хлеб с солью и чесноком сладок.
          В их семье питание было самое простое, без выкрутасов. Да и когда было тёте Нюре готовить. Повара уходили на работу к пяти часам утра, и работали до закрытия столовой, часов до восьми, а то и позже. Мама ругала меня: «Там своих детей семеро по лавкам, не прокормить, ещё и ты бессовестная ходишь, надоедаешь, да на чужой каравай рот открываешь!» Когда я пошла в школу, стала реже приходить в их большую, дружную семью.
          Как-то перед началом учебного года, я решила сходить к Копыловым. Едва успела открыть дверь в большую комнату, как в лоб влетело что-то чёрное, тяжелое, острое. Я без чувства, как подкошенная, свалилась на пол. Испуганные дети столпились вокруг меня. Когда я пришла в себя, то вдруг все громко захохотали. На моём лбу вздулась огромная, фиолетово-чёрная шишка размером с куриное яйцо. Так играющие с шайбой дети, встретили меня в дверях, сами того не желая. Они ещё долго смеялись, а старшая сестра Валя, намочив тряпку холодной водой, прикладывала к моей шишке.
          Придя домой, мне досталось от мамы, и она ворчала: «Так могли и убить».  До глубокой старости семья Копыловых и моя мама дружили, ходили, друг к другу в гости, делились наболевшим, помогали друг другу, чем могли в трудные минуты жизни.  Больше всего мне запомнилось, то, как дети Копыловых бережно относились к своим родителям. Прожив много лет в одной тесной комнате, когда родители отдыхали, дети уходили на кухню, чтобы не беспокоить их, а за надобностью ходили на цыпочках. Дядя Лёня был строг с ними, но никогда не повышал голоса, только измерив взглядом, умел унять разгорячённых ребят. Каждый из детей помогал по хозяйству. В этой семье было чему поучиться. Я по-доброму вспоминаю дорогих моему сердцу людей.

                Глава 15. 

          Жизнь шла своим чередом, перемежаясь маленькими радостями и огорчениями. Вопреки моим желаниям, становясь старше, мы всё реже ездили в деревню.   С мамой мы виделись только поздними вечерами. После четвёртого класса училась всё хуже и хуже.  Лень сказала своё слово. В пятом классе проблемы с арифметикой, а потом и с математикой, и с другими предметами сказались на моих отметках и на моём здоровье. Я стала раздражительной, нервной. Ко всему прочему страдала лунатизмом. Мама перед сном стелила на стулья и на пол мокрые простыни, но я всё равно умудрялась гулять по ночам, от чего мама беспокоилась за меня и совсем мало спала, сторожила как могла.  Мама держала козу и на ночь давала мне козье молоко, чтобы я крепче спала. Как она не старалась, росла хилой, худосочной и психованной.
          Когда совсем перестала разбираться в математике, мама  обратилась за помощью к учительнице, которая жила ниже этажом. Людмила Ивановна преподавала математику в параллельном классе, и согласилась со мной заниматься.
Она старалась изо всех сил вдолбить в мою тупую голову первые трудные задачки и упражнения. Всё равно училась плохо, шатай-валяй.  Да ещё появились подружки, такие же, как я - бездельницы. В отличие от прошлых лет, когда бегала с мальчишками-ровесниками, стала дружить с девчонками, живущими по соседству.  Одну из них звали Таней, другую Валей. Самое смешное, что стала играть в куклы в пятом классе.  Пряча от мамы, носила с собой в школу в портфеле. Втихаря, играла на переменах, доставала куклу, когда никого не было в классе или пряталась с подружками под школьной лестницей.  Кукол шили сами из разноцветных лоскутков, наряжали так, как подсказывал вкус каждой из нас, хвалились друг перед другом своими неотразимыми красавицами. Так нам казалось. Я даже написала стихотворение.
                Был из ниток длинный волос,
                Заплетали в косы их.
                Радовались во весь голос
                За красавиц дорогих.

Мама, когда обнаружила моё пристрастие, взялась за меня. Просмотрев мой дневник с двойками, отругала меня и отобрала куклу.
           В те годы игрушки были не по карману, да и ассортимент невелик. Куклы мне казались все на одно лицо. Так что мои игры быстро закончились, а я так и не успела в детстве наиграться вдоволь. Долго ещё жил во мне большой ребёнок, глупый, беззаботный, жизнерадостный, весёлый.
           Больше всего на свете я любила петь и с нетерпением ждала уроки пения. Учитель пения Ядвига Карловна, хвалила меня и говорила, что у меня очень редкий, красивый голос и хороший слух. Однажды она пригласила в школу мою маму и предложила давать мне уроки пения и игры на фортепьяно, причём совершенно бесплатно. Мама не хотела быть зависимой от кого-либо, и отказалась от обучения.
           В доме у нас был патефон и много пластинок, и я знала наизусть все песни. Часто я дурачилась и, становясь перед трюмо, изображала артистку, подражая голосам известных певиц, пела голосами: Шульженко, Руслановой, Зыкиной. Больше всего любила оперу и, слушая по радио классическую музыку, заливалась соловьём, подпевая знаменитым артистам.
           За стенкой нашей комнаты, в другом подъезде, жила моя учительница по русскому языку, Надежда Васильевна. Слыша моё постоянное пение, она спрашивала меня на уроках домашнее задание и когда я попросту плавала и не могла ответить, получала двойки. Часто довелось слышать от неё басню Крылова, которую знала наизусть, но продолжала сачковать, и пела, как и прежде.
           Кроме того, я участвовала в самодеятельности не только в школе, но и в Доме культуры нашего посёлка и однажды состоялся отборочный тур, и я попала на конкурс песни. Необходимо было исполнить песню «Родина слышит, Родина знает». Ядвига Карловна очень гордилась мной, однако мама не отпустила меня на последний отборочный тур, который проходил в городе Архангельске, даже не объяснив почему.

                Глава 16.

           За ум я взялась тогда, когда с мамой стряслась беда.Однажды на работе маме нужно было приготовить мясной фарш. Она стала нарезанное кусками мясо закладывать в мясорубку, и кто-то из сотрудников в это время включил её в электросеть, и мамочка лишилась пальцев на правой руке и двух пальцев на левой. Это случилось, когда я училась в пятом классе. Начальство всячески старалось сделать так, чтобы маме не дали инвалидность. В результате уговорили. Мама была мягкотелым человеком, нерешительным и не подала в суд на виновника той трагедии. Виновных не нашлось, а мама не могла больше работать поваром. Настали трудные для нас с мамой времена. Мама долго искала работу. Помогало прожить своё подсобное хозяйство, от козы мы имели своё молоко, от кур – яйца. Я уже умела доить козу Мильку, ухаживала за ней, выгуливала на зелёных лужайках неподалёку от дома. У Мильки было большое вымя, чуть ли не до земли волочилось.  Её молоко было вкусным, особенно любила пить холодным. Поначалу не нравилось козье молоко, а потом казалось, что оно вкуснее коровьего, наверное, привыкла. Молоком делились с тётей Тасей.
           После увольнения мамы, даже наш кот Василий похудел. Кот много лет жил у нас. Он рано утром провожал маму до столовой, поздно вечером встречал, зная, что ему перепадёт что-то вкусненькое. Этот огромный, жирный котяра с полосатым окрасом был охотником. Кроме того, мама приносила ему куриные потроха и мясные обрезки, шкурки от курицы. Поначалу он ловил мышей и маленьких птичек, потом добрался до больших птиц, таких как ворона или галка, а потом стал таскать яйца из куриных насестов, а если курица начинала клеваться, то душил её. Васька, так звали кота, ластился только со мной, с остальными был предельно осторожен, мог оцарапать и даже укусить, изредка тёрся у маминых ног, только когда был очень голоден.
          Настали иные времена и для нашего кота. Привыкший к мясу, он стал хиреть на глазах и ещё больше наглеть. Голод не тётка и в один из дней он забрался в соседский сарай и задушил курицу. Только принялся, потрошить живот и попался. Его застал за этим действом хозяин сарая и убил нашего Ваську.
          После долгих поисков работы, мама устроилась в ТЭЦ, где снимала показания с контрольно-измерительных приборов. Работа сменная, но зато больше времени мы проводили с мамой дома. В связи со случившимся я становилась более послушной, старалась помочь по дому, жалела мать. В мамины выходные, чаще вечерами расспрашивала маму о молодости и как-то задала ей вопрос: «Как так случилось, что расту без отца?» Мама часто на мой вопрос отмалчивалась, обходила эту больную для неё тему. Но в этот раз расплакалась, и вытирала слёзы в батистовый, обвязанный тонкими шелковыми нитками платочек. Я прижалась к ней и стала утешать её. Мне хотелось знать всё о маме. Давно мучил вопрос, почему в доме нет мужчины, кормильца, и это не давало мне покоя. Наконец-то я вызвала маму на откровенный разговор.
          К нам часто приходила в гости тетя Люся и в этот самый день я узнала от мамы, что это моя родная тётка по отцу. Я была похожа на неё, сравнив её в данный момент, но не догадывалась ранее, что она мне родня. Черты лица совпадали с её обликом, такая же безбровая, с тонким носом, та же форма губ и светлые волосы. Только глаза у меня как у мамы, чёрные смородины. Взрослые часто шутили, особенно дядя Максим: «Иди глаза-то помой, смотри какие чёрные». Я отчаянно тёрла их, пока не покраснеют веки и кожа вокруг глаз.
           Не догадывалась я и тогда когда тётя Люся брала меня погостить к себе на остров Ягодник, где жила её семья. Муж тёти Люси военный лётчик и проходил службу на этом острове, где находился военный гарнизон. У них было двое детей, старшего сына - звали Толей, девочку звали Таней. С этими детьми я проводила время и не подозревала, что они мои двоюродные брат и сестра. Толя мой ровесник, Таня младше нас года на три. Если я проводила каникулы в посёлке, мама отправляла меня на две–три недели погостить у тёти Люси.
          Мне нравилось бывать у них. Они жили рядом с аэродромом, в    казармах. Сам остров невелик, особо разгуляться негде. Лётчики- холостяки жили отдельно от семейных пар, в бараках. На острове существовало кладбище старой, военной техники. И мы с детьми ходили к разбитым вертолётам и самолётам, лазили по обломкам. Толик забирался в искорёженные кабины самолётов и издавал звуки, похожие на рёв работающего мотора. Набегавшись, шли домой, когда стояла тёплая погода, резвились у реки на мелководье, накупавшись, загорали на жёлтом песочке.
          После того, как стало известно от мамы, кем мне приходится тётя Люся, я посчитала их заговорщицами, но простила маму и тётку. После тётя Люся стала брать меня с собой в Архангельск к деду и бабушке по отцу. Они жили в Архангельске, на улице Чумбаро-Лучинского. Мне очень нравился их дом со старинными большими окнами, с широким подъездом, где на широкой крыше находилась башенка с флигелем.
           Семья отца была из потомственных моряков. Пра прадед служил на верфях ещё при Петре первом и строил корабли. Дед был капитаном на судах дальнего следования, плавал по всем морям. Один из сыновей, окончив мореходку, служил на военном судне, не знаю в каком звании. Мой отец служил коком на гражданском судне. Моя мама и отец познакомились в ПТУ, сблизились, но любовь их была короткой. Маму по окончании училища определили на должность поварихи в посёлок Первомайский, работала в закрытой столовой, кормила руководителей комбината, инженеров, как она выражалась: «шишек».
           Почему расстались они, может помехой стала война? Кто это знает, родилась-то я в 1943 году.
           Бабка Анна и дед Василий по отцу, знали о моём существовании, и когда тётя Люся привозила меня к ним, встречали приветливо, угощали и делали подарки. Погостив у них, речным путём по Двине возвращалась к родным берегам.
           После откровенного разговора с мамой, стала меньше ей докучать, щадила нервы, жалела её. Поняла по-настоящему бабку Наталью, почему она так оберегала дочь. Дед Василий и бабка Анна часто зазывали к себе, по-своему жалели. Когда стала старше, ездила к ним самостоятельно без тёти Люси. Когда знала, что больны, навещала их. Иногда ездила за покупками в Архангельск или с выступлениями, после концертов заходила проведать стариков.
           Однажды довелось встретиться с отцом, хотя старики явно старались избежать встречи. Это случилось неожиданно. Я уже собиралась уходить от них, но они усадили меня поужинать, перед тем как отпустить домой. В доме вкусно пахло выпечкой, и я не могла устоять от соблазна, осталась. В дверь постучали и, не дожидаясь ответа, на пороге появились женщина и мужчина. В мужчине сразу признала отца, хотя увидала его впервые. Его сестра и тётя Люся очень были похожи друг на друга, а я на них. Бабушка Анна позвала их за стол поужинать. Я чувствовала себя не в своей тарелке, напряглась, съежилась. Отец сел напротив и признав своего ребёнка, опустил глаза. В это время его супруга сверлила меня глазами. Ситуация не из лёгких.  Вдруг его жена спросила о чём-то отца, чего я не расслышала, так колотилось моё сердечко. Я больше догадалась, о чём речь. Вопрос прозвучал во второй раз: «Кем я прихожусь в этом доме?» Её вопрос касался меня. Вероятно, родственники скрывали правду о моём происхождении. В те минуты в моей головке возникло столько вопросов, что в горле навернулся слезливый ком, но я выдержала и не расплакалась. Осмелев, я выпалила: «Отец не тот, кто родил, а тот, кто вырастил!»  Мне сразу стало легко и даже по-детски весело. Отец что-то говорил в своё оправдание, то ли мне, то ли своей супруге, но я резко встала из-за стола и выбежала из комнаты. Следом за мной вышли старики. Распрощавшись с бабушкой Анной и дедом Василием, шла не чувствуя земли под ногами, как в тумане возвращалась домой к своей единственной, любимой мамочке. По детской наивности меня ещё долго тянуло к родственникам отца, ведь они не виновны в том, что не сложились две судьбы воедино. Но зато теперь я точно знала, что мама для меня самое главное, что есть в жизни, самый любимый на свете человек.
          После того волнительного события прошло несколько лет. Я уже стала забывать о случившемся.  В день моего дня рождения, неожиданно для мамы приехал с подарком отец. Я даже рада была тому, что он не застал меня дома. Я находилась на репетиции в ДК и пришла домой поздно вечером. Мама показала мне на свёрток оставленный отцом.  В нём лежал отрез габардина тёмно-синего цвета и предназначался на пальто. Я холодно отнеслась к подарку, но мама уговорила сшить пальто, что я и сделала позже и носила это пальто много лет, можно сказать до свадьбы. Мне в тот день очень хотелось узнать, о чём говорили когда-то близкие друг другу люди, но мама так ничего мне и не сказала. Увидев готовую расплакаться маму, я не стала ворошить её прошлое. Я взрослела и стала по-другому смотреть на жизнь.
   

                Глава 17.
            
          Мама трепетно относилась к моему здоровью. Она страшно боялась, что умру и всеми существующими способами боролась за мою жизнь, старалась поскорее вылечить. У меня над переносицей была синяя жилочка и одна цыганка предрекла мне недолгую жизнь, чем насторожила и без того щепетильную маму. Она боялась потерять меня и остаться совсем одинокой. Страхи оказались напрасными, хотя  не однажды была под угрозой стать калекой.
           К нам в посёлок приехал городской кукольный театр, и дети со всего посёлка столпились перед зданием библиотеки, где должен был идти спектакль. В ожидании зрелища толпа становилась всё больше и больше. Когда открыли дверь в библиотеку, толпа ринулась занимать места в первых рядах. Несколько детей, в том числе и я,  оказались под ногами толпы, Об нас запинались  и падали взрослые дяди и тёти. Я со своей подругой Валей оказались в больнице. У Вали пострадала голова, а у меня живот, вывалилась наружу толстая кишка. Хирург Абрикосов вправил кишку на место, операцию делать не стал, заявив: «У детей как на кошках всё заживает». Позже эта кишка дала о себе знать. Мама испытала шок, после этого случая впервые увидела седые прядки в её волосах. Больше мне ничего не угрожало моему здоровью.
           Вскоре мы с Валюхой опять отличились в положительном смысле слова. В один из дивных, зимних дней, когда мороз был не сильно крепким, мы с подругой детства поехали кататься на лыжах. За посёлком пролегала хорошо накатанная лыжня. Катались долго на небольших склонах. Стало темнеть, и решили вернуться домой. Пошёл снег, мы заспешили ближе к дороге, к людям и незаметно сбились с лыжни. Вдруг Валя упала, запнувшись за что-то. Я наклонилась посмотреть и увидела в небольшом сугробе, как бы присыпанным горочкой, непонятного цвета, брезентовый с пряжками то ли мешок, то ли баул. Валька отряхнулась от снега и хотела ехать дальше. Я же решила взять этот, не очень лёгкий мешок с собой и показать маме. Когда мама обследовала нашу находку, тут же побежала в милицию, оставив нас дожидаться.
           Два милиционера,  в присутствии наших соседей, описали содержимое инкассаторского мешка, поблагодарили маму, потрепали нас с Валькой по головам и ушли, забрав с собой нашу находку. Соседи стали расспрашивать нас и недоумевали, как этот мешок мог оказаться в сугробе, строя свои предположения. Вскоре всё объяснилось само по себе.
           Недели через три к нам в дом пришёл мужчина, тот самый инкассатор, которому  стало плохо и, теряя сознание, он как мог, припорошил мешок с деньгами снегом. Сколько он пролежал в снегу, не помнил .Его увидала женщина, проходящая мимо и вызвала скорую помощь. У него отказало сердце. Как только ему стало лучше, узнав, что мешок спасён, он явился к нам с подарками, искренне благодарил нас с мамой за честность. Оставшись наедине с мамой, она приласкала меня и похвалила за содеянное добро. Она часто повторяла: «На чужом добре не разбогатеешь, не бери грех на душу!» Получать подарки всегда приятно, а я очень любила сладкое, особенно конфеты. Куда бы мама их не прятала, я всегда находила. Я как собака обладала каким-то невероятным нюхом. Однажды к празднику мама купила шоколадные конфеты и спрятала их за старую фотографию в рамке, которая висела на стене. Когда гости разошлись, я уже отведав этого лакомства, решила продлить удовольствие. Недолго думая, забралась на тумбочку, а на ней стоял ещё не остывший самовар, и заглянула за рамку с фотографией. Собачий нюх не обманул. Хорошо, что вода в самоваре приостыла, а то бы я крепко ошпарилась. Спрыгивая с тумбочки, я задела подолом сарафана за носик самовара, который опрокинулся на меня. Я отделалась лёгким испугом, однако кожа на спине и на ногах покраснела, и я боялась маме пожаловаться. Спустя какое-то время  я всё же рассказала ей о случившемся. Она назвала меня плутовкой и лисой – Патрикеевной, пожурила за проказы.
          В детстве я много читала, причём всё подряд, без разбору. В посёлке была библиотека, та самая, где я однажды пострадала. Хорошие книги можно было получить по записи, но не все книжки давали читать детям, а мне явно не хватало чего-то такого, сама не знала чего. Увлекалась чтением допоздна, мама посреди ночи гасила свет и насильно забирала у меня книжки. Потом ворчала на меня, что учусь плохо и просиживаю не над тем, чем нужно. Тыкала пальцем в учебники, называла меня лодырем и двоечницей. Такой вот и росла, вредной, непослушной и настырной. Только по литературе и по русскому языку я имела неплохие отметки и то вероятно благодаря тому, что много читала.

                Глава 18.
           Приближались очередные каникулы. Я просилась в деревню, но у мамы отпуск по графику только в августе месяце. Я находилась в полном отчаянии. Хочу в деревню,- приставала к маме, упрашивала. Мне шел тринадцатый год, и мама рискнула отправить меня одну. Она приготовила мне еду на два дня пути, посадила на пароход, при этом  перед отплытием, договорилась с одной семейной парой, присмотреть за мной. Семья  многодетная и они тоже ехали отдыхать до города Шенкурска. Люди  оказались порядочными, предупредительными, вежливыми и добрыми. На протяжении всего пути опекали меня и заботились обо мне как о своих детях. В Шенкурске меня встретил дядя Афанасий, потому что мама заранее послала ему телеграмму. Так что я не потерялась. На дядином мотоцикле, сидя в коляске, мне казалось, что я летела на крыльях  в родную деревню. Так велика была моя радость встречи с природой, и с моими близкими мне людьми. Дядя Афанасий не мог скрыть удивления. Он увидел во мне не ребёнка, а девочку – подростка. За те несколько лет, что не приезжала в гости, я заметно выросла, округлились острые плечи, грудь, появился  румянец, даже ненавистные веснушки шли к моему лицу. Туго заплетённые косы, и две завитушки на висках, подчёркивали мою привлекательность. Дядя Афанасий привёз меня в свой дом, в Афёрово, а мне хотелось поскорее, очутиться в родном доме. Но мне показалось неудобным сказать об этом, потому что они мне тоже родные люди, и отказаться от их гостеприимства я не могла.
          Тётя Валя встретила как всегда радушно и была рада, что не обошла их дом. Мне нравился их новый дом, покрашенный в зелёный цвет, с белыми резными ставнями на окнах. Изба была большая как во всех русских домах того времени и посреди её стояла печь.
          Раньше тётя Валя имела высшее образование и работала архивариусом в городском архиве города Шенкурска. После постройки дома в Афёрове, она занялась домашним хозяйством. В доме держали скота, то есть овец, кур, но корову не решались купить, брали молоко у бабушки Натальи до какого-то времени, а потом покупали у соседей. В доме жил кот, рыжий красавец, любимец хозяйки. Неприступным держался  от всех на расстоянии, чужих не любил. Я часто ходила к детям дяди Афанасия, проводила время с сестрёнками, иногда они приходили к нам в дом. Сёстры были старше меня года на два, три, а брат Саша на шесть лет. Саша, на нас малолеток, смотрел свысока, и дружил с девчонками-одноклассницами, с деревенскими красавицами.
         Погостив несколько дней, сославшись на то, что соскучилась по бабушке, я собралась идти в свою деревню Осерёдок. Дядя Афанасий был на службе, а брат Саша согласился меня проводить. Он взял мои нехитрые вещи с моей одеждой и подарками для сестёр, и мы отправились в путь-дорогу.
               
                Глава 19.            
          Лето стояло тёплое, как - будто ждало меня. Прошли несколько деревень и пшеничное поле. Воздух был напоён запахами разнотравья, пахло свежеиспечённым хлебом, разносилась песня жаворонка. Мы, шли, молча мимо сельмага, забежала поздороваться с тётей Тамарой. Та, увидев меня, обронила слезу, потрепала меня по щеке и сказала: «Да ты уже совсем большая». Когда меня увидел дядя Максим, то смутил меня, как всегда пошутил: «Что это Сусанна такой девушке не могла туфли залатать?» Я едва поняла, о чём речь. Причина такой шутки была в том, что на ногах  у меня красовались босоножки - плетёночки, красные, кожаные, в деревне таких ещё не носили. А тут на тебе городская девочка, да в туфлях с дырками. Смех, да и только. Теплей всех встретила бабушка Наталья. Назвав меня помощницей, обняла меня крепко и поцеловала в русую голову. Сестрёнки обхватили меня, и потащили к столу, повиснув на мне. Саша оставил мои вещи и засобирался домой, но бабушка не отпустила единственного внука, пока не накормила нас всех шанежками с картошкой. Потом она завернула в полотняное полотенце шанежки для Афоньки и  для внучек. Когда идёт разговор о шаньгах, то всегда с улыбкой вспоминаю своего дядюшку. Бабушка прозвала своего сына: «Ещё шаньгу съем». Дядя Афанасий любил материнскую стряпню, особенно шаньги. Её колобки и шанежки таяли на языке, нежные, пряные, духмяные. А дядя Афанасий спрашивал мать: «Можно, я ещё шаньгу cъем?»
              Не только я одна выросла, мои сёстры Любашка и Валюшка тоже. Моих  деревенских сверстников я узнала с трудом, когда встретились. Но они, как и прежде были стеснительными и скромными. Узнав о моём приезде, они сразу пришли к нам в дом и робко встали у двери. Бабушка едва усадила их на лавку. Выпив чаю, я сразу пошла, гулять с детьми на любимый косогор. День стоял как по заказу, тёплый, ни тучки на небе, благодать. Дышалось легко, после задымленного посёлка мне казалось, что у меня выросли внутри новые лёгкие. Вид с любимого косогора необыкновенный. Внизу заливные луга, маленькие запруды и озёра, куда каждый год прилетали лебеди. Справа на горе зелёный хвойный лес, с огромными как в сказке елями. Удостоверившись, что в природе полный порядок, все спустились под гору и пошли к реке Игошке. Через речку пастух погонял стадо коров, которые нехотя шли друг за другом, и рьяно размахивали хвостами, отгоняя кровожадных  слепней и оводов. Среди стада я признала свою коровушку Добру, чьё молоко кормило всю семью. На её лбу была приметная белая звёздочка, а на правом боку большое белое пятно, похожее на голову телёнка Борьки. Ребята тоже подходили к своим бурёнкам и хлопали их кто по бокам, кто гладил по голове. Пастух погрозил сорванцам плетью и что-то запел себе под нос.
            Мне захотелось скинуть босоножки, чтобы побежать к речке. Она была неглубокая, до лодыжки, как большая лужа. Мои подружки Галя и Надюшка были босые, а Егорка снял сапоги и пошёл следом за мной, шлёпая ногами по воде. Болтали кто о чём, что приходило в голову. Потом пришло на ум кому-то из нас брызгаться, поднимая ногами воду вместе с песком. Догоняя друг друга, каждый из нас старался как можно больше замочить друг друга.
            Придя домой, я не чувствовала усталости, счастье переполняло меня. Однако в деревне много не разгуляешься, делу время, а потехе час. Моя бабушка хорошо знала эти пословицы и поговорки и строго учила их соблюдать. Наступали трудовые будни, и всем в доме находилась работа. Зная мою сноровку, как-то бабушка усадила меня за ткацкий станок и показала, как надо ткать половики. Мне понравилось,  и я с большой охотой ткала на пол разноцветную красоту. С утра поливали отстоянной водой из бочек грядки, а потом носили воду из колодца и наполняли эти же бочки. Также носили воду в дом, наполняя пустые кадушки для воды. Сиднем,- не сидели, бабушка всем находила работу. Меньшим давали перебирать крупу, потому что маленькими пальчиками получалось быстрее отсортировать её. Чаще всего приходилось пропалывать грядки от сорняков, а мне доставалось  мыть посуду, то, что я не любила делать. Валюшка была маленькой и ей согласно ее возрасту не находилось дел, поэтому она ходила за нами следом, хватаясь за подолы и везде мешала.
           По моей просьбе, иногда дядя Афанасий и Саша брали меня на рыбалку, на реку Вагу. Дядя Афанасий считал, что вода в реке ещё холодная в июне и не разрешал мне купаться. Я смотрела на поплавки удочек, и когда мне надоедало, шла наблюдать за ласточками, которые гнездились на высоком глинистом берегу. Гнёзд было много, и птицы влетали в одну дыру, а вылетали в другую. Я пыталась сосчитать, но тщетно, у меня рябило в глазах, и мешали мелькавшие перед глазами птахи. Юркие и быстрые в полёте они улетали и возвращались, принося в клювах соломинки, пёрышки, червяков и мошек вероятно для птенцов.
           Запомнился один случай. Все деревни находились далеко от реки, и однажды откуда не возьмись, объявилась кошка. Ума не приложу, откуда она пришла. Огромная, рыжая, откормленная. Она пыталась с края берега дотянуться лапами до ближайшего гнезда, но не тут-то было. Ласточки стаей набросились на кошку, долбили клювами по её голове, да так её затюкали, что она едва ноги унесла. Дядя Афанасий смеялся и приговаривал: «Вот тебе и птички-невелички, а одолели, вот что значит стадные метод борьбы за жизнь. Наловив рыбы на ушицу, мы весело шагали через луг к дому. Дядька пригласил меня на уху, но мне не терпелось бежать домой к сёстрам и к бабуле. По дороге срывала самые крупные ромашки и с большим букетом направилась в сторону дома, распрощавшись с дядей и с братом. Перед домом, под горой, напилась родниковой воды, и, поднимаясь в гору, запела песню: «Издалека долго, течёт река Волга…»
           Во дворе дома Валюшка игралась в песке, а Любаша качалась на качелях, которые соорудил дядя Максим. Подсев к Любе, что было сил, раскачала качели. Подол моего платья раздувался как парашют, косы летали в воздухе, Любаша визжала то ли от страха, то ли от удовольствия, а Валюшка смотрела на нас с нескрываемой, детской завистью. Вскоре она побросала свои совочки и лопаточки и тоже запросилась к нам на качели. Как только она забоялась, я остановила их, а обиженная Валька побежала жаловаться к бабуле. Воодушевленная полётом, я пела свои песни так громко, что соседка Валентина, которая жила напротив, вышла из дома и заслушалась. Деревенские тётки прозвали меня второй Зыкиной. Мне было необъяснимо хорошо.
           Дни летели как качели. В один из летних дней пришёл Саша и пригласил меня на свой день рождения. Когда я с братом уходила, Любаша надула губы, обиделась, что её не берут с собой. Саша, увидев это, сказал, что ей надо подрасти. На Сашином дне рождении я тоже оказалась не по возрасту и чувствовала себя не в своей тарелке, для поддержки мне не хватало хотя бы Любы. Приглашенная молодёжь чувствовала себя как дома, видно не в первой раз. Все угощались тем, что приготовила тётя Валя и громко смеялись над шутками друзей. Даже я заразилась смехом  присутствующих, хотя не всегда шутки были для меня понятны, мой заливистый смех выделялся среди всех. Золотое время, когда тебе восемнадцать – двадцать лет. Несмотря на мой возраст, мне было хорошо с этими молодыми весёлыми парнями и девушками. В какой-то момент брат вспомнил историю из моего раннего детства. Когда семья дяди Афанасия жила в Шенкурске, я тоже гостила у них. Однажды тётя Валя чтобы я не скучала, взяла детей и меня с собой в организацию, где она работала. Около здания архива был зелёный сад, и мы с девчонками пошли играть в этот милый садик. Через какое-то время мне приспичило по-маленькому и, зайдя в кустики, я присела у стены дома. Только я начала процесс, как вдруг в меня вонзилось сто жал, так мне тогда казалось, я взвыла от боли. В том месте оказалось осиное гнездо. Я с визгом, не надев трусы, бегала вокруг деревьев и кустов, падала и поднималась. Дети, ошарашенно смотрели на меня, не зная, что делать. В доме к счастью было открыто окно, на мои вопли прибежала тётя Валя. Увидев происшедшее, она позвонила дяде Афанасию в отделение милиции, и он немедля, повёз меня в деревню к бабушке. Бабка Наталья делала мне какие-то примочки, лечила настоем трав от температуры. Я долго не могла сидеть на попе и спать на спине. Дело прошлое, Саша, вероятно, хотел рассмешить молодёжь, но переборщил с этой историей. Вся компания смеялась, а я едва сдерживала слёзы. Мне стоило огромного усилия, чтобы не зареветь. Проглотив обиду, я сидела с деланной улыбкой и чувствовала как пылают мои щёки. Поздно вечером, когда все разошлись, Саша посадил меня на раму велосипеда и повёз до моей деревни. Я всю дорогу молчала, и он понял, что я обиделась. Около калитки дома, я спрыгнула с велосипеда, он задержал меня и, смущаясь, извинился, за то, что поставил меня в неловкое положение. Но я не умела долго сердиться и сразу забыла об этом и простила Сашу. Люба ждала меня и теребила за руку, спросила: «Ну, как прошёл Сашкин день рождения?»               
              В это злополучное лето случилась беда, Саши не стало. Он пошёл с друзьями на речку Вагу купаться и утонул. Речка Вага не глубокая, летом мелела, но была она коварна омутами, быстрыми течениями, водоворотами. Саша единственный двоюродный брат и единственный внук у бабули. Этот удар оказался тяжелым для всей семьи. Похоронили Сашу неподалёку от могилы деда Ивана. Мои каникулы были омрачены потерей моего двоюродного брата.
             Дети легче переносят горе и быстрее забывают происходящее, но только не мать с отцом. Сколько помню, дядя Афанасий и тётя Валя всю жизнь скорбели по сыну и помнили каждую мелочь, связанную с их родненьким сыночком, из его короткой жизни.
                Глава 20. 
            
             В августе приехали тётя Нюра с дочками. Сёстры были уже девушками на выданье. В один из вечеров, в субботу они пошли на танцы в клуб, и я увязалась за ними.
До начала танцев все смотрели кинофильм «Свинарка и  Пастух».
После окончания фильма, молодёжь столпилась у танцплощадки в ожидании гармониста. Сколько помню, гармонисты всегда и везде были желанными заводилами на всех мероприятиях. Жизнерадостный, чубастый и лихой молодец не заставил себя ждать. Танцы начались с кадрили. Я любила наблюдать за танцующей молодёжью. Особенно мне нравился перепляс, во время которого девчата и парни пели залихватские частушки. Мне эти действа были в диковинку. Иногда кто-то, из танцоров  выходил на середину круга и  чеканил каблучками дробь. Молодёжь заводная, парни разудалые, девчата озорные, охочие до частушек. Проскакивали и матерные частушки, которые почему-то сразу запоминались, хотя не всегда их смысл доходил до меня. Я, слыша их, хихикала, закрыв рот ладошкой. Все смеялись и я  тоже. Рядом со мной стоял паренёк, примерно такого же возраста, он с удивлением поглядывал на меня. Краем уха услышала слово городская, и поняла, что это относится ко мне. Упёршись на дерево, стоял ещё один паренёк и отмахивался от комаров зелёной веткой.
            Танцы были в самом разгаре. Раскрасневшиеся от танцев девчата отмахивались от комаров платочками. Темнело, кто-то включил единственный фонарь над танцплощадкой. Молодёжь не знала усталости. Как только зазвучал вальс, девушки объявили белый танец, и пошли приглашать парней. Деревенские девчата – кровь с молоком, румяные, разгоряченные в танце, не знали устали.
            До поздней ночи веселилась молодёжь, а мои сёстры, посмотрев на часы, заспешили домой, не позабыв обо мне. За ними увязались в провожатые двое парней.  Всю дорогу они шутили с сестрами, заигрывали и бросали им комплименты.  Ухажёры ещё долго стояли у калитки нашего дома, а сёстры выпроводили меня домой. Ещё долго раздавался их весёлый смех, до тех пор, пока тётя Тамара не позвала хохотушек спать.Я долго не могла заснуть, ворочалась с боку на бок, слушала гудение проводов за окном. Вспоминала тёплый вечер, покрытые туманом луга, запах цветущих кустов и травы, с этими думками незаметно уснула.
            Тётя Нюра с девчатами гостили недолго. Провожали с крыльца все, кто находился дома, желая скорой встречи и хорошей дороги. Бабушка, жалея дочку, что-то причитала. Я догадалась, что у тети не всё в порядке со здоровьем, потому бабушка беспокоилась. Она шептала ей на ухо какие-то советы, отчего обе прослезились. Вскоре дядя Афанасий усадил их на мотоцикл и повёз их в город Шенкурск, оттуда шёл рейсовый автобус до города Вельска.
            Ещё не раз и не два ходила с соседскими мальчишками на танцы и наблюдала за красивыми девчатами и парнями, завидовала им, и хотелось поскорее вырасти, повзрослеть и также танцевать. Но моё время ещё не настало.
 
                Глава 21.

             В это лето в лесу было много не только ягод, но и грибов. В воскресенье бабушка решила пойти в лес и взяла меня с собой. Загодя, ещё с вечера она приготовила соответствующую обувь и лукошко. Утром другого дня тихо разбудила меня, чтобы не потревожить меньших внучек. Быстро умывшись в бочке с дождевой водой, чтобы не греметь умывальником, мигом проглотив яичницу, запив чаем, стала собираться в лес.
             Бабушка дала мне резиновые сапожки, которые были не по размеру. Заставила надеть её вязаную кофту, шерстяные носки, чтобы не натёрла мозоли, и велела повязать платок вокруг головы. Она была в резиновых галошах, в длинном сарафане, и вокруг головы  туго повязанный платок.  Мы весело зашагали под гору. Пройдя наш косогор,  и согру, с ивовыми кустами и дикой смородиной дошли до реки Игошки, перешли её вброд. Жарким летом она почти высыхала, но судя по высокому деревянному мосту, весной была полноводной. У бабули лукошко больше моего, а за плечами у неё висел солдатский мешок, с едой и водой, который мог пригодиться в лесу. Поднялись в гору. С высокой горы, открывался сказочный вид, прекрасный, дивный лес с огромными елями - великанами, а внизу зелёные луга. Походив по краю леса, набрали рыжиков. Бабуля видела их на расстоянии во влажной траве. Разгребая травку, показывала рыжие с синими разводами грибочки, я едва поспевала за ней. Я нашла штук пятнадцать, когда бабушка решила пойти в чащу леса. Шли недолго. Когда пришли в назначенное место, бабуля сняла солдатский мешок, достала из него маленькое эмалированное ведёрко под ягоды, и повесила мешок на сук дерева. Я поняла, что будем собирать ягоды. Малины было много, а комаров ещё больше. Собирая ягоды, бабушка мурлыкала незамысловатую песенку. Увидев, что я не столько собираю ягоды, сколько отбиваюсь от комаров, она сорвала цветок пижмы и намазала соцветием себе и мне лицо. Бабушкино лукошко быстро наполнялось не в пример мне, видя это, я тоже старалась не отстать.
           Собирая ягоды, вспомнились прежние походы в лес за морошкой. Когда было мне семь лет, бабушка взяла меня с собой на болото. Морошки много, ягода спелая, янтарная звала за собой, а болото топкое, опасное. Корзинки уже были полными, и я хотела идти поближе к бабушке, как вдруг увидела толстую, чёрную верёвку, которая вдруг ожила и подняла голову. Змея смотрела на меня, не отрывая взгляда. Я, оцепенела от страха. Меня спасла вездесущая бабуля, которая тихонечко подошла сзади и, обхватив крепкими руками, оттащила подальше от чёрной змеи. Теперь я старалась быть настороже.
            Прошло часа два-три как мы собирали малину. Внезапно я услыхала треск веток и подумала, что это бабуля пробирается через кусты малинника. Но не тут-то было. Бабушки рядом не оказалось, а в малиннике я увидела маленького, круглого, бурого медвежонка, который лакомился ягодами, смешно слизывая с лапы, сорванные вместе с листьями ягоды малины. От этого зрелища я перестала собирать ягоды и негромко позвала бабушку. Она отозвалась сразу. Пробираясь через заросли малинника, она тоже увидела Мишку-младенца и тут же схватила меня за руку, сорвала мешок с лесины с домашними припасами и что было мочи, припустились уйти подальше от этого места. Чуть позже она объяснила причину нашего бегства. Наверняка где-то рядом с медвежонком находилась медведица, которая могла напасть на нас. У меня только после рассказа внезапно забилось сердечко, но страх быстро прошёл, потому что с моей бабушкой, чувствовала себя защищённой от всех бед. Когда возвращались домой, попутно заглядывали в лесополосы и ещё набрали рыжиков и волнушек. На короткое время присели отдохнуть на пеньки, возле ёлочек, пушистые лапы которых завораживали меня своей красотой. Перекусили, напились водицы, и тут я увидела что-то белое, прямо у пенька, на котором сидела. Тронула рукой, под которой хрустнуло. Разгребла траву и мох, а там семья белых груздей. Походив поблизости, почти у каждого пенька и между ними мы насобирали полный солдатский мешок грибов. Ноша оказалась тяжелой, грибы да плюс ягоды, мы сразу выбрались на знакомую одной бабуле тропинку и направились к дому. Довольная таким урожаем, моя бабуля разговорилась, а я слушала её затаив дыхание, несмотря на тяжесть.
            У бабки Натальи, как и у всех северных народов, окающий говорок, быстрая речь, насыщенная шутками-прибаутками. Говорила, что пела. Её речь изобиловала одной ей понятными оборотами речи. Когда её о чём-то спрашивали, совет какой-то,  она говорила: «Давай вместе покумекаем, как лучше…»  Что мне нравилось в ней, что она никогда не роптала на трудную жизнь и не жаловалась на болячки. Я восхищалась её жизнелюбием и силой духа. Я видела в ней сильную, закалённую годами женщину и любила её за это. Слушая истории из её нелёгкой жизни, незаметно пришли домой, где нас всегда ждали. Домочадцы, увидев наш урожай, радовались вместе с нами. Я рассказала сёстрам о нашей встрече с маленьким  Мишкой, девчонки охали, ахали и завидовали нам. Да ещё сердились на нас, что не взяли с собой в лес. Бабушка гладила Валюшку по светлой головушке, и обещала взять её в лес в другой раз. Все принялись чистить грибы, а девчонок тётя Тамара заставила перебирать ягоды. Завершив работу, все пошли обедать.
В честь воскресного дня, тётя Тамара выставила на стол котелок с наваристым мясным супом и свежие картофельные шаньги. Аппетит отменный. Находившись по лесу, мне еда казалась намного вкуснее, чем всегда.
           В другое, обещанное бабкой воскресенье, мы пошли в бор неподалёку от дома вместе с сестрёнками. Окна нашего  дома смотрели на этот бор. Зашли на кладбище, где покоилось всё поколение Докучаевых. Бабушка крестилась у каждой могилки, безмолвно шевеля губами. Потом направились в лес. Сестрёнки держались возле бабушки. Наученная ею, я уже знала, где надо искать грибы, и в каком месте растут подберёзовики, подосиновики и беленькие. Краем уха слышала наставления бабушки. Она, тыча палкой, по моховым кочкам, или раздвигая папоротник, учила внучек различать ложные грибы, - от настоящих. Рассказывала, в каких местах, и какие грибы растут в данной местности. Даже маленькая Валька мотала на ус бабкины уроки, но для неё эта вылазка в лес была второй и она время от времени боязливо озиралась, и спрашивала: «Нет ли в этом лесу медведей?»
             Мне вспомнилось начало июля этого же года. Мы также вчетвером ходили по этим местам. Бабушка привела нас на солнечную, зелёную поляну, где среди травы росла земляника. Девчонки присели на коленки и, радуясь, собирали спелые ягоды и клали в рот, отчего их мордашки окрасились в алый цвет. Бабушка смеялась над ними и по ягодке смаковала душистую землянику. В какой-то момент она достала из кармана сарафана две эмалированные кружки и дала внучкам. Сама же, как наседка над цыплятами склонилась над ними и учила собирать землянику в кружку и не мять ягодки. Я так думаю, что это была целенаправленная вылазка в лес, для поучения лесным премудростям. Я ходила вокруг полянки и искала под ёлками белые грибы. Вскоре нашла три боровика, с тёмными шляпками и белыми, толстыми ножками, а у берёзок нашла подберёзовики на тонких, длинных ножках, молодые, красивые. Мне не терпелось похвастать бабушке и показать сестрицам, едва сдержалась и решила отойти подальше в бор, и поискать ещё. Однако зоркая и осторожная бабка не выпускала меня из поля зрения и прокричала мне, чтобы не уходила далеко. Нашла ещё два подосиновика с красными головками на длинных ножках и, не выдержав, пошла хвастаться. Подойдя к ним, показала свои находки и хотела переманить бабушку пойти по грибы, но строгая бабушка забрала у меня маленькое лукошко и придвинула мне кружку, в которой на донышке алели ягоды земляники. Пришлось подчиниться, и собирать землянику пока кружка не наполнилась до краёв. Набрав ягод, пошли тем же путём к дому через бор. По пути к дому бабушка нашла ещё подберёзовиков и лисичек и довольная находкой приговаривала: «Ну вот, теперь и на жарёху хватит». Грибная пора только начиналась, и все грибочки были молоденькие, красивые на загляденье и ни одного червивого.
            Наша бабушка ничего не делала зря. Мало что провела урок на природе с внучатами, так ещё провела разведку, отчего сделала соответствующие выводы. Опять пересекли кладбище, опять бабка постояла у родных могил, вышли к пшеничному полю. Я  увидела наш дом, окна залитые солнцем, по краям резные ставенки и глубоко вдыхая воздух разнотравья, по-детски ликовала. Бабка так искусно прогуляла нас по лесу, что даже пятилетняя Валюшка не успела расхныкаться. Вдоль узкой тропинки, по краю пшеничного поля голубели васильки и красовались белые ромашки с жёлтой серединкой. Бабушка взяла кружки с земляникой и пошла в дом, оставив нас на краю поля. Мы с сёстрами не спешили, и я плела венки из сорванных цветов. Первый венок отдала Валюшке, второй Любашке. Из оставшихся цветов сделали букетик и направились домой.
            В этот день ели жареные грибы, с отдельно сваренной картошечкой и укропом. Бабушка сказала сыну, что настала грибная пора и самое время делать заготовки к зиме. Наш погреб никогда не пустовал. Каких только солений не было. Каждый сорт грибов солили отдельно в деревянных бочонках: грузди, волнушки, рыжики, а также огурчики и помидоры. Сверху на полках стояли банки с вареньем, а под полом в леднике хранились молочные продукты: сметана, сливки, масло, творог. Без припасов не жили.
            После трапезы дядя Максим пошёл забрасывать со двора сухое сено на поветь. Мы с Любашей носили воду из колодца в баню. Тётя Тамара, купила для нас ведёрки поменьше, а я, носила воду в больших вёдрах. За это тётка меня ругала, приговаривая: «Не носи тяжёлые вёдра, надорвёшься, не сможешь рожать». Тётка чистила холку телёнку Борьке. Валька возилась с собакой, которая не отзывалась на свою кличку. Когда звали Борьку, она стремглав мчалась к тому, кто звал телка. Наша бабушка всех вновь родившихся телят называла Борьками. Вероятно, непонятливая собака приняла на свой счёт эту кличку и тоже стала Борькой, хотя это была сука. Смех, да и только.
             Все в доме находились при деле. Ко мне пришёл мальчишка из  Кремлихи, и предложил пойти в кино, но в деревне баня – святое дело и топилась раз в неделю, по выходным, чаще только тогда, когда приезжали гости. Я осталась дома.
             Последние дни моего отдыха  оказались самыми благоприятными. С деревенской ребятнёй ходили на речку купаться, мы бултыхались вблизи лежащих - озёрах, и запрудах, с пиявками и с ползающими гадами. Плавать я не умела и далеко в воду боялась заходить. После того как утонул брат Саша, бабка запретила мне купаться, да и сама я помнила, как однажды тонула в реке Двине.
            Случилось это ещё до школы. По Двине всегда сплавляли лес и у нашего берега лежали связанные железными тросами боны. Не ведаю, каким образом угодила под эти брёвна. Может геройство пред одногодками. Когда я хотела поднять голову чтобы выплыть, то упёрлась в эти брёвна и поняла, что не выберусь. Хорошо, что я купалась не одна, и какой-то подросток вытащил меня на берег за ногу. Меня откачали, но меня рвало и лихорадило. Я решила скрыть от мамы случившееся, но не получилось, потому что стала заикаться. Мама узнала об этом от ребят, с которыми купалась. Она не ругала меня, но постоянно твердила мне, чтобы была осторожной.
             А пока я навёрстывала  упущенное время в последние дни пребывания в деревне, купаясь и отдаваясь свободе. Я уже заранее грустила о том, что скоро предстоит расставание с полюбившимися, озорными, оголтелыми, взбалмошными девчонками и мальчишками, которые ловили пиявок и кидались ими. Я орала от страха и не представляла себе, как можно брать в руки эту гадость. Было хорошо и весело. Возвращалась домой с грязными в иле ногами. Бабушка не пускала в дом, пока не помоюсь в бочке с дождевой водой. Мылась, наскоро ела и бежала на танцплощадку, поглядеть на молодёжь, которая лихо отплясывала под гармонь и пела похабные частушки. Возвращалась поздно под назойливый писк комаров и, рухнув в постель, мгновенно засыпала.
                Глава 22.

             В середине августа приехала мама. Она привезла подарки для сестрёнок. Любаша должна была пойти первый раз в первый класс. Мама привезла ей школьную форму, которая оказалась впору ей. Чёрный и белый фартуки. Белый фартук мама всё же укоротила по просьбе тёти Тамары. Вечерами, мама вязала к форме белые, ажурные воротнички. Любаша радовалась, а Валюшка, с зависть смотрела на сестру, и намеревалась примерить школьную форму. Мама говорила ей: подожди, вырастешь, я тебе куплю такую же». Погостив ещё две недели, мы с мамой засобирались в дорогу. Мама скрыла от меня, что возвращаемся домой на самолёте, а не на пароходе. Дядя Афанасий привёз нас на маленький аэродром, где стоял крошечный деревянный домик – здание аэропорта. Мама хотела сделать мне сюрприз, поэтому молчала, думала, что я испугаюсь лететь на самолёте. Она забыла, что я уже однажды летела на самолёте с бабушкой. Она очень боялась, когда летела  за мной, но во второй раз, ей было не так страшно. Мы подоспели вовремя, уже объявили посадку. Неподалёку от вокзала стоял двукрылый самолёт, который в народе прозвали кукурузником. Такие самолёты часто кружили над колхозными полями, разбрасывая какой-то порошок от вредителей полей.  Распрощавшись с дядей Афанасием, поднялись по трапу в самолёт. Пассажиров – человек девять, с большими авоськами, с нетерпением ждали вылета.  Мама поставила свой чемодан на указанное лётчиком место, мы заняли свободные места.
            Наш самолёт быстро оторвался от земли, моё ощущение полёта было непередаваемое. Все сидели спиной к окнам, но потеснив маму, повернулась вполоборота к маленькому круглому иллюминатору, и стала смотреть на небо и на просторы, которые были под нами. Хотелось кричать – Ура. С высоты птичьего полёта я видела такие же маленькие деревушки, как наша, белые церквушки и излучины рек и озёр. Смешанные леса занимали большие территории и уже кое-где покрывались желтизной. Конец августа, близился сентябрь, снова школа и уже седьмой класс. Много нового и интересного ожидало меня.
               

                Глава 23.

             Первое сентября, школьная линейка. Она как всегда начиналась с приветственной речи директора школы Аркадия Иосифовича Кузьмина. Особенно трогательно поздравляли первоклашек, которые впервые перешагнули порог школы. Как-то особенно торжественно прозвенел звонок, и все учащиеся разошлись по классам. Ровно три летних месяца мы не виделись с одноклассниками и были взволнованы от встречи в новом учебном году. Вошедший в класс наш классный руководитель – Яков Иосифович едва угомонил нас. Он также поздравил всех с новым учебным годом.
             В седьмом классе появились новые предметы: тригонометрия, геометрия и   физика, а с ними – мои новы проблемы. Мне они не давались, за что сокрушалась, считая себя безмозглой, и дурой. Ранее запущенная мною математика давала о себе знать и теперь, как я не старалась наверстать, плохо получалось. По остальным предметам всё было более-менее нормально. Любила очень историю и географию. Уроки географии вёл Лочехин Иван Егорович, которого все обожали не только за знание предмета, но за то как он умел донести предмет, интересно, порой захватывающе и заинтересовывал даже самых ленивых. Мне нравилось заполнять контурные карты, разрисовывая разные страны и моря цветными карандашами. Мечтая над этим действом о неведомых странах и землях, с нетерпением ждала уроки географии. Иван Егорович умел увлечь географией так, что равнодушных учеников в нашем классе не было.
             Его жена – Елизавета Васильевна преподавала историю. Её уроки проходили мгновенно. Эти учителя имели какой-то особый подход к детям, к своему предмету, обладали отличными знаниями. Они никогда не повышали голос на учащихся, больше рассказывали, чем спрашивали.  Двое - интеллигентных умных человека являлись уважаемыми и в среде своих коллег. У каждого из нас были свои любимые не только предметы, но и учителя. Только  спустя годы, начинаешь понимать несправедливость детских суждений о плохих учителях. Я так думаю, что нет плохих учителей, есть плохие, ленивые ученики, сужу по себе. Ссылаясь на плохих учителей, лодыри - стараются любыми способами оправдать себя.
            Что у преподавателей тоже имелись любимчики, знала ещё с детского сада. Да кто не любит умных, старательных детей? Сколько надо иметь терпения учителям, чтобы не сорваться, не закричать на непослушного или нерадивого ученика, а таких в классе был не один и не два. По количеству учащихся, наш класс был самым многочисленным. Мальчишки самые отъявленные хулиганы. Моя мама за глаза называла их гопниками, которым место в детских исправительных колониях. По успеваемости класс самый отстающий. Трудно с такими детьми учителю, но нас надо было учить.
            В первый день учебного года, после уроков, моя одноклассница Люда, бежала к своей первой учительнице, Александре Андреевне. Они взаимно любили друг друга, а я по-детски ревновала Люду к Александре Андреевне. Люда опередила меня,  и я обиделась на неё за то, что не позвала меня. Александра Андреевна обрадовалась нашему приходу. Мы обменялись поздравлениями с началом учебного года. Каждый раз, глядя на нас, она удивлялась тому, как мы растём и хорошеем. От неё веяло каким-то матерински теплом, заботой о детях, её энергия передавалась нам, за то мы её и любили. Мы были её первыми ученицами, а она нашей первой учительницей.
            После окончания Педагогического училища она вошла к нам в класс робкая, смущённая, словно школьница. Небольшого роста, худенькая, словно десятиклассница. Меня удивляла её самоотдача. Всё без остатка время отдавала она детям, особенно тем, кому тяжело доставалась учёба. Занималась дополнительно после уроков, иногда брала к себе домой и делала с ними домашние задания, помогала, как могла. Её самоотверженности не было предела. Не помню, чтобы кто-то из её учеников сказал о ней плохое слово. Все кто учился у неё, благодарны ей до глубокой старости. Мне запомнились ею сказанные слова: «Из самых озорных и трудновоспитуемых детей вырастают самые благородные и благодарные люди». Александра Андреевна даже на переменах старалась организовать полезный досуг для детей. Она придумывала игры соответственно возрасту детей и смешно сказать, - водила на переменках хороводы, напевая песню: «Со вьюном я хожу». Её уроки были образцово-показательными. Её уважали коллеги, старшее поколение преподавателей называли её Сашенькой. Потому в первый день учебного года, ноги сами несли нас к ней в класс, поздороваться с любимой учительницей. При её жизни я посвятила ей стихотворение, которое прочитала на встрече с одноклассниками, в один из юбилейных вечеров.
               
Я всегда вспоминаю хрупкие плечи,
Словно девочку в день первой встречи.
Это был Ваш первый урок,
А для нас, первый школьный звонок.
               
Пролетели года журавлиною стаей.
Вам не терпится знать всё о нас, кем мы стали?
Переняли от Вас доброту и сердечность,
Трудолюбие, честность и человечность.

От качеств таких, мы ещё лучше стали
И за это поклон до земли перед Вами!

    Вновь сентябрь и опять первоклашки
    Уставят на вас озорные мордашки…
    Вы расправите гордо хрупкие плечи
    И глаза им откроете в мир бесконечный.

    И познают детишки от вас доброту,
    И счастливыми в школу придут поутру.

             После прочтения стихотворения она прослезилась и поблагодарила, а мои одноклассники наконец-то узнали о том, что я пишу стихи. Не припомню точно, с какого класса стала рифмовать стихи. О моём творчестве знала только подруга Ольга, с которой делилась самым сокровенным.
             В старших классах стала любимой учительница по литературе - Козлова Людмила Ивановна. Через много лет ей дали звание «Заслуженный учитель». С гордостью вспоминаю о том, что училась у неё. Она педагог достойный награды и её уроки научили меня многому. Мне, доставалось от неё. В седьмом классе от изложений перешли к сочинениям. Сочинять-то я умела славно, но писала с ошибками, порой безграмотно, и сгорала от стыда за учительские эпитеты. Литература мой любимый предмет, особенно нравилось писать сочинения на свободные темы. В них покоряло свободомыслие. Не любила писать сочинения о Ленине и о Маяковском, я избегала писать сочинения на эти темы.
            Моё маленькое сердце уже тогда отвергало вождя-гиганта, всеми признанного в мире человека, творца революции. Я читала всех классиков, которые преподавали как обязательный школьный предмет, но многое мне не нравилось из той литературы, которую навязывали изучать.
            Однажды Людмила Ивановна пригласила меня в учительскую и поговорила со мной наедине о моих вольных сочинениях. Я поняла, что она старалась предостеречь меня  от моих высказываний, которые могли навредить не только мне, но и ей, хотя думала всё равно по-прежнему, имея на всё своё собственное мнение на жизнь и на литературу, на людей. В те времена мои литературные сочинения были опасны. К тому же у Людмилы Ивановны состоялся разговор с моей мамой. Мама глубоко верующая в дела партии, в которую вступила по доброй воле и чрезмерно гордилась, что она коммунистка. Когда Учительница рассказала о моих вольных думах в сочинениях, она крайне огорчилась. Придя домой, она принесла то сочинение и принялась меня воспитывать. Я же завелась и пыталась доказать маме свою правоту. Я старалась объяснить ей, что взяла материал об Ильиче из учебника, но, не согласившись с текстом, высказала своё мнение о прочитанном материале. Меня и впрямь возмутило, то, как Ленин может быть живее всех живых, и как он может быть мне дедушкой, когда я и своего-то не знала. У меня много возникало вопросов по поводу отношения людей к вождю. Я ещё долго препиралась, чтобы отстоять своё мнение, и в результате довела маму до слёз. Но всё же, я стала осторожнее излагать свои мысли и писала сочинения согласно книжным материалам.
                Глава 24.
               
            Самой неординарной, незабываемой личностью в школе был преподаватель математики – Яков Иосифович Корастышевский.
            Во время войны его контузило, он хромал на правую ногу. Человек культурный, имел университетское образование. Он должен был преподавать в высшем учебном заведении, но волею судьбы работал в школе. Он отлично знал предмет. Однако учащиеся считали его заумным, а его предмет казался чрезвычайно трудным для нас. Математические формулы и теоремы он облекал в такие замысловатые, термины, которые были нам не по уму, или мы просто напросто были бестолковыми. Несколько человек в нашем классе учились более-менее прилично, остальные хромали по его предмету. Кто-то из родителей пытался жаловаться в определённые инстанции на Якова Иосифовича. Не единожды его направляли на переподготовку, и на тот срок пока он отсутствовал, проводила уроки Милита Карловна Гебель. За те месяцы её уроков, мы подтянулись и стали врубаться в алгебру и в геометрию. Нам эти уроки стали казаться более доступными и простыми нашему пониманию.  Мне нравилась Милита Карловна. Неторопливая дама, тактичная  с учащимися и очень приятная внешне. Я посещала кружок рукоделия, который она вела дополнительно в неурочное время. Благодаря Милите Карловне,  научилась вышивать крестиком, гладью, ришелье, мережкой. Она привила любовь к таким прекрасным видам рукоделия, и это стало моим хобби, по сей день.
              После трёхмесячной переподготовки вернулся Яков Иосифович, и у нас опять началась маята с математикой, в частности у меня. Как не старалась, тройка являлась мне не часто, только из сожаления ко мне, учитель ставил удовлетворительную оценку.
             Всё равно я уважала его, и он по-своему любил наш класс и своих учеников – лоботрясов. Мне нравилось, как он называл нас ласково по фамилии с мягким знаком на конце, выражая этим своё расположение к нам: Докучайчикь, Кузнечикь, Ерофейчикь и т.д.  Он до окончания десятилетки был нашим классным руководителем, строгим, справедливым. Даже будучи инвалидом, ездил с нами в колхоз на уборку овощей и иногда рассказывал нам о себе, о прошедшей войне, и даже анекдоты, когда пекли на костре картошку.
               
                Глава 25.

            Учёба учёбой, а жизнь вне её ставила свои житейские препоны, трудноразрешимые задачи, перемежаясь радостями и неудачами.  Живя с мамой, я даже не предполагала, что в нашем доме может появиться мужчина. Оказывается, маму сосватали её подруги, втихаря от меня. В один прекрасный день к нам пришёл мужчина, высокий, небритый и под хмельком. Назвался Григорием. Я насторожилась, а мама чувствовала себя растерянной, нервничала. Пробыв у нас с полчаса, ушёл, после чего мама завела со мной разговор о том, как ей трудно жить, одиноко. Она спросила меня: «Не возражаю ли я, если дядя Гриша придёт к нам жить?» Конечно, мне не хотелось, но какая-то детская интуиция подсказывала мне, что с приходом мужчины нам станет материально легче прожить, да и маму стало жалко. Я дала согласие, несмотря на то, что дядя Гриша не понравился в таком виде, каким он предстал перед мамой. Мама объяснила, что он не пьёт, а чтобы не стесняться, выпил для храбрости.
            Во второй раз дядя Гриша пришёл со своими пожитками.
Он оказался работящим, прямо двужильным каким-то. Везде успевал и на работе и дома. В доме чувствовалась мужская рука. Мы заимели огород и в доме всегда были свои овощи: свекла, картошка, репа, морковь и свежая зелень. Он же на зиму заготовлял дрова, потому что в доме по-прежнему топили печку.
            Взаимоотношения в семье становились тёплыми, добрыми. Мама изменилась, похорошела, чаще обычного улыбалась. Я потешалась над ними, такими они были разными. Мама – маленького роста, как теперь говорят,- метр с кепкой, а она и того меньше, косолапая, кубышка. Дядя Гриша – под два метра ростом, худощавый, стремительный, неулыба. Когда они шли рядом, без смеха нельзя было смотреть на них, пат–паташон, да и только. Ко мне относился по-доброму, баловал сладостями. Вопреки запретам мамы покупал конфеты и делал подарки не только к праздникам, но и просто так. К моему огромному сожалению, мамино счастье оказалось недолгим. Мы прожили вместе два с половиной года. У дяди Гриши вышла из тюрьмы бывшая жена, которая сидела за растрату. Будучи директором промтоварного магазина, проворовалась, и посадили вполне заслуженно. Вышла она по амнистии, и хотя они были в разводе с дядей Гришей, она стала донимать нашу семью. Кляузничала, приходила к нам в дом, скандалила, ворожила, делала гадости.
После таких нападок, у мамы сдали нервы и здоровье. В один из дней мама и дядя Гриша решили расстаться, потому что его прежняя жена не оставляла нас в покое. Когда он уходил, то обнял нас обеих и здоровый, большой мужчина зарыдал, не стыдясь своих слёз. Прожив со своей первой супругой с полгода, он зачах и скоропостижно скончался. Мы с мамой узнали о его смерти от Копыловых, они жили по соседству с его семьёй. Мама сникла и часто прятала от меня покрасневшие от слёз глаза. Я жалела маму, сочувствовала ей. С этим мужчиной она почувствовала себя женщиной и, наверное, они полюбили друг друга. Я так и не забыла его, хороший жил человек.
                Глава 26.

              По окончании седьмого класса и сдачи экзаменов мама отправила меня в Пионерский лагерь, который находился на озере Смердия. Места красивейшие, само озеро среди густого леса. Два деревянных двухэтажных корпуса светло-зелёного цвета. Неподалёку располагался пищеблок с кухней и большой открытой площадкой, где проводились разные развлекательные мероприятия. В спальном корпусе находились большие комнаты на шесть, семь человек.
             Просыпались под звуки пионерского горна, строились на линейку, потом делали зарядку на спортивной площадке. Мне всё было знакомо в этих местах. Когда мама работала поваром, её на месяц отправляли в пионерлагерь работать на кухне. Сотрудникам разрешалось брать с собой детей. Я радовалась, что снова оказалась среди природы этих великолепных мест, среди таких же подростков как я и без мамы. 
            Как же я удивилась, увидев нашего школьного физрука Василия Игнатьевича. Он сам изъявил желание поехать на летний сезон в пионерлагерь, что предвещало всем нам отличный, спортивный отдых, а значит - походы игры, викторины, чему я  была рада.
            О Василии Игнатьевиче можно написать целый роман. Он прошёл всю войну, орденоносец. К тому же очень красивый мужчина – крепкий, сильный, широкоплечий, мастер спорта по тяжелой атлетике. Его предмет в школе любили все без исключения, и разве что только ленивые девчонки в кризисные для них дни, игнорировали его уроки, а так редко кто симулировал.
              Я любила все виды спорта. Зимой каталась на лыжах и на коньках. На уроках физкультуры прыгала через коня, кувыркалась на брусьях, обожала гимнастику. Боялась только стрелять из винтовки, после того как отстрелила ухо на одном из занятий. Какое-то время болело ухо, и плохо слышала.
             Василий Игнатьевич не только хороший педагог, но и хороший организатор. Благодаря его способностям, наша школа участвовала в спортивных олимпиадах городов, и нередко занимала первые места по лыжам и в отдельных видах гимнастики. К школьным праздникам помогал подготовить спортивные номера, что украшало концертную программу вечеров. Под музыку на сцене делали пирамиды, становясь друг на друга с применением мостиков и шпагатов. Учитель имел тонкий подход к слабакам, и учил их закалке. Иногда шутил над ними, не умаляя достоинства учащихся не способных к физическим упражнениям.
                Однажды в зимние каникулы Василий Игнатьевич организовал поход в Холмогоры, на родину Михаила Васильевича Ломоносова.
                Берег над Двиной нашего посёлка смотрел прямиком на Холмогоры. Сборы были недолгими. Спустившись с высокого берега на лыжах на покрытую льдом и снегом Двину, мы резво направились в сторону Холмогор. О Ломоносове мы знали из рассказов учителя географии Ивана Егоровича.
                Мне шёл шестнадцатый год, и я едва отпросилась у мамы пойти в поход. Я была самой маленькой среди старшеклассников.
                Мы прытко ехали по заснеженным полям через маленькие, накрепко закованные льдом речки большие и малые, мимо редко встречающихся деревушек. За плечами в солдатских мешках находились съестные припасы. Путь неблизкий и мы быстро притомились. К тому же нас настигла метель, но мы упорно шли вперёд. Кто-то из юношей затянул песню, но Василий Игнатьевич прервал смельчака, предупредив, что может заболеть горло. На коротких привалах перекусывали, делясь с товарищами едой. Ночевали в маленьких деревеньках у гостеприимных колхозников.
                Наш поход был рассчитан дней на семь-восемь, сейчас не помню, за какое время преодолели наш маршрут.
Мы благополучно добрались до места назначения.
                В Холмогорах состоялась встреча с земляками учёного и они рассказали нам много интересного из жизни Михайла Ломоносова и о своей жизни в селе.
                Музей Ломоносову существовал с 1940 года, но в момент нашего приезда был закрыт на ремонт, что немало огорчило нас всех. На встречу с нами, пришла женщина, дальняя родственница в четвёртом колене и рассказала, как собирали вещи для музея. Она сообщила нам, что в их селе проживают предки Михаила Васильевича в четвёртом колене – Непряевы, Негодяевы, Ульяновы. Остальные большей частью эмигрировали за границу.  После нас накормили в маленькой столовой и оставили переночевать в сельской школе.
                Утром следующего дня мы отправились к родным берегам тем же путём. Нашу лыжню замело снегом и холодный ветер дул в лицо. Обратная дорога была тяжелой и мы чаще останавливались передохнуть. На привалах делились Холмогорским чёрным и белым хлебом. Запивать было нечем, молоко, которым нас обеспечили колхозники, замёрзло во флягах. Метель изрядно измотала нас, но когда мы увидели свой родной берег, откуда, ни возьмись, появились силы. Все словно сговорились и закричали победное – Ура, и своей победе над собой. Забравшись на высокий берег Двины посёлка Первомайский, тепло распрощались со своими товарищами по походу и с Василием Игнатьевичем, разошлись по своим домам.
               Разве можно не уважать такого преподавателя? Многое помнится из его преподавательской деятельности.
              Это было моё последнее пионерское лето. Находясь в пионерском лагере,  я позабыла даже о деревне. Нахождение в нём полное последних детских радостей. В нашей группе пионервожатой была из нашей школы, Валя Лемехова. В группе больше девчонок, чем мальчишек. Девчонки старались казаться взрослыми, воображали из себя, невесть - что. Некоторые из них влюблялись в своих сверстников. Вечерами для старших групп устраивали танцы, а младшие с завистью глядели на них. Когда шёл дождь, кушали под открытым небом. Развлекательные игры и праздники проводились постоянно, и организатором этих мероприятий являлся всеми обожаемый Василий Игнатьевич.
                Музыкальным руководителем назначили Василия Петровича. Его я тоже знала, он работал в Доме культуры. Жизнь в пионерлагере показалась мне праздником. Вечером отправлялись ко сну под звуки пионерского горна. Строго соблюдался распорядок дня.
              За время пребывания в пионерлагере, каждая смена, а их было три, ходила в поход даже, несмотря на плохую погоду. Василий Игнатьевич водил нас по интересным, глубоко в лес местам. На коротких привалах рассказывал о повадках зверей, и какие животные живут в наших лесах. После похода, в жаркие дни купались в озере Смердия, и он устраивал в воде соревнования, на то, кто быстрее проплывёт определённую дистанцию. При нём всегда находился секундомер и компас. Соревновались только те ребята, кто умел плавать. Остальные болели за своих друзей. Озеро глубокое, но Василий Игнатьевич знал, где места безопаснее, и мы купались именно там, где он останавливался после похода. Из похода возвращались с грибами, а я всегда попутно собирала ягоды черники, брусники или голубики. Рот был чёрным от ягод. Первая смена заканчивалась, я оставалась на вторую. Мама купила путёвку на весь летний сезон. Первую смену провожали торжественно, прощались с ребятами у костра, который
был красиво сложен и горел очень долго. Мне взгрустнулось, трудно прощаться с теми, к кому испытываешь детскую привязанность. Наверное, с этого и начинается дружба.
 
                Глава 27.
              Утром следующего дня приехала новенькие и снова новые знакомства и новые друзья. Общительная по натуре, бескомпромиссная, не любила ссориться, могла уступить, не ввязывалась в неприятные ситуации. Я взрослела что ли, ушло детское упрямство, настырность и вредность, стала робкой и застенчивой. Даже стыдилась, вспоминая какой я была задирой, не стеснялась дать сдачу и дерзить старшим.
              Во вторую смену приехал мой одноклассник Вовка Доронин. Его мать работала поварихой в пионерлагере. Ранее тётя Анфиса работала в ресторане официанткой. Вовка приехал на правах мамы на одну смену, как и я когда-то. Для меня ничего не изменилось. Снова походы, спортивные состязания, игры, танцы, концерты. Июль месяц стоял жаркий. Ребятам не хотелось вылезать из воды. На берегу озера над водой сделали помост, где мы опускали ноги в воду и брызгали друг друга. Берег песчаный, наносной, сделали пляж хоть куда. Там чаще всего купались и загорали младшие группы. Желающие играли на спортивной площадке в волейбол, но из-за жары не хотелось двигаться.
             В это лето я впервые почувствовала к себе внимание со стороны мальчишек, особенно заметно оказывал его Вовка. В  день моего дня рождения он подарил мне букетик луговых цветов и как рак залился румянцем. Его мать после обеда поздравила меня, и угостила нас с Вовкой компотом и коржиками. Володя тоже взрослел, и его неловкие ухаживания говорили сами за себя. Когда другие мальчишки проявляли ко мне незначительное внимание, он злился.  Хотя Вовка слыл хулиганом в нашей школе, мне он не казался таковым. В отношении с девочками он был скромным, не наглым. По отношению к старшим – уважительным. Среди моих однолеток не встречала наглых парней.
            Девчонки, живущие со мной в одной комнате, шептались на мой счёт. Иногда мне хотелось расплакаться от их многозначительных взглядов, едва сдерживалась. Вовка мне нравился постольку – поскольку. Я хорошо знала его по школе и то, что он влюбчивый, поэтому я не воспринимала всерьёз его ухаживания, мне не верилось что всё это всерьёз каким-то девчачьим чутьём. Кроме всего прочего я затаила на него обиду. В шестом классе он неординарно отозвался о моих тонких ножках в присутствии одноклассников, сказав, что их можно соплёй, перешибить. Тогда я не придала значения этой выходке, но за год глупая маленькая девочка выросла и не могла простить обиду.
Не скажу, что я злопамятна, но это стало преградой для нашей дружбы.
           Июль пролетел незаметно, вторая смена закончилась. Третья смена в пионерлагере оказалась неудачной для меня. Всё было хорошо, костры, праздники, концерты, где я проявила свои способности, выступая с песнями и танцами, аккомпанировал на баяне Василий Петрович.
           Мама удивилась столь неожиданному приезду, но зная, что все болячки мои как на кошке заживают, лишь пожурила меня. Несколько дней она делала мне примочки и туго перевязывала ногу бинтом. Дня через четыре я уже ходила по подругам и, пройдясь по посёлку, не узнавала его. На Центральной улице разбили сквер между двумя дорогами и посадили крошечные деревья, их для прочности привязали к колышкам. Вдоль дороги на высоких металлических конструкциях закрытые белыми плафонами красовались новые светильники. У здания Дома культуры появились четыре пятиэтажных дома и в одном из них  новосёлы, разгружали машины с домашним скарбом. Посёлок рос, и население увеличивалось за счёт вновь прибывших комсомольцев – энтузиастов.
 
                Глава 28

           Северный народ необыкновенный, гостеприимный, жизнерадостный. В любую семью можно было придти без приглашения, и всегда встречали, будто самых близких друзей, приглашали к столу, угощали, чем Бог послал. Праздники сопровождались гуляньями, особенно масленица, иногда веселились до утра. А уж как праздновали Рождество и Новый год, не забыть никак. В центре площади у Дома культуры ставили огромную ель и украшали самодельными игрушками, потому что в те времена не было таких красивых ёлочных украшений. Главным украшением праздника являлось население посёлка. Люди доставали из сундуков свои самые лучшие наряды, а в Рождество рядились, кто во что горазд, и умели превратить праздник в незабываемое зрелище. Зазывали в хороводы вокруг ели, пели, плясали так, что дым столбом,- как в народе говорили. Шутки, задорный смех выплескивались наружу, Заражая даже самых равнодушных к этому действу людей.
              Помню всех маминых подруг, которые в ночь перед Рождеством ходили ряжеными по домам, поднимали из постелей незнакомых или своих друзей, заражали их своей весёлостью, поднимали округу своим пением и громким смехом и с удвоенной толпой будили самых ленивых и неподъёмных на ноги соседей. У всех болели животы от смеха. Да ещё в каждой квартире подносили водочки чекушку, и гостинцы, отчего вдвойне становилось весело. Трудно описать, что вытворял народ, надо было видеть или самим участвовать в этих зрелищах.
              Не помню, сколько мне точно было лет, но в один из Рождественских праздников к нам в дом явился мужчина в медвежьей шкуре. Изрядно подвыпивший, спрашивал меня, узнала я его или нет. Я смеялась и только мотала головой. Изрядно вспотев, мужчина скинул шкуру медведя, я увидела дядю Лёню Копылова. Он спросил: «Ну что черноглазая, напугалась, небось?!»
Вслед за ним ворвались ряженые, пьяные бабы в длинных ярких сарафанах с оборками на подолах, на головах яркие цветастые платки и у всех намалёваны брови, губы и щёки. Я хохотала от души, а у мамы сон как рукой сняло. Мама быстро накрыла стол, достала праздничные кушанья и брагу, которую делала по бабушкиному рецепту. Выпили, закусили и пошли тормошить честной народ. Когда все ушли, я залезла на стул, открыла форточку и глядела вслед уходящим в морозную Рождественскую ночь.
               
                Глава 29.

             По возвращении из Пионерлагеря самым неожиданным было то, что у нас в доме и в соседних домах тоже, провели водопровод, поставили батареи, и в наших квартирах появилось паровое отопление. Печки ещё оставили, газ провели немного позже, но это было для нас большим событием. Не надо носить воду с колонки, топить печь и греть на ней воду, готовить еду. Удобства в квартире – великое дело. Пока только туалеты оставались прежними, до них руки не доходили у коммунальщиков. В эти же годы появились первые телефоны, правда, пока у больших начальников. У нас в доме имела телефон завуч школы, Серафима Алексеевна, и жильцы дома обращались к ней, когда нужна была медицинская помощь. Без надобности не злоупотребляли просьбами. Потихонечку жизнь в нашем посёлке преображалась.  Последние оставшиеся дни каникул провела в кругу своих подружек, ходила в кино, иногда собирались у меня в доме, крутили патефон и танцевали перед большим трюмо, любуясь собой.             
            Первый школьный день, многих ребят недосчитывалось. Кт-то пошёл работать, а некоторые решили пойти в ПТУ. Появились новенькие из школы семилетки. Среди них оказалась девчонка с моей улицы. Мы часто виделись, но не дружили. Первой подошла к ней, и так получилось, что сразу подружились и стали неразлучными подругами, вместе закончили десятилетку, бегали друг к другу по десять раз на день, посещали танцевальный кружок.
             Мы очень привязались друг к другу и наши родители не препятствовали нашей дружбе. Через неделю учёбы, весь наш класс отправили в колхоз на уборку картофеля. После сбора урожая, нам всем разрешалось взять домой по двадцать килограмм картофеля за свой труд, я же отказалась, потому что у нас был свой огород и свои овощи. Положенную мне норму я отдала Якову Иосифовичу, чему он обрадовался. Но поскольку у него была проблема с ногами, я на пару с Аллой Кузнецовой тащили эту тяжесть, жалея его. Он гладил нас с Аллой по головушкам и говорил: «Спасибо вам, ваша доброта поистине безгранична и в будущем сделает вас достойными людьми!» Мы с Алкой удивлялись его высокопарным словам, но было приятно слышать такую похвалу.  Он уважал Аллу, потому что она одна из лучших учениц  в нашем классе. Ему нравилось с ней дискутировать обо всём на свете, она умная девчонка, серьёзная и любознательная. Меня он уважал за безотказность и старание в учёбе, хотя имела слабые знания. Но видя моё стремление исправиться, говорил мне: «Докучайчикь, математика даётся не каждому, а тебе может и вовсе не пригодится, поскольку девушки выйдя замуж, как правило, не нуждаются в ней, а считать до ста ты уже умеешь, а деньги считать научишься». Алла смеялась и дразнила меня постоянно, тем, что пора замуж выходить, а не учиться. Яков Иосифович ерошил нас по растрёпанным волосам на коротких передышках, отдохнув, мы снова тащили мешки с картошкой и смеялись над сказанным.
            После пребывания в колхозе, начинались учебные занятия в школе. Теперь мы с подругой Олей встречались на перекрёстке Центральной и Пионерской улиц и шли вместе на уроки, делясь переживаниями.
            Олина мама, Вера Фёдоровна, как и моя мама, мать-одиночка и Олино детство и моё, – как две капли воды похожи. Вскоре, после нашего знакомства с Ольгой, тётя Вера вышла замуж. Ольга поначалу отчима не воспринимала, но её настороженность была недолгой, потому, что Михаил Александрович, человек непередаваемо положительный, рассудительный, добрый, спокойный. Через короткий промежуток времени для их семьи выделили однокомнатную квартиру со всеми удобствами, и они из коммуналки переселились в новый район новостроек. Расстояние не мешало нам видеться с подругой.
            Со временем Оля полюбила отчима, так как любят родного отца. Не знаю подробностей прежней жизни дяди Миши, но потому каким он был внимательным к своей жене и падчерице,  по-хорошему завидовала их взаимоотношениям в семье.  У нас с Олей даже характеры были похожи, обе упрямые, настырные. До сих пор удивляюсь, как нам удалось сохранить нашу дружбу. Мы редко ссорились, прикипели душами, что ли.
           Две смешных девчонки не только характерами похожи, но и внешне. Обе хрупкие, веснушчатые, с косичками и чёлками на высоких лбах. Из-за остриженных чёлок нам досталось от преподавателей. Нас стыдили за своеволие, за распущенность, за аморальный вид. В те времена школа устанавливала свои правила не только поведения, но и внешнего вида. Носили девочки  коричневого цвета платья с белым воротничком, чёрные фартуки, в торжественные дни белы фартуки, аккуратно зачёсанные волосы или заплетённые в косы банты и никакой самодеятельности не допускалось. Мы легко перенесли этот позор, и остриженные чёлки накручивали на стеклянные пробирки, которые брали без разрешения на уроках химии. Над горячей щепочкой нагревали пробирки, обжигая лбы, крутили кудёрышки. Наши светлые волосы темнели от копоти, но нам было все равно, какого цвета завитушки, лишь бы пофорсить. Плоек тогда и в помине не существовало или мы о них не знали. У Оли вились волосы на затылке и на концах косичек, а вот надо лбом нет. Такими вот красавицами мы ходили по школе.
            Трудности с математикой и физикой оставались на том же уровне, и я снова обращалась за помощью к соседке Марии Ивановне. Она в свою очередь безотказно помогала мне, за это благодарна ей по сей день.
               
                Глава 30.
               
              В первое воскресенье новой четверти Володя Доронин пригласил меня на свой День рождения. После Пионерлагеря мы почти не общались, изредка обменивались незначительными фразами по школьным вопросам. Иногда наши взгляды встречались, но я отводила глаза и по-возможности избегала встреч. Мои одноклассницы шутили по поводу Вовкиных воздыханий, но я игнорировала их шутки. Всё же я решила пойти на День рождения. Мама дала деньги на подарок, и я на них купила Вовке книгу «Молодая гвардия». Дверь открыла тётя Фиса, так мы с мамой её называли.  Тоненькая, изящная фигура как у девушки, с подкрашенными ресницами и яркой губной помадой на губах. В красивом платье, пахнущая дорогим парфюмом, она провела меня в комнату.
            Стол уже был накрыт, на диване сидели две девчонки и трое незнакомых мне мальчиков. Вскоре пришла ещё одна девочка – Нелля, которая училась в параллельном классе. Она жила по соседству с Вовкой. Тётя Анфиса пригласила всех за стол и сняв с красивого платья белый кружевной передничек, попрощалась с нами, предупредив сына, чтоб вел себя прилично. Володя по-хозяйски разливал морс по фужерам, предлагал кушанья, приготовленные его мамой. Поначалу вся компания чувствовала себя скованно, но Вовке пришла идея,- завести патефон и поставил пластинку любимого всеми танго «Ночи Кабирии». В те времена это танго было самым модным и популярным. Неловкость постепенно прошла, и он вспомнил, что нас не познакомил со своими друзьями. Ели мало, хотя мать Володи расстаралась для единственного сына. В основном налегали на пирожки с капустой, которые имели очень аппетитный вид, маленькие, румяные. А тут ещё Вовка принёс из кухни торт, который, как он рассказал, готовил вместе с мамой. Мать пекла коржи, а Вовка, взбивал крем и украшал торт. Тут-то и начался праздник.
               Именинник был одет в красивый серого цвета костюм и казался совсем взрослым юношей. Таким я его увидела впервые. К тому же он красиво ухаживал за девчонками, аккуратно раскладывал кушанья по тарелкам, был неотразим. Его друзья рассказывали смешные истории, осмелев, девчонки хихикали. Потом все решили послушать музыку, и Володя поставил Аргентинское танго и объявил его белым танцем. Все девчонки неожиданно оторопели, так никого из мальчишек не пригласив на танец. Следующей пластинкой был вальс «На сопках Манчжурии» и Володя пригласил меня на танец. Чего-чего, а танцевал он превосходно, при этом, смело обнял меня за талию и мы закружили в вальсе легко и свободно. Танцы – моя стихия доныне. Больше Володя никого из девчонок не приглашал. Пластинки менялись одна за другой, а мы танцевали без устали.
            Мне страшно захотелось пить. Морс мне казался приторным, сладким и я пошла на кухню. Увидев ведро с водой, решила напиться. Только поднесла к губам маленький медный ковшик, почувствовала прикосновение Вовкиных губ на щеке. От неожиданности выплеснула воду на Вовку. Он отскочил и отчаянно фыркал. Вода попала ему в нос, на лицо и стекала на его элегантный костюм. Я была обескуражена и взволнована случившимся. Это был первый поцелуй и чтобы замять ситуацию, засобиралась домой. Володя не стал меня удерживать, хотя по всему видно было, что ему не хотелось меня отпускать. В его глазах стояла просьба: «Не уходи!» После всего случившегося на дне рождения у Володи, я стала избегать его и боялась случайных встреч наедине.
           Спустя много лет, Володя признался в том, что я была его первой любовью. Но, к сожалению или к счастью нам не суждено было быть вместе. Безответная любовь тоже имела место и так бывает, что происходит это не так, как нам порою хочется, вопреки случаю или судьбе. По окончании восьмого класса Володе расхотелось учиться в школе. У него были проблемы с учителями, да и учёба не шла на ум. В школе его считали трудновоспитуемым, плохо воспитанным, хулиганом и Володя решил сам бросить школу и пошёл учиться в ПТУ.  Окончив училище, он работал сварщиком.
          Я слышала мнение учителей о нём, и всё же зная Володю, была с ними не согласна. Мне кажется, что одна из учительниц просто невзлюбила его и провоцировала его за малейшую грубость и наговаривала на него. Однако я, ни разу не слышала от него мата и став старше, он изменился в лучшую сторону. В детстве, что греха таить, он хулиганил, но ведь нельзя помнить об этом всю оставшуюся жизнь. Даже помня о том, какая была я, до сих пор стыдно, а уж что говорить о мальчишках. Это конечно моё личное мнение.
          Прошло четыре года после окончания школы, и Володя женился на той самой девочке Нелле, – соседке, которая была на его дне рождения и у них родилась девочка похожая на неё.
          Вовке не везло по жизни. У его жены после родов обнаружили полиомиелит. К тому же она ошпарила ноги в горячей ванной, которую приготовила ей мать. Вскоре Нелли не стало, а их дочку родители Нелли Володе не отдали. В будущем Володе тоже не везло с женами, по какой причине мне неизвестно. Хорошо  зная его мать тётю Анфису, встречаясь с ней, я слышала от неё только хорошие тёплые слова о сыне. С возрастом любой человек переосмысливает свою жизнь, стремится к лучшему, думаю, что и он стал порядочным, тактичным,  добрым человеком, а кто знает об этом лучше как не мать.
               
                Глава 31.
            
  Весной этого года снова на новостройки комбината  приехали молодые люди из разных уголков нашей необъятной Родины. В один из дней, администрация комбината организовала встречу, патриотически-настроенных, молодых людей. Наш лидер компартии – Лукошников выступил на митинге с напутственной речью к молодым комсомольцам. Посёлок разрастался, строился благодаря этим энергичным, самоотверженным молодым юношам и девушкам. Дома росли как грибы. Молодёжь из бараков расселяли в новые жилые общежития. Семейным молодым парам давали квартиры в новых, построенных ими же, домах – пятиэтажках. Строились новые административные здания, расширялось строительство новых цехов на комбинате. Летом надстроили здание школы и отремонтировали классные помещения. Многие постоянно живущие в бараках жители посёлка переехали в благоустроенные дома. Жизнь менялась к лучшему. Появились новые магазины, в которых заметно вырос ассортимент товаров, появились деликатесы, о которых ранее только мечтали.
           После окончания восьмого класса наш класс отправили на практику, мальчишек на стройку, в производственные цеха, а девчонок в торговые точки. За практику платили живыми деньгами. Деньги конечно мизерные, но первые, трудовые, весьма приятно было даже об этом думать. Нас с Ольгой оформили в продовольственный магазин, в гастрономический отдел. Без смеха мы не могли вспоминать нашу трудовую практику. На кондитерских и хлебо-булочных товарах мы поправились за короткое время, из худеньких девочек превратились в девушек.
Молодые люди, заходя в наш магазин за белым хлебом, шутили над нами: «Сами как булочки, да ещё булками торгуют». Самое смешное, что мы с Олей ни копейки не заработали и нас ещё обвинили в недостаче. Наши мамы, глядя на наши оформившиеся фигурки, подкалывали нас, дескать, недостачу наели. 
          Разумеется, из-за практики, в этот год не могло быть и речи ни о каком отдыхе в деревне. Хотя думы о ней не выходили у меня из головы, как будто внутри меня находился магнит, который притягивал меня в простую, нехитрую среду, в родные, неповторимые края, дорогие моему сердцу.
          После окончания практики мы с Олей проводили время в родном посёлке. В тёплые летние дни перебирались на лодке через Двину на Ягодник, купались и загорали на прекрасном песчаном берегу, резвились на отмелях, валясь в тёплой нагретой солнцем воде, разбрызгивая пятками лужицы. Если собиралась компания, играли в волейбол на берегу. Вечерами ходили в парк, на танцплощадку. Не забывали посещать репетиции танцевального кружка.
          Времени свободного было предостаточно, и мне пришла мысль сшить себе платье. Мне уже хотелось нравиться. Жили с мамой скромно, но мамин сундук был набит до отказа дешевыми тканями впрок, кружевами, которые мама сама вязала. Мама шила хорошо, иногда не только себе, но и подругам. Она и меня учила кроить и шить, но меня ненадолго хватало терпения заниматься рукоделием. А тут я вдруг решила отличиться и залезла в мамин сундук, в котором на глаза попалось  тёмно-синее, парчовое покрывало. Повертевшись перед зеркалом, примеряя его на себя,
недолго думая, раскроила его по старой маминой выкройке. Тайком от мамы сшила пышную юбку и коротенькую безрукавку. Какой ужас стоял в маминых глазах, когда она обнаружила бабушкой подаренный приданое, надо было видеть. Она очень сильно обиделась на меня, ведь это было её приданое, дорогое  её сердцу. Мама не умела долго сердиться и, увидев меня в необычном ярком наряде, успокоилась. Костюм очень хорошо подходил мне, подруги завидовали. Тёмно-синего цвета с редко посаженными  оранжевыми цветами. Безрукавка покроя принцесс подчёркивала мою талию, широкий пояс тогда был очень популярным в одежде, пышная широкая юбка -  колокол, чуть ниже колена. Я чувствовала себя принцессой в этом одеянии. Ко всему прочему мама достала из маленького сундука туфли её молодости на низком каблучке шпильке. Они были крохотные, как для золушки. Мама маленькая и туфельки тоже аккуратные, тридцать третьего размера. Не веря своим глазам, они пришлись мне впору. Наступала пора девичества и мне хотелось, наряжаться и я стала сама себе шить вещи по журналам мод. Ко мне обращались подружки с просьбой сшить платье или блузу, но я в таком случае напрягала маму, и она принимала участие в выборе фасона и в примерках, когда заказы залёживались, дошивала за меня.
               Кроме Ольги я дружила с Тамарой, моей тёзкой. Нам мама сшила одинаковые платья из штапеля. Фасон взяли из журнала. С широким подолом и широким поясом, с бантом на вороте. На нас обращали внимание. Наши земляки – народ с юмором и однажды кто-то из молодых парней произнёс нам вслед: «Смотри, какие инкубаторские курочки вышагивают». Мы не остались в долгу и съязвили в ответ обидчикам, что-то нелицеприятное. Мы из скромниц превращались в дерзких девушек и могли за себя постоять.
                Глава 32.

            Каникулы кончались быстрее, чем учебный год. Он начинался как всегда с праздничной линейки. Снова повседневные школьные заботы, домашние задания и новые трудности. К тому же мама всё больше требовала помощи, заставляла делать уборку в комнате, готовить. Жизнь не стояла на месте. Девятый класс закончила на троечки и всё по тем же злосчастным предметам, но к экзаменам подготовилась тщательно и сдала довольно-таки сносно. После экзаменов опять трудовая месячная практика. Работали на стройке, убирали строительный мусор в помещениях. Иногда уже в готовых для сдачи квартирах мыли полы и подметали лестничные марши. В два часа дня расходились по домам. Так школа приучала нас к труду. Многие из нас стали задумываться об избрании будущей профессии и во время передышек, размышляли об этом вслух. Многие из ребят мечтали получить высшее образование, мальчишки хотели стать военными.
               
                Глава 33.
             
             Неожиданно для меня, по окончании практики, мама предложила поехать в деревню, но без неё. Она считала меня уже взрослой, самостоятельной. Мне пришла в голову идея, пригласить в деревню Олю. Мама не возражала, чему я обрадовалась. Я тут же помчалась к Ольге с предложением поехать в деревню. Её родители вначале сомневались, удобно ли, да и боялись отправлять двух девчонок без сопровождения. Обсудив моё предложение без меня, разрешили отпустить. Мы сами съездили в город Архангельск и на причале купили билеты на пароход до города Шенкурска.   
            Очарованные природой, мы заходили в каюту только к ночи. Подолгу смотрели на воду, на берега с маленькими деревушками, на восходы и закаты солнца. В Двинском Березнике пересели на другой пароход поменьше габаритами, и опять с палубы парохода созерцали окрестности. Пароход лавировал по мелководью реки Ваги меж узких берегов, как правило, в это время года она мелела.
            На пароходе нами заинтересовались двое юношей, и как бы, между прочим, завели разговор. Одному из них явно понравилась Оля. Симпатичные ребята, но оказались слишком настойчивыми. Это нам не понравилось и мы по неопытности не знали, как нам от них избавиться. Однако они почувствовали в нашем молчании пренебрежение к ним и отстали. Мы вздохнули  с облегчением и больше они к нам не подходили. Мы радовались красоте окружающего нас мира и как две голубки ворковали обо всём на свете счастливые и беззаботные ещё не девушки, но уже не дети.
            Где-то неподалёку от Шенкурска наш пароход сел на мель и долго, протяжно гудел, подавая сигналы ЧП. Через какое-то время к нам приплыла баржа и вытянула нас с мелководья. Стоя на палубе парохода, заочно знакомила подружку с моей роднёй, рассказывала, кто есть кто, и как зовут, описывала красоты родной земли, по которой предстояло пройти и убедиться в её неотразимости. Пристав к дебаркадеру решила не беспокоить дядю Афанасия и своим ходом добраться до деревни. Пройдя окраиной город, знакомым мне путём, вышли к лесу, весело болтая о том, сём. Ольга оглядывалась по сторонам и восторгалась увиденным. После родного посёлка , где воздух пропитан запахом дымного комбината, здесь легко дышалось. Воздух был напоён медовым запахом разнотравья и злаков и ещё каким-то непонятным запахом земли и солнца. Пройдя через деревни, и поля километров пять, мы зашли в дом Дяди Афанасия.
           Дядька находился на службе, и нас встретила тётя Валя. Сёстры тоже были дома, и я всех познакомила со своей подругой. Нас, как принято в русской деревне, первым делом накормили, затем всё обо всём расспросили и, откушав, мы с Олей засобирались идти дальше, целенаправленно в дом, куда меня всегда влекло. Тётя Валя огорчённо вздохнула и, видя её неподдельное чувство, мы решили задержаться. Я тоже поинтересовалась о их жизни и здоровье и, беседуя, не заметила, как зашёл в дом дядя Афанасий. Он упрекнул меня за то, что не зашли к нему на участок. В очередной раз пришлось рассказывать о доме, учёбе, о маме, о планах на будущее.
            Вечером в сопровождении сестёр вышли из дому на пригорок, полюбоваться вечерним закатом солнца. С горы отчётливо виднелись озёра, мелкие заводи, зелёные луга. Вид такой хоть картину пиши. На луга стал опускаться туман, в деревне первая примета - к теплу. Пахло скошенной травой, которую дядя Афанасий скосил возле дома и на пригорке. Оля вздыхала от переизбытка чувств, глядя на расстилающиеся просторы нашего края. Одну ночь мы переночевали  у них, а утром Дядя Афанасий довёз нас до родного дома.
          Нас никто не ждал. Мы приехали без предупреждения.
Дома оказались сёстры Люба и Валя. Бабушка ушла из дому кого-то лечить, дядя Максим работал, а у тёти Тамары магазин  был закрыт на переучёт. За эти годы Люба выросла и чувствовала себя хозяйкой в доме. Она за короткое время собрала еду на стол, напоила нас чаем из самовара. Дядька помог ей налить воду в самовар, Любаша заправски насыпала углей в жерло самовара и раздула огонь. Дядя Афанасий посмеялся: «Сами с усами!» Любаша смущенно улыбалась. Дядька, отпив за компанию чая, отправился по своим делам.
            Ольга быстро освоилась в новой среде, и с моей роднёй тоже. Она удивлялась Любиной сноровке,- ведь совсем девчонка, - говорила она, а какая сноровка. Напившись, чаю до отвала, Люба повела нас полюбоваться на мой любимый косогор и в первый же день показала Оле окрестности.
            Когда пришла бабуля, то на радостях не знала в какой угол нас посадить и всё пытала, как живётся маме, как идёт учёба.
Оля ей понравилась, и она подивилась её туго заплетённым, длинным косам. Спросила Олю: «Сколько лет отращивала такую красоту?» Вечером, когда все пришли с работы, познакомила подругу с дядей Максимом и тётей Тамарой.
           Нам отвели место проживания на вышке, вернее я сама напросилась туда поселиться, что бы меньше мешать. В той комнате наверху раньше жил Иван Васильевич. Дядя Максим достал с чердака кровать и поставил её посреди комнаты. Из бабкиной спальни притащили два широких матраца, и мы сами застелили кровать пахнущими свежестью простынями. Свои немногочисленные вещички повесили на вешалки сделанные дядькой Максимом. На полки, расположенные с двух сторон от кровати, разложили свои девичьи вещицы: расчёски, зеркальца и прочие причиндалы. Заснуть сразу не смогли, долго болтали. Вспоминали о том, как плыли по реке, как нас встретили и восторгались красотами этих мест. Ещё многое рассказала Оле о своих родственниках, их прошлом и настоящем.
           В первый день пребывания, нас как гостей пощадили и дали выспаться, но в дальнейшем мы не зря ели свой хлеб. По возможности помогали бабушке по хозяйству. После переучёта в магазине, тётя Тамара попросила нас помочь ей, убрать лишний хлам, навести порядок на полках и красиво разложить товары в стеклянные витрины. Исполняли всё, что требовалось по дому, но у нас оставалось время и на отдых.
           В первую субботу решили пойти в клуб на танцплощадку.
Познакомились с деревенскими мальчиками, примерно одного с нами возраста. Оля поначалу стеснялась, её всё казалось новым не знакомым, и мы не танцевали, больше смотрели на танцующих молодых людей.
           После танцев нашлись провожатые. Мы хотели идти пешком, но последовало предложение прокатить нас на велосипедах до калитки нашего дома. Разговора не получалось с малознакомыми юношами. Как не отмахивались от назойливых комаров зелёными ветками, заели нас черти и, не вытерпев их атак, мы вежливо распрощались с провожатыми.
           Как правило, гуляли только вечерами, день всегда был занят. Молодёжь работала допоздна, и свободный досуг проводила в клубе. Они, в частности те парни, с которыми познакомились, работали механизаторами в колхозе. Днём, мы видели их на железных конях, - тракторах, сенокосилках и они проезжая мимо,  на поля, приветствовали нас каждый по-своему. Ребята были простые, и с ними легко было общаться. В посёлке городского типа, мы были обделены вниманием со стороны своих сверстников, и нам было с кем сравнивать молодых людей.  Вели себя тактично, можно сказать даже осторожно, пока присматривались к нам, шутили, на дружбу не навязывались.
           Однажды дядя Афанасий предложил нам посетить городскую танцплощадку, сказав, что там намного интересней и лучше. И вот в один из воскресных дней он отвёз нас к Кадниковым, к сестре тёти Тамары. День провели, гуляя по городу, по маленьким улочкам, посидели в красивом сквере, сходили к речке Ваге, где находился городской пляж. Вечером поужинали и решили навести лоск перед танцами. Оделись в наши самые  нарядные платья, которые украшали красивые, ажурные манишки. Манишки привёз Олин отец из Ленинграда, и не забыл про лучшую подругу. Затем навели брови, накрутили кудряшки на пробирках и уверенные в неотразимости, явились на танцплощадку. Сразу же заметили, что произвели впечатление на окружающих, но какое пока не ведали. Через какое-то время услыхали, как один из юношей сказал другому, показывая на нас: «Смотри, какие два клоуна стоят». Услыхав такую оценку нашей красоте, как по команде, мы направились к выходу. Вместо того чтобы пойти переночевать у Кадниковых, которые нас так и не дождались, мы направились в деревню.  Шли, и молчали, будто проглотили языки, а потом как бы очнувшись, глянули друг на друга и расхохотались, и громкое эхо подхватило наш девичий смех, посмеявшись еще раз над нами. Долго обсуждали случившееся. Больше мы в город на танцы не ходили. Рассказали об этом бабушке и она, успокоив нас, сказала: «Дураков - на свете хватает, что вы хотите от деревенщин, что с них взять-то?» Эта оценка послужила нам с Ольгой уроком, - теперь мы узнали, где и как одеваться.
               
                Глава 34.

            В дождливые серые дни сидели дома или на закрытом крылечке, слушая шуршание дождя по крыше. Когда надоедало, и не было никаких поручений от бабушки, забирались в свою маленькую светлую комнатку и читали книжки, необходимые по школьной программе.
            В один из таких скучных дней, перед сном, в нас будто чёрт вселился. Ни с того, ни с чего развеселились и стали швырять друг в друга всё, что под руку попадёт. По обе стороны  от кровати находились подвесные полки и на них две картины  на глянцевом картоне. На них были изображены библейские персонажи, и они в этой комнате стояли и при жизни Ивана Васильевича. Со временем  они выцвели от падающего на них солнца, поблекли. Думаю, что никто не придавал значения им, стоят и пусть стоят. И в этот момент мне попала под руку одна из них, и я швырнула ей в Ольгу, при этом ощутив её тяжесть.  Картина пролетела мимо подруги, и ударилась о железную спинку кровати. Угол картины лопнул и раздался звон падающих монет. Мы в недоумении глядели друг на друга, удивляясь происшедшему.
            Нам было невдомёк, что эти монеты представляют какую-то ценность, потому что в глаза их не видали. Поняли лишь одно, что это какие-то старые деньги. Мы немедленно спустились с вышки, прихватив с собой находку и рассыпанные монеты. Бабушка послала нас за тёткой в Сельмаг и та немедля пришла домой. Увидев найденные монеты, и посоветовавшись со свекровью, она пошла в Сельсовет и оттуда позвонила дяде Афанасию. Он приехал очень быстро. Пригласили в понятые соседей  и описали все старинные, царских времён монеты из серебра и золота.
           Тут только дошло до родственников, что искали воры несколько лет тому назад. Тёте Тамаре достался какой-то процент от клада, но подробностей я не знаю, и не интересовалась никогда.
           Меня только волновал вопрос: «Знал ли Иван Васильевич об этом тайнике, в нарисованных картонных картинах?». Вот такая незабываемая история приключилась с нами в это лето.
           Почти два месяца счастливого отдыха на природе заканчивались, как и лето нашей юности, проведённое среди добрых, хороших людей. Бабушка напекла нам в дорогу шанежек, от которых Ольга была без ума. Положила в авоську литровую банку сметаны для мамы, творог, завёрнутый в промасленную бумагу, масло и копчёное мясо. В подаренную тёткой корзинку из бересты поставила банки с вареньем из тех ягод, которые сами собирали в лесу. Она слишком нас нагрузила, и даже ворчала на моё недоумение: «Ничего, молодые, дотащите как-нибудь». Кончилось ещё одно незабываемое лето, золотая пора юности. Дядя Афанасий отправил маме телеграмму, чтобы она нас встретила в городе Архангельске.


                Глава 35.
         
             Думала ли я, что нескоро вернусь в эти края, ведь жизнь диктовала свои условия. У нас осталось пара дней до занятий в школе. Первым делом  пошли в школу узнать расписание уроков. Зашли в школьную библиотеку, чтобы взять новые учебники, которые тогда выдавались всем бесплатно. Наступал последний год учёбы - самый трудный и ответственный.
             Встреча с одноклассниками происходила бурно. Все наперебой делились новостями. Все как-то враз повзрослели, особенно мальчишки, стали дылдами и по росту переросли девчонок. У некоторых из них пробивалась на подбородке и под носом вместо пушка – щетина. Девчонки до неузнаваемости похорошели.
            Наш класс был дружным, несмотря на то, что все мы разные и что объединяло нас не понятно до сих пор. Во всяком случае, если кто-то нашкодит исподтишка, никогда не продавали и не жаловались учителям. Совсем как у Дюма:   «Один за всех и все за одного». Девчонки в учёбе лидировали, учились лучше, чем мальчишки и были застрельщиками во всех школьных мероприятиях. Заядлой активисткой была Тамара Ерофеева. Неучей - вроде меня было порядочно, в основном середнячки.
            После окончания первой четверти, мне втемяшилось в голову, - бросить школу. В один из учебных дней я осталась дома. Мама не могла противостоять моему упрямству, и была шокирована моим решением. Ни какие уговоры не помогали. Тупо глядя в сторону, отмалчивалась. Подруг тоже не слушала, думала о своём. Мне казалось, что учась, трачу время понапрасну, и таким бестолковым не место в школе. Приходила мысль, искать работу.
            Мама работала, я праздновала свободу, оставшись без каких либо дел. Прошло какое-то время, и поздним вечером к нам в дверь постучалась соседка. Это была Серафима Алексеевна, наш завуч школы, она жила в квартире напротив. Мама пригласила её пройти.  Я сидела потерянная, она присела на диван рядом со мной. Смекнула, - что речь пойдёт обо мне. Я надулась как мышь на крупу, глядя исподлобья на маму. Вероятно, от безысходности она поделилась с соседкой и та решила помочь ей.  Разговор был недолгим, но очень душевным. Её доводы подействовали на меня и все сказанное ею, переосмыслила ночью, так и не уснув до утра. Трудно побороть упрямство.  Мне понравилось, что она не стыдила, не поучала, просто просила подумать о смысле жизни, о маме. Когда Серафима Алексеевна уходила, призналась ей, что всё случившееся из-за плохой успеваемости. Напоследок она сказала: «Учиться осталось немного, берись за учебники и всё будет хорошо». Мама тоже не спала, ворочалась, вздыхала, ни слова не говоря. В эту ночь я пожалела о содеянном мною поступке.
             Пропустила почти всю вторую четверть, с повинной головою снова явилась в школу. Прогульщицу подруги встретили с радостью. Оля, подойдя ко мне, спросила: « Ну, что подруга, дурью отмаялась?» Учителя смотрели на меня как на явление Христа народу. Началась очередная маята, а не учёба. Меня спасло только то, что повторяли пройденный материал  именно по тем предметам, по которым надо было сдавать экзамены. Серафима Алексеевна встречаясь со мной, интересовалась моими успехами, но пока нечем было похвастать. Всю третью четверть, и на каникулах, зубрила формулы, и решала задачки по алгебре, геометрии. Повторяла химию и литературу. Засиживалась до глубокой ночи, навёрстывая запущенные предметы. В подготовке к экзаменам мне помогала Алла. Иногда она приходила ко мне домой или я к ней и решали задачи те, которые могли быть на экзаменах. Оля училась успешнее, чем я, и она помогала, как могла, но не всегда умела объяснить ту или иную формулу. Упорные занятия пошли мне на пользу. Яков Иосифович нет, нет, да и похвалит: «Ай, да Докучайчикь, ай, да молодец!» Но больше тройки я не заслуживала. От просиживания над уроками я даже похудела, чувствовала усталость, недомогание. Мама, глядя на меня, перестала радоваться и переживала за меня, жалела. Взявшись за ум, я почувствовала уверенность в себе и поняла, что могу преодолевать трудности.
             И вот конец учебного года, последнего, неповторимого. Пора экзаменов. У меня как будто открылось второе дыхание. Я заставила себя не дрейфить и сказала себе: «Я обязана сдать, я всё смогу!» И добилась своего. После сдачи последнего экзамена по химии, шла домой обессиленная, опустошенная. Казалось бы, радуйся, трудности позади, а я не испытывала никакой радости. Не хотелось даже узнать, какую отметку поставили по предмету. Придя домой рухнула на диван и спала, не просыпаясь, целые сутки. Ко мне приходили подруги, но мама не пустила их за порог и сама ходила по дому на цыпочках. Чтобы успокоить нервы, она вязала какую-то очередную кофту. Тем самым она оберегала мой сон и волновалась за моё здоровье. Отоспавшись, я проснулась со свежими силами, и поняла, что все трудные экзамены позади. Не зря говорят, сон лечит. Поев, отправилась к Алле, она жила рядом со школой и знала о результатах экзаменов. Алла поздравила меня с четвёркой по химии, чему я не хотела верить и сама отправилась в школу, чтобы удостовериться лично самой. На очень хорошие результаты я не рассчитывала, потому что стараться надо было в течение всего учебного периода.
            На дверях школы весело объявление, на котором стояла дата вручения аттестатов, и в этот же день должен был состояться школьный бал. Мне наконец-то поверилось, что все школьные трудности позади.

                Глава 36.

           Десятиклассницы готовили себе наряды на выпускной бал.
Запасливые родители уже заранее купили платья девочкам или сшили им на заказ. У меня было мало времени для шитья, но мама успокоила меня, сказала, что вместе справимся за два дня. У мамы в сундуке давно лежал отрез белого капрона. Нам осталось купить под него не прозрачную ткань, что мы и сделали, подобрав алого цвета атласную ткань. Фасон придумала сама, потому что имела огромную фантазию. Платье получилось очень красивое, необычное не такое  как у всех.
             И вот настал день прощания со школой. В фойе школы столпились нарядные учащиеся и их родители с букетами цветов. Прозвенел предупредительный звонок. Директор школы, Аркадий Иосифович пригласил всех пройти в школьный зал. Девочки в красивых бальных нарядах, с белыми бантами в косах, лёгкими порхающими походками первыми направились в зал. Юноши, некоторые из них впервые надели костюмы и галстуки, с красивыми стрижками, галантно пропустили своих одноклассниц, следуя следом.
             Перед сценой поставили ряды кресел, на них разместили родителей. Все учащиеся стояли вдоль стен, а посредине зала разместили празднично накрытые столы со сладостями и шампанским. На сцене стоял ряд столов, за которыми расположились наши учителя и классные руководители. На столах стопочкой лежали наши аттестаты и коробочки с медалями.
             Началось торжественное вручение аттестатов. Аркадий Иосифович, явно волновался, как и все мы. Шестьдесят два выпускника, десятого «а» и «б» классов получили аттестаты зрелости. Вначале аттестаты получили отличники и хорошисты, а потом середнячки. Отличников, и медалистов поздравляли особенно тепло и им дали слово для выступления. Затем Аркадий Иосифович с дрожью в голосе пожелал всем добрых, светлых жизненных путей и его слова были настолько проникновенны, что тронули сердца всех присутствующих. Выступали многие учителя, которые пришли проводить нас из стен школы, с хорошими напутственными речами и пожеланиями. Взяла слово и наша первая учительница Александра Андреевна. Девчонки - стояли понурив головы чтобы не расплакаться, так она тронула нас прощальными словами. Александра Андреевна знала нас совсем несмышлёнышами, неугомонными шалунами и первая познакомила нас с первыми буквами алфавита, научила писать. Привила нам любовь к школе. Не только моя мама расплакалась, расчувствовались многие родители. С ответным словом выступил наш одноклассник Толя Золотилов, и от имени нашего класса поблагодарил весь учительский состав школы за  их терпение и огромный труд, за данные нам знания.
           После торжественной части всех пригласили за праздничный стол. Мальчики открыли шампанское и многие из нас впервые в жизни выпили за окончание десятилетки, за вступление в новую жизнь. Родители сидели рядом и беседовали с учителями. Было шумно и весело. Сладкоежки налегали на пирожные и конфеты.
           Вдруг заиграл оркестр, который открывал начало школьного бала. Девчонки  повскакивали из-за столов и побежали в класс прихорашиваться. Столы сдвинули к стенкам и  под мелодию - «Школьные годы» девчонки закружились в этом прекрасном вальсе. Они буквально вытаскивали на середину зала не умеющих танцевать мальчишек, и тут же учили их, делать первые па и шаги, громко вторя словам песни: «Школьные годы чудесные!» Конечно же, в ту пору девчонок по статистике было больше чем ребят, и они танцевали друг с дружкой, заменяя в вальсе кавалеров.
           Родители потихоньку расходились, а те, кто остались,  по-хорошему завидовали нам молодым, только что вступающим во взрослую жизнь.
           Когда-то всё заканчивается. Наш прекрасный, незабываемый вечер тоже пришёл к концу. Я испытывала непонятную грусть. Жалко было расставаться со школой, да и мучил стыд за троечный аттестат. Всегда задумываешься задним числом и сожалеешь об ошибках юности. Но тут я чётко осознала, что только цель, воплощённая в жизнь, может стать явью всем твоим желаниям. Если захочешь сильно, всё достижимо. Вне - школьный урок, Серафимы Алексеевны, помог мне многое переосмыслить и понять. Школа привила положительные качества, за что я благодарна педагогам, посвятившим свою жизнь воспитанию достойного поколения, образованного, умного, целеустремлённого в будущее. Преодолев свою лень, упрямство и бессмысленные амбиции с помощью отзывчивого педагога,  доказала сама себе, что победила, пусть не совсем так как хотела, но победила.
               
                Глава 37.

            Летняя пора, дожди. Лето плакало по ушедшей школьной жизни, так мне думалось. Расслабилась и отдыхала, но не долго. В один такой дождливый вечер нашла среди книг, сборник стихов Сергея Есенина и принялась перечитывать давно знакомые стихи. В те времена его стихи были под запретом. Сборник старый и вместо буквы «е», писалась буква «о», и присутствовал твёрдый знак. О его стихах не говорили вслух, шептались или читали в самом близком кругу. Прочитав страниц двадцать, неожиданно, для себя, заразившись его поэзией, написала два стихотворения о дорогих моему сердцу краях. Если ранее писала, о чём попало, то,  в новых стихах обнаружила смысл, и содержание, и рифму. Самой понравилось. Вдохновившись написанным, на следующий день прямо с утра написала ещё два стихотворения, будто меня прорвало, и так пошло, и пошло, пишу, по сей день. Книга Есенина стала настольной книгой в моём доме.
            Делу время, а потехе час. Наутро мама как бы невзначай, спросила меня: «Что я надумала делать после школы?» Я и сама об этом думала, но назойливо вертелась мысль,- уехать в деревню и там искать работу. Меня настолько притягивала нетронутая красота тех мест, природа и неподдельная простота людей, живущих там. Наблюдая с ранних лет за их жизнью, бытом, мне всё нравилось. Покоряла их работоспособность, они работали, будто играли, открытость в общении, приветливость. Да и в семье бабушки – Натальи Устиновны было очень комфортно, я чувствовала себя как дома. Мама, увидев мою задумчивость, переспросила ещё раз, а я ответила: «Хочу уехать в деревню!» Мама загрустила и спросила: «А как же я?».
            Прошло какое-то время, и соседка по квартире предложила мне работу в одной из лабораторий на бумажной фабрике. Соседку звали Тамарой Алексеевной. Она – старая дева, с пронзительным взглядом, строгая, небольшого роста, худенькая с едва заметным горбом на спине, работала заместителем директора на Бумажной фабрике. Они въехали к нам в комнату тёти Лизы. С ней жила её старшая сестра Вера Алексеевна. Тамара Алексеевна по натуре была замкнутая, и я была удивлена её предложением.
            Встречаясь на общей кухне, здоровались, но она никогда не проявляла ко мне интереса. Зато мама обрадовалась и заторопила меня. Я же боялась, сама не зная чего. В конце августа договорившись с соседкой, мы пошли на комбинат.
По заранее выписанному Тамарой Алексеевной пропуску, мы прошли через проходную и направились в лабораторию. После прохождения практики меня оформили на должность лаборанта. Работа мне пришлась по душе. Не думала, что мне пригодятся школьные знания по химии. За хорошую работу, меня отмечали грамотами и даже небольшими денежными премиями. Заметив мою сноровку, меня перевели на поток, на маркировку бумажных кип. Затем перевели во вновь открывшийся цех древесноволокнистых плит, на должность лаборанта, где я и проработала до замужества. Определившись с работой, принесла в дом первую зарплату. Как же радовалась мама, она уговорила меня пойти с ней в магазин и купила мне часы, такие, о каких я мечтала.
            В свободное от работы время не бросала танцевальный кружок, продолжала ходить на репетиции, была солисткой и участвовала в конкурсах. Среди танцевальных коллективов по Архангельской области, наш был одним из лучших. При отборе танцоров, многие из них танцевали в ансамбле организованном Северным русским народным хором. Ездили с концертами в другие города области, и выступали с концертами в воинских частях, приходилось выезжать в исправительные колонии.
            Некоторые одноклассницы после окончания школы вышли замуж, а отличники поступили в ВУЗы. Остальные устроились кто где. Моя подружка Оля, работала продавцом в отделе канцтоваров и, несмотря на занятость, наша дружба продолжалась. С нею мы чаще встречались на танцульках, так выражалась моя мама, когда я как угорелая собиралась в Дом культуры. Умудрялась за компанию с подругами ходить на танцы в Лахту или в Ширшу, в места военных гарнизонов, к солдатикам и матросам. Эти бесшабашные годы,- самое весёлое время, Если работала в утреннюю смену, то с работы мчалась домой, наскоро перекусывала и шла на репетицию.
            Руководителем танцкружка был молдаванин - Тимофей Барагин. Трудно сказать, как он оказался в наших краях и не один, а со своим младшим братом Фёдором. Они были настолько разными внешне, но как танцоры были как одно целое. Тимофей с рыжинкой в волосах, с широкой переносицей, с раздувающимися ноздрями, темпераментный, крепкого телосложения. Профессиональный танцор и танцы – были его стихией. На Родине, в Молдавии он руководил большим танцевальным коллективом, об этом я узнала от Фёдора.  О себе он не распространялся, их жизнь была тайной для нас. Тимофей талантливый руководитель и, благодаря ему, наш коллектив был на хорошем счету, прогрессировал, участвуя в конкурсных программах. Все участники коллектива уважали его и старались учиться его мастерству, занимаясь у станка, отрабатывая все необходимые движения, разучивая не только русские, но и танцы народов мира.  Не знаю почему мы к нему обращались без  отчества, он был старше  некоторых из нас почти в два раза. 
Фёдор - черноволосый, крупного телосложения, высокий красивый парень, отменный танцор, пошёл по стопам старшего брата. Почти во всех танцах солировал, и девчонки старались попасть с ним в пару.
           Однажды Тимофей объявил, что к нам приедет представитель из Северного хора им. Колотиловой, для отбора лучших участников в танцевальную группу ансамбля при хоре. Все тщательно готовились к просмотру. Каждый из нас мечтал попасть в профессиональный коллектив. На меня обратили внимание и ещё на двоих из нашего коллектива, на Виктора Селиванова и на Свету Калинину. Суждено было попасть в профессиональный ансамбль только Виктору. Я же так и продолжала танцевать в своём коллективе, видать не потянула. Всё же о нас много писали в газетах, были хорошие отзывы о наших выступлениях от зрителей, приглашали нас в другие города с концертами, чем мы необычайно гордились.
           На одной из репетиций появился мужчина, небольшого роста, со смешинками в глазах. Наши девчонки сразу прозвали его живчиком, поскольку он не стоял на месте, всё время двигался. Олег Попов – ваш новый руководитель, отчеканил он, но не клоун. В наш коллектив командировали балетмейстера, решив сделать из нас отменных танцоров. Вместе с Тимофеем он разнообразил постановку танцев, шлифуя мастерство каждого. Коллектив рос, приходили новички, тех, кто не справлялся с хореографией, Попов не стеснялся попросить уйти. С приходом Попова стали интереснее занятия, более напряженные, разнообразные. Он задумал поставить танцевальную сюиту из танцев народов Мира, и все участники приняли это предложение на Ура. Начались ответственные репетиции, более затяжные по времени, все старались, отдавая все силы для новой программы, работали до седьмого пота.
               
                Глава 38.
             
            Ничего не стоит на месте. Наш посёлок Первомайский,  рос, хорошел, преображался. ЦБК расширялся новыми производственными цехами и стал одним из лучших по переработке древесины и по изготовлению целлюлозы. В цехах работали молодые специалисты. Новостройки росли. Жизнь бурлила, и мы ощущали себя жителями цивилизованной страны, привыкая к нормальным условиям жизни. Радовались удобствам в квартирах, новым товарам на прилавках магазинов. Всё менялось к лучшему. Жить стало веселее.
            Мама редко видела меня дома, то она на работе, то я, если не на работе, значит на занятиях танцкружка или с очередным ухажером на свидании. Повзрослев, поняла, какую неоценимую помощь оказала мне соседка Тамара Алексеевна, устроив меня на работу в лабораторию. Ведь тем самым, благодаря ей, избежала очередной ошибки. Я могла оставить мать одну, если бы уехала в деревню и в дальнейшем не простила бы себе этот поступок.
               
                Глава 39.

            И вот нежданно, негаданно, почти как в песне Марка Бернеса  «Любовь нечаянно нагрянет» - пришла ко мне пора любви. Однажды я и моя подруга Люся Синёва решили пораньше уйти с танцевального вечера. Мы шли по Центральной улице нашего Поселка. Вечер стоял тёплый. Навстречу нам шли трое парней, малость подвыпивших, и о чём-то яростно спорили. Проходя мимо нас, один их них высокий с рыжей курчавой головой спросил: «Откуда такие красавицы поздним вечером возвращаются?» Мы проигнорировали его вопрос, и пошли дальше, но молодые люди повернули и пошли следом за нами. Мы познакомились, и пошли прогуляться. Затем они проводили каждую до крыльца дома. Имена парней начинались все с первой буквы « А »: Адик, Алексей, Алик, они были старше нас на два года. В один из воскресных дней мы встретились в парке, прихватив с собой ещё одну подружку Нину. Между нами возникла дружба и долгое время мы так, и встречались все вместе, вшестером. Эти юноши проходили производственную практику, а учились в одном из институтов города Архангельска. Определившись в выборе, разделились на пары, стали уединяться, гуляя допоздна по улицам нашего поселка. Чаще всего встречались у реки Двины или на танцплощадках. Хотя и старше нас на два года, юноши были скромными, галантными, а о нас отдельный разговор.
              До сих пор не забыть, как одна из подруг, придя домой со свидания, спросила у матери: «Мам, а от поцелуя можно забеременеть?» Между Аликом и Люсей возникла любовь, первая, чистая, непорочная, продолжалась три года, но так нам только казалось. После окончания учебного заведения Алик уехал по направлению ВУЗа, в один из южных районов России. Там он встретил другую красавицу, на которой женился, и через его друзей мы узнали о его измене. Люся долго переживала разрыв с любимым, но время лечит и привлекательная, стройная блондинка не засиделась в невестах. Люся поехали поступать в один из институтов города Ленинграда, и там нашла свою вторую половинку, но забыть свою первую любовь так и не смогла.
              Адик и Нина расстались быстро, потому, что у Адика в его родной, Няндоме ждала его любимая девушка, а у Нины маячила на горизонте другая симпатия. Они дружили короткое время, но остались друзьями.
              У нас с Алексеем дружба переросла в любовь. Пока он был на практике на комбинате, встречал меня с вечерней смены, после свиданий провожал домой, дарил цветы, посвящал мне стихи. После окончания Вуза его направили работать в родной город, мы переписывались. Его письма, получала, чуть ли не каждый день и, в одном из них он сообщил, что в скором времени  его заберут в армию. Перед уходом в армию он приехал в наш посёлок ради встречи со мною, попрощаться. Он остановился у своего друга на два дня и эти два дня были очень счастливыми для нас. Прощаясь с ним, я обещала ждать его. Алексея направили на службу в город Горький подводником на четыре года. За хорошую службу через два года его отправили в отпуск и, побыв короткое время в родном отцовском доме у родителей, он приехал в наш посёлок, ко мне. Казалось счастье вечным, а любовь светилась в каждом его взгляде, в каждом слове. Я даже написала песню о нашем чувстве.
До чего же были мы скромны,
Про любовь стеснялись говорить.
Ночью белой сказочной весны
Лишь могла по улицам бродить.
               
               
Пр.      Первая любовь не напоказ.
         Выдаёт её сиянье глаз,
         А молчанье вовсе не в упрёк,
         Часто для признаний нужен срок.

Редкие свиданья у реки
Ждали в нетерпеньи каждый раз.
Мыслями лишь были мы близки.
Мучились, не пряча страстных глаз.

Пр.

Первый неумелый поцелуй,
Робкие объятья и испуг.
Тихо я просила: «Не балуй».
Шли опять, не разнимая рук.

Пр.
               
           Я и предположить не могла, что мы расстанемся.  Мы с Алексеем решили провести вечер в Доме культуры. Лёша приревновал меня к одному из знакомых парней, который, несмотря на то, что я не одна, дважды приглашал на танец. Никогда не думала, что Лёша ревнив. Он вспыхнул и наговорил мне столько гадких слов обо мне, которых я сама о себе не знала, и не простила ему этих слов. Чувства так сразу не угасли. Он писал мне письма, но я не отвечала на них, затаив обиду. Причиной разрыва – послужила неадекватная ревность, которой я боялась. И надо же было случиться, за что боролась, на то и напоролась, выйдя замуж за подобного Алексею ревнивца.  Моей маме очень нравился Алексей, и она уговаривала меня простить его, но я боялась его сумасшедшей ревности. Ведь такими словами можно убить любовь и самое страшное, что можно снова столкнуться с этой, на мой взгляд, судьбой - злодейкой.
               
                Глава 40.
         
             В двадцать лет я вышла замуж за Ефима Абрамовича, и короткое время жили с мужем в нашем посёлке, а потом мужа командировали в город Северодвинск, где нам выделили временное жильё. Ефим старше меня на двенадцать лет и до женитьбы мы встречались года полтора, а когда он предложил руку и сердце, согласилась.
             Будучи замужем примерно с год, мне захотелось поехать в деревню. Звала Ефима с собой, но у него был ответственный момент в его работе и он наотрез отказался. Как он не сопротивлялся моим просьбам, уступил мне, потому вероятно, что я поехала с мамой. Мы летели в деревню не на кукурузнике, а на новом двукрылом самолёте и количество пассажиров в нём было гораздо больше, чем в «кукурузнике», марку самолёта я не помню. Прилетев в аэропорт города Шенкурска, решили идти пешком по давно знакомым местам и не отрывать дядю Афанасия от службы. Мама поначалу противилась, но я настояла на своём и забрала у неё наши вещи, что бы ей легче было идти.
             Мне очень захотелось повторить этот путь, снова увидеть сосновый бор, маленькие и большие деревни пройти мимо полей с житом, овсом и пшеницей. Шли медленно, мама часто останавливалась, годы брали своё. Пользуясь отдыхом, глубоко вдыхала давно забытый запах леса, полей и трав. Погода на удивление стояла тёплая, как по заказу. На одном из крутых косогоров, полюбовались сверху на работающих в поле колхозников, которые издали, казались лилипутами. В это время года всё было как всегда, - сенокосная пора и самая главное – забота об урожае.
             Подходя к дядиному дому, почуяли запах свежеиспечённого хлеба. Постояли недолго у калитки, раздумывая, зайти или пройти мимо. Слишком была сильна привязанность к бабке Наталье, хотелось поскорее её увидеть, но мама не по-доброму обожгла меня взглядом. Тут из дома вышла девушка, тоненькая, симпатичная, очень похожая на отца. Она бросила из рук пустые вёдра и побежала нам навстречу. Это была старшая дочь дяди Афанасия – Танюша. Она повела нас в дом.
             В такую пору редко кого застанешь дома. Дядька на службе, тётя Валя ворошила сено, предназначенное для домашнего скота. Младшая сестра Галя, как выяснилось, гостила у бабки по материнской линии. Усадив нас на лавку, Танюшка побежала за матерью. Тётя Валя пришла запыхавшаяся из-за горы, но довольная, что не прошли мимо. Расчувствовавшись, пустила слезу, говоря: «Спасибо, уважили не проскочили мимо стариков. Правда, на стариков они никак не походили. Тётя Валя крепкая, упитанная женщина с ярким румянцем на щеках, явно недооценивала себя. Сразу начались вопросы: Почему приехала без супруга, почему так рано выскочила замуж, и почему живём не с матерью???» С разговорами не заметили, как вернулся дядя Афанасий. По-прежнему сухощавый, но крепкий, с годами становился всё больше похожим на мать. Оглядев меня с ног до головы, широко улыбаясь, обнял меня как-то очень осторожно и сказал: «Вот ещё тебе одна племянница в дамках». Он, имел в виду сестёр по тёте Нюре, которые намного раньше меня вышли замуж. Затем он крепко обнял свою сестру и, взяв её за руку, произнёс: «А ты совсем про нас забыла, маленькая, давно тебя не видал, соскучился». Тётя Валя достала из печи чугунок со щами, выставила на стол солёные огурцы, картошку и свежеиспечённых хлеб. В деревне могли два раза на день есть первое. Тогда ещё не знали, что такое борщ и когда младшая сестра Галя стала поварихой, научилась варить и борщ, который понравился отцу Гали. Дядька пожалел о том, что младшей нет дома, с сожалением сказал: «Вот бы сейчас борща, да, понаваристей!» Тётя Валя спустилась под пол и подала бутылку водки мужу, которая от тепла запотела. Разговоры завели неспешные о житье-бытье.
             Ранее дядюшка был далёк от политики, а тут вдруг коснулся темы, которая наверняка на болела. Он спросил о моём муже, кто он по образованию, где работает и что думает такой грамотный человек о государственных деятелях, правящих в стране в данный момент? Я решила сменить тему разговора, сказав ему: «Дядя Афанасий, я не знаю, чтобы ответил мой муж на ваш вопрос. Будь проще, не засоряй голову этой чепухой, сама я в политике ровным счётом ничего не смыслю, государственные деятели сегодня одни, а завтра другие». На мои слова он усмехнулся и сказал: - «Несерьёзная ты дамочка!»  Все рассмеялись. До утра мы оставались в гостеприимном доме родственников.
             Мы с мамой долго не могли уснуть, всё время переговаривались, делясь впечатлениями о встрече. Ранним утром услыхала, как тётя Валя выгоняла из хлева овец на пастбище, а дядя Афанасий запрягал жеребца, прежнюю кобылу Варвару по старости свезли на скотобойню. Мы встали проводить дядю. Он предложил ещё погостить, но мы с мамой были непреклонны.
             Мы явились к родным так рано, что ещё всех работающих застали дома. Расцеловавшись с тётей Тамарой, тут же попрощались до вечера, она спешила принять хлеб из пекарни. Дядя Максим, ненадолго задержался, забрав у нас чемодан, унёс его в сени, и проводил нас в дом. Походя, он предупредил нас о том, что мать больна, имея в виду – бабушку.
             Я вперёд мамы побежала в бабушкину комнату. Любаша и Аля ещё спали. Впервые я увидела бабушку  лежащей в постели. Дядя Афанасий знал о болезни матери, но, ни словом не обмолвился о её нездоровье, не хотел расстраивать нас раньше времени.  Увидев нас, она привстала и протянула навстречу худенькие руки. Мы по очереди обняли её, а я взяла её за острые плечи и долго целовала её глаза и голову с зачёсанными назад рыжими волосами.  Бабушка тихо приговаривала: «Сусаннушка, Тамарушка, родненькие мои».
             Видимо неспроста меня так сильно тянуло в деревню. Каким-то седьмым чувством я ощутила беду. Бабушка пыталась встать, но я уложила её на подушки. Мы с мамой не верили своим глазам, видя нашу бабушку в таком состоянии. Мне казалось, что она всегда будет молодой, сильной, здоровой и не ожидали увидеть её беспомощной, жалкой. Подобного чувства ещё никогда не испытывала, видя её такой. В постели лежала испещрённая морщинами старушка, с потухшими поблёкшими глазами, когда-то синими, как незабудки, не седая, но и не рыжая как прежде.   
             Оказывается, бабушка Наталья наступила в хлеву на ржавый обод босой ногой,  которая выскользнула из галоши. У неё началась гангрена. Врачи предложили ей удалить пострадавший палец, но она решила лечиться сама. Поначалу ей это удавалось, и она питала надежду на выздоровление. Но, увы, несмотря на её старания,  болезнь медленно прогрессировала. Как не уговаривали невестки и сыновья, бабушка стояла на своём и говорила: «Как же я без ноги то буду корову доить?» У неё ещё жила надежда, что поправится. Ей шёл восемьдесят четвёртый год.Мы удивлялись её выдержке и терпению. Она отказалась даже от таблеток. Когда ей становилось худо, она наливала в рюмку с толстым днём водку и выпивала глоток этой горькой сулемы. Она до конца дней оставалась верна своему любимому слову. Внучки Люба и Валя ухаживали за бабушкой. Любе шёл пятнадцатый год, и она справлялась по дому, хлопотала и за маму и за младшую сестру.
            То ли от того, что бабушку переполняла радость встречи, то ли болезнь отступила, в один из дней, неожиданно для всех, она встала с постели. Дядя Максим сделал ей тросточку, и при помощи её она передвигалась по комнатам. Теперь всё хозяйство легло на плечи невестки.
            Приехав погостить, нам было не до отдыха. Мы с мамой впряглись в работу по дому. Однажды я поймала на себе пристальный взгляд моей бабули. Она подозвала к себе и попросила посидеть рядышком с ней. Я послушно села на край кровати и взяла её руку в свои ладони. Её рука прежде горячая, была холодна. Она начала разговор с того, что разуверилась в Боге. Она спросила меня: «Верую ли я в Бога?» В ответ я пожала плечами, не понимая, к чему она клонит. Одно я поняла, что она потеряла  веру в Бога. Видно он не оправдал её надежд на выздоровление.  Глядя на неё, поражалась тому, что может сделать с человеком старость и болезни. Она причитала: «Какой же он бессовестный, я же столько сделала добра людям, лечила, помогала, за что же он прогневался на меня?»
             Вся жизнь её пронеслась перед моими глазами. Почувствовав моё сострадание к ней, она наконец-то выговорилась, облегчила душу и её исповедь была мне не безразлична.
             Буквально дня за три до нашего отъезда, нежданно, негаданно бабушка опять встала, и неуклюже держась за тросточку, села на лавку и с необъяснимой нам злобой обратилась к сыну, грозя ему тростью: «Что за батог ты мне смастерил, лучше, что ли не мог?!» Она, что было силёнок, отбросила трость. Все, перестали, есть, глядя на неё. Я взяла её под руку, и отвела её до кровати.   
              Последние дни были самыми тяжелыми. Чутьё подсказывало мне, что скоро грянет беда. Я из последних сил скрывала своё настроение, была ласковой с бабулей, а она в свою очередь, всё пристальней, смотрела на меня, тяжело, вздыхая. Сёстры тоже суетились возле бабушки, поправляли подушки, приносили ей ночной горшок, справить надобность, еду и воду. Они выросли на её глазах, и они любили её разной, ворчливой, не всегда ласковой, доброй, заботливой, и вечно занятой своими домашними делами, но всё равно родная и любимая.
               Я же любила их всех одинаково, любила этот дом, эти неповторимые по красоте места, окружающих людей, - простых, понятных, душевных, чутких, внимательных. Предстояла разлука с ними и мучила неизвестность, буду ли я ещё рядом с ними и когда?
            Пришло время отъезда. За нами приехал дядя Афанасий. Прощание было тяжелым. Едва скрывая слёзы, мы по очереди поцеловали бабушку. Мама чтобы не разрыдаться, ушла первой, я уже повернулась, чтобы уйти, бабушка меня остановила и сказала: «Береги Суску, я долго не проживу». На крыльце рука непроизвольно перекрестила дом и всех провожающих. Обняв сестёр, распрощались с дядей Максимом и тётей Тамарой.
            По дороге в аэропорт, дядя Афанасий остановился у своего дома, чтобы мы попрощались с его домочадцами. Напоследок тётя Валя положила в сумку к маме подарки и пожелала нам хорошо долететь. Из окошка самолёта, глядя на окрестности дорогих сердцу мест, мысленно сказала себе: Я ещё вернусь, обязательно вернусь!».
               
                Глава 41.
          
            Из Архангельского аэропорта я поехала с мамой в посёлок и находилась с неделю у неё, пока не почувствовала, что у неё прошёл стресс. Только после этого поехала на автобусе в город Северодвинск, где ждал и скучал по мне Ефим. Прожив с полгода в Северодвинске, мы уехали в Ленинград на постоянное место жительства. Поначалу жили с родителями мужа в коммуналке на Литейном проспекте, до тех пор пока не получили жильё в городе Пушкине. Мама не пожелала жить с нами и осталась в своём родном посёлке. Ко мне она наезжала погостить, да и я её навещала, как могла.
           Бабушка весной следующего года умерла в день рождение моей дочки. Четвёртого мая мама моя принесла телеграмму в роддом о её смерти. Мама жила в это время у нас. Родила я на неделю раньше срока. Муж отдыхал по путёвке в Трускавце и если бы не мама, мне пришлось бы туго без близких мне людей, потому что беременность проходила тяжело. Получив телеграмму о смерти, маму можно было понять, она разрывалась между радостью и горем. О рождении дочери, мама послала телеграмму в Трускавец, и супруг прилетел на следующий день. Наверное, всё-таки в жизни существует какая-то закономерность – рождения и смерти, и от этого никуда не деться.
           Не могу точно сказать, сколько прошло лет, но я сдержала своё слово и с маленькой дочкой  приехали в  желанные края. Специально купила билеты на воскресный день, чтобы все были дома. Встретили как всегда тепло и сердечно. Тётя Тамара, встречала так, как когда-то её любимая свекровь, не знала, куда нас посадить. Никогда не сюсюкающая со своими детьми, тётка заговорила с моей дочкой детским голосом, ведь свои - то дети выросли. Любаша училась в Архангельске, в Торговом училище на поварском отделении, и жила у родной тётки по материнской линии в городе Северодвинске. Белобрысая девочка - Валюшка, превратилась из гадкого утёнка в миловидную, белокурую девушку.
             Тётя Тамара всё такая же крепкая, краснощёкая, годы не брали её, а закалили. Дядя Максим полысел, но по привычке приглаживал якобы существующие волосы. Оба ещё работали. Нашего приезда они не ждали, зато ждали в гости старшую дочь – Любу.
              В доме, как и прежде, всё напоминало о бабке Наталье. Мне казалось, что вот-вот загремит она своими палагушками, крынками или попросит подать ухват. В её комнате, по-прежнему стояла кровать, на которой она спала, застеленная лоскутным одеялом, сшитым и подаренным моей мамой. В изголовье кровати – высоко сбитые подушки, накрытые красивой накидкой. У кровати лежал коврик, сотканный самой Устиновной. Самым поразительным для меня оказался приятный запах в её светёлке, будто кто-то разлил духи из жасмина, едва уловимый и нежный, который держался столько лет. В деревне никогда не встречала этого кустарника и, духами, сколько знаю, раньше никто не пользовался. Откуда? Этот вопрос долго стоял у меня в голове, пока, не вспомнила, что бабушка настаивала какие-то травки на спирту, а на поветях сушила свои волшебные муравки и в свободное время колдовала над ними, делая из них отвары, настойки, масла. Побывав на поветях, обнаружила несколько нетронутых пучков трав, высоко подвешенных на проволоке вдоль стен. В старинном буфете до сих пор стояли бутылочки с разного вида жидкостью,  изготовленные ею, которые тётя Тамара так и не осмелилась выбросить.
            Ранее я много рассказывала своей дочери о своей бабуле. Находясь в её доме, решила показать ей, чем бабушка пользовалась, какой посудой (палагушками), водила по комнатам, в хлев, на повети. Дочери всё было в диковинку, дома колхозников, фермы, магазин, баня, окружающая природа с коровами, овцами, лошадьми. Ей исполнилось шесть лет, и всё это она видела только на картинках. Ей, конечно, было с чем сравнивать – этот быт деревни и города.
            В колхозе мало что изменилось. Родичи по-прежнему трудились, как и раньше, не зная отдыха. Оставаясь втроём, они держали корову, которую неизменно назвали Доброй.  Добра родилась от Добры, её оставили потому, что предшественница давала хороший удой. Новая Добра отличалась от матери, тем, что на боку не было пятен, а на лбу такая же белая звёздочка,  разве что меньше размером. Как всегда держали овец, телёнка, поросёнка, двух кошек и молодую дворнягу с симпатичной мордой, и с разными по окрасу ушами, одно ухо белое, другое серое.
             Дочку мою звали Женей. Она как привязанная ходила следом за собакой и та тоже неотступно ходила следом за ней. Едва проснувшись и продрав карие глазки, дочь бежала к Жучке. Городская, избалованная девочка, видевшая животных только на картинках, первое время побаивалась телёнка Борьку, когда попривыкла, то выпрашивала у тёти Тамары краюху хлеба и осторожно тянула ручонку с хлебом Борьке. Телёнок с мягкими, влажными губами аккуратно слизывал горбушку шершавым языком, а дочь гладила его по широкому лбу и по носу и спрашивала: «Почему губы-то такие мокрые, слюнявый?» Она влюбилась в него по уши.
             На целый день Бориса выпускали из хлева во двор. Для этого дядя Максим сделал загородку для него. Завидев нас, он высовывал свою морду из-за изгороди, и ждал свою порцию хлеба. Молодому телёнку хотелось свободы, и однажды он надумал выпрыгнуть из неволи и чуть не распорол живот об колья изгороди. Я едва успела поймать его за шею. На мой крик прибежала тётя Тамара и Валя. Общими усилиями сняли его с острых колышков. Телёнок показался мне очень тяжелым, откормленным. Так мы спасли Бориса. Вскоре у Борьки показались рожки, и мы с дочерью гладили его по голове, ему это очень нравилось и он, наклоняя голову, закрывал глаза от удовольствия и жевал будто жвачку, свой собственный шершавый язык и мычал. Эх, Борька, Борька.
            И тут я вспомнила историю, случившуюся в детстве, о чём не преминула тут же рассказать дочке. В один из летних дней, бабушка отправила меня на молокозавод. Она дала мне бидон с молоком, чтобы определить жирность молока. Весело шагая к ферме в красном сарафане с белыми горошками, я ни о чём не думая, мурлыкала себе под нос песенку. Там меня уже все знали, ходила не в первый раз. Через короткий промежуток времени, мне вернули бидончик, и прежним путём, ничего не подозревая, возвращалась назад. Шла я между двумя загонами, обнесёнными длинными жердями, как бы изгородями. Слева от меня паслись коровы, справа бычки – молодые и постарше. Из детского любопытства остановилась у изгороди полюбоваться ими. Вдруг один из них сорвался с места и побежал прямёхонько на меня, круша жерди. От страха я сама не своя, ринулась бежать, что было сил, но на моём пути оказалась очередная изгородь, которую я перемахнула, не глядя  на её высоту. Всё происходящее увидел сосед, который жил рядом с нами. Он хохотал, схватившись за живот обеими руками. Обернувшись, увидала, что бык застрял в изгороди, и пытался выбраться из плена. Наконец он остался по ту сторону забора и разъярённый метался туда, сюда. Дядя Максим долго называл меня рекордсменкой и не велел носить красные одежды, при этом приговаривая: «Не ровен час, забодает!»
             В деревне недосуг лясы точить, и я хоть и гостья, старалась делать то, что и дома, - мыть посуду после еды, носить воду для стирки и для готовки. Дочь вертелась возле меня, никуда не отпускала от себя, капризничала, чем затрудняла любое дело. Ей казалось, что мне важнее повседневные дела, чем она. Привыкшая к городской жизни, где все удобства и мама всегда дома, уделяла только ей всё внимание, дочка ходила надутая и вредничала. Тогда я решила найти ей что-нибудь отвлекающее.
            Дни стояли довольно-таки тёплые. Я попросила тётю Тамару дать какие-нибудь старые одеяла. Расстелила их во дворе дома и уложила её загорать. Жучка тут же улеглась с ней рядышком. И она каждый день, но уже самостоятельно брала одеяла и загорала, играя с собакой. В свободное от дел время ходили отдыхать на мой любимый косогор, где собирали землянику, спускались под гору за молодым щавелем и крапивой, а потом я варила суп. Правда, кроме нас с Женей никто его не ел. 
            Дочке понравилось в деревне, и она с большой охотой бегала по траве, рвала полевые цветы и наблюдала за жизнью насекомых: жучков, букашек, божьих коровок. Впервые она увидела, как цветёт земляника и ей очень хотелось сорвать эти беленькие, с жёлтыми ресничками цветочки. Я строго-настрого приказала не делать этого, объяснив, что из этих цветов скоро появятся вкусные ягодки. Она послушалась, и когда они поспели, лакомилась ими. Я порывалась, сходить с дочкой в лес, как когда-то,  ходила с бабушкой, по тем же самым местам, но боялась за дочку. Она, страдала от аллергии, поэтому росла слабенькой, болезненной.
Я потому и приехала в деревню, надеясь на лоне природы, на чистом воздухе поправить здоровье. К сожалению, натуральное молоко вызвало у неё аллергию, цветы и какие - то травы тоже подействовали на её здоровье отрицательно. Глаза слезились, она чихала, кашляла, иногда задыхалась. Не зная о том, что молоко влияет на неё, продолжала ей давать парное молоко, кормила жирным творогом и сметаной, продолжала гулять с ней на зелёных лужайках. Когда приступы проходили, радовались хорошей погоде, солнышку, синему небу.
             В ту пору всегда брала с собой записную книжечку, на природе меня часто посещало вдохновение и в эти минуты писались стихи.
             Невзначай вспомнилось самое первое, нелепое стихотворение, когда мне было лет семь, восемь. Раньше воду разогревали кипятильником, и меня завораживала закипающая вода, особенно когда поверхность заполнялась белыми пузырьками – буравчиками. Стихотворение было примерно такого содержания:
Воду кипятила кипятильником.
Захотелось тронуть пузырьки.
Меня сильно ударило током,
Онемели пальцы у руки.
             Наблюдая за дочкой, подумала, а не рассказать ли ей, об этом случае. У меня возник вопрос, не потому ли я стала писать стихи, что меня крепко тряхануло током?  Сидя на пеньке, я рассмеялась своим предположениям. А если это так, то это чудо, как здорово. Услышав мой смех, дочь примчалась ко мне узнать, что так меня рассмешило.
               
                Глава 42.
            
            Через неделю приехала Любаша. В калитку вошла высокая, статная девушка, русоволосая, с густым пучком волос на затылке и яркими не тронутыми помадой губами. Раньше она больше походила на отца, а теперь обозначились и материнские черты лица и фигуры. Мы давно не виделись, и я не могла поверить, что так может измениться человек, так она была хороша собой. Обнялись, расцеловались. Быстро собрали на стол. Дядя Максим в предвкушении беленькой, потирал руки. Выпили за встречу, не забыли помянуть бабушку. А говорить было о чём, столько за это время произошло в жизни каждого за нас. Как всегда разговор зашёл о бабушке. Я попросила её рассказать о последних днях близкого всем человека.
            Родственники поражались тому, что при таком диагнозе, она продержалась без малого год. И думаю, что, благодаря тем самым мазям и маслам она продлила себе жизнь. Даже сельская медичка - Люся удивлялась её жизненной стойкости. Любаша приехала на короткий срок. После окончания техникума, перед тем как определиться с работой ей предстояла производственная практика. Не могу представить какой бы стала родная сестра, живи она у меня, поэтому Любашу я по праву считала самой близкой не только, по духу, но и по доброму ко мне отношению, и ещё потому, что она как никто другой, умела слушать других. С Валентиной, её младшей сестрой у нас не сложилось дружеских отношений, может из-за разницы в возрасте.
            Тётя Тамара тяжело переносила разлуку со старшей дочерью и ещё не догадывалась о том, какие планы она строила. Люба не хотела жить в деревне и мечтала остаться в Северодвинске. Она хотела сохранить в тайне предстоящие события, но не выдержала и вечером рассказала о них матери. Тётя Тамара положительно отреагировала на новость, даже обрадовалась, так что тревога сестры оказалась напрасной. Тетка произнесла: «Слава Богу, глядишь, и внуков по нянчу!» Она думала, что младшая дочь раньше старшей выскочит замуж, потому что меняла парней как перчатки, каждый раз, возвращаясь по вечерам с новым ухажером.
               
                Глава 43.
             
           Беседуя перед сном, тётя Тамара жаловалась на то, что молодёжь уходит из деревни в город. Сетовала, говоря: «Что там, в городе-то мёд слаще, поди-ка совсем его нет».  А пока в деревне произошли явные изменения. Ручной труд был меньше востребован, появилась новая техника. Молодым механизаторам хорошо платили, и потому в деревне стало больше работы для мужского населения.
            Работа работой, а Петров день – любимый праздник, и к нему готовились заранее. Тётя Тамара сокрушалась, что при жизни свекрови не научилась варить бражку, а ведь бабушка не раз показывала как её готовить. После смерти бабули, ковши из которых наливали брагу, красовались на верхних полках, начищенные до блеска. Из них когда-то наливалась пенистая, охлаждённая в леднике брага, вкус которой не забыт. За день до праздника пришли тётя Галя с дядей Геной. Увидев мою дочь, они забыли поздороваться, и пристали к ней с
расспросами, «Кто она, да как зовут прелестное дитя?» Чуть позже соорудили для неё качели и рассказывали ей сказки-небылицы.
            Тётя Тамара замешивала тесто на пироги, а мы когда тесто подошло, навертели с тётей Галей плюшек, которые научила делать мама. Сама тётя Тамара сделала закрытые пироги с рыбой. К Петрову дню зарезали барашка  для студня. Потом я колдовала над ним, отделяя косточки, мелко порезала мясо, перемешав с чесноком, и залила бульоном. К утру следующего дня он успел застыть.
            Много раз я присутствовала на этом празднестве, и каждый раз он отличался своей неповторимостью. Пришла  вся семья дяди Афанасия, и сразу впряглись в работу, расставляя кушанья, в том числе и те, что принесли с собой. В этот праздник гостей не приглашали, они сами приходили, те, кто желал встретиться. Всё происходило в послеобеденное время. Людей набралось много, не хватало стульев.  Последними пришли соседи, что жили напротив. С ними  пришла мужиковатого вида женщина, которую я  и раньше встречала у нас в доме. Когда-то я слышала от бабушки, как она объясняла одной непонятливой старушке, что Клавка не женщина, а гермафродит.  Тогда я даже не могла выговорить это слово и думала что это какое-то прозвище, а спросить стеснялась о значении этого слова. В данный момент я её не узнала, так она состарилась. Набралось много гостей, пришлось всех потеснить, что бы посадить и Клавдию Ивановну.
              После выпитого спиртного, языки развязались, было шумно. Перебивая друг друга, гости сами себя не слышали. Соседка Валентина затянула какую-то старинную, одной ей известную песню из русского фольклора, которую пели, наверное, ещё при царе горохе. Её муж толкнул её локтем и сказал: «Хватит выть, давай спой, что-то повеселее!»  Интересно всё-таки наблюдать за людьми, такими разными.
              Веселье было в разгаре, когда пришла к нам, желанная гостья Люся – медичка. Она работала раньше в медпункте, что находился напротив сельмага. Теперь Людмила Ивановна работала медсестрой в городе Шенкурске при поликлинике.
              Когда мы с сёстрами были маленькими, мы ходили к ней за витаминами. Когда уходили от неё, она нам в придачу давала - то глюкозу, то гематоген.  Встретившись в городе с дядей Афанасием, она узнала от него о нашем и Любином приезде, захотела увидеть нас.
            Запомнилась она мне худенькой симпатичной девушкой, которая после окончания медучилища приехала по направлению в деревню, да так и осталась в ней жить и работать. Прошло столько времени а Люся мало чем изменилась. По-прежнему хрупкая, черноволосая, привлекательная женщина и только небольшие «гусиные лапки» - морщинки, выдавали её возраст. Улыбающаяся,  весёлая, она словно ветер ворвалась в наш дом. Мы буквально втиснули Люсю между мной и Любой. Люся не отказалась от штрафной рюмки, выпила разом предложенную ей водку и принялась за угощения.
             Как-то само по себе разговорились о детях, может потому ещё, что дочка не отходила от меня, пришлось усадить её к себе на колени. В былые времена, не знаю, кем это было принято, детей не допускали к праздничному столу вместе с взрослыми. Но времена менялись, и где бы, не была, усаживала свою дочь рядом с собой.
             Разговор зашёл о детях. Я рассказала Люсе о проблеме с дочерью и о том, что она страдает аллергией. И чем лечить одышку и насморк, не знаю. Расспросив меня, чем я кормлю  дочь, она посоветовала мне не давать ей парное молоко. Мне показался странным её совет, но при гостях не стала ей  возражать. Ведь ради дочери приехали в деревню, что бы поправить ей здоровье и отказаться от молока, претило здравому смыслу. Увидев моё недоумение, Люся сказала мне: «А ты попробуй, у тебя ещё всё лето впереди». Я послушалась её, и оказалось, что она права. У Люси дочка тоже страдала аллергией и по своему опыту и медицинским знаниям она ещё дала мне много полезных советов.
             Вскоре честной компании стало скучно, началось непонятное выяснение отношений, и тётка решила выпроводить домой самых шумных.  Дядя Афанасий с семьёй решил уйти следом за теми, которых, выставили за дверь, и я краем уха слышала, как он на крыльце наставлял их на путь истинный.
               Тётя Тамара отставила бутылки с водкой подальше от мужа и предупредила, чтобы больше не пил. Тётя Галя с нашей соседкой, затянули песню «По Муромской дорожке». Я извинилась перед Люсей, и пошла, уложить дочь в постель. Через минут пятнадцать вернулась. Теперь Любаша делилась с Люсей о своём замужестве.
              Я подсела к ним и слушала их неспешный разговор. Наконец гости стали расходиться по домам, а нам с сёстрами предстояла работа. После городского водопровода, мытьё посуды не доставляло никакого удовольствия, каторга какая-то, да ещё после такого застолья. Здесь к большому разочарованию не текла вода из крана, где городские хозяйки за считанные минуты справлялись с мытьём посуды. В деревенских домах любое мытьё – требовало много времени, к тому же после ополаскивания надо было протереть насухо каждую посудину. Особенно не любила мыть горшки, крынки из-под молока, котелки и сковороды. В печи они обгорали, и приходилось хорошо потрудиться, чтобы отмыть гарь. Увидев, что я шибко стараюсь отмыть сажу с чугунка,  тётя Тамара возмутилась, сказав мне: «Что ты дурью-то маешься, делать, что ли нечего?»
             Дочка сладко спала, когда я ложилась рядышком с ней.  Сразу заснуть мешало гудение проводов за стеной дома. В детстве я засыпала под это гудение и не раздражалась.
             После Петрова дня, вопреки поверьям сельчан, погода испортилась на целую неделю,  и мы не выходили гулять. У тёти Тамары стояла без дела швейная машинка, на которой уже давно никто не шил. И я решила сшить Любаше платье, хотела блеснуть мастерством, но запорола рукав в пройме. Недели за две до Любиного приезда я сшила платье Валюхе из пупырчатой тафты. Получилась нарядная, красивая вещь и в первый же день она обновила, одев его на танцы. Тётя Тамара нахваливала меня: «Вся в мать - рукодельница». С Любиным платьем опозорилась, но она его всё равно носила, хотя думается, была от него не в восторге. Пока шли дожди, было время поговорить с сёстрами. Сидя на крылечке, вспоминали истории из нашей прошлой жизни в деревне.
             У нас ещё гостили тётя Галя и дядя Гена. В ненастные дни они играли в карты, иногда мы тоже подсаживались в их компанию. Как только закончились дожди, мы с Любой и с Женей, ходили до реки Ваги. Расстояние немалое и дочка быстро уставала. Тогда мы ложились на траву и отдыхали среди полевых цветов. Дочка, отрывая лепестки с ромашек писклявым голосом, совсем по-взрослому гадала: «Любит, не любит». Переглянувшись с Любой, мы рассмеялись. Как только перестала давать Жене молочные продукты, ей стало намного легче, и она намного лучше себя чувствовала, повеселела.
             Самое главное я заметила, что после общения с животными, мой ребёнок начинала чихать, и моментально появлялся насморк. Я после общения дочки с телёнком, кошкой или собакой, каждый раз промывала ей нос глаза, после чего ей становилось легче, и моментально поняла, что аллергию вызывает общение с этими животными. В чём ещё раз убедилась, приехав в Ленинград и сделав пробы на эту болезнь. А пока лёжа в траве, у дочери опять появился насморк, глаза покраснели, заслезились. Пришлось встать и отменить прогулку. Придя домой, я промыла дочке нос и глазки и каким-то седьмым чувством определила, что дочь среагировала на сено или на пыльцу цветов. Через короткий промежуток времени, она, как ни в чём не бывало, рисовала в альбоме божью коровку. Дня через два, распрощались с Любашей, у неё начиналась производственная практика, она уехала в Северодвинск.
               
               
                Глава 44.
               
             Середина лета. На расстеленном покрывале посреди двора, мы с дочкой загорали. Она листала книжку с картинками, которую пыталась читать по слогам. Вдруг я услышала знакомый звук мотоцикла. Поднялась с подстилки и увидела дядю Афанасия. За его спиной сидел мужчина похожий на моего мужа. Я закричала Жене: «Доча, смотри, кажется, наш папа приехал!»  Это и в правду был он. Мы с дочкой кинулись ему навстречу, не ожидая его здесь вовсе. Дядя Афанасий, широко улыбаясь, сказал: «На тебе племянница подарочек!».
              Мы, конечно же, обрадовались столь неожиданному приезду. Видно уж очень соскучился без нас. Он нехотя провожал нас в деревню и очевидно решил сам приехать. Он оформил служебную командировку и, отметившись в Архангельске, рванул к нам на недельку.
             Ефим едва нашёл место нашего проживания. Он приехал, не зная адреса, наобум, зная только фамилию участкового. Как только он назвал фамилию Докучаева, ему сразу сказали, где его найти.  Наша семья была в сборе. Муж быстро освоился  с бытом деревни, познакомился с родственниками. Его, как и меня очаровала природа здешних мест. Он наслаждался чистым, волшебным воздухом, упивался родниковой водой.
              Увидев косу, решил опробовать себя в роли косаря, получилось не сразу, но понравилось. С помощью дяди Максима наточил её и на отведённом дядькой участке, накосил травы, насушил и уже сухую забросал вилами на поветь. Ему вдруг захотелось поспать на душистом сене, но, не проспав и полночи, сбежал, заели комары.
             Ефим любил собак и они его тоже. Он сделал конуру для нашей жучки. Жучку ничем было не заманить в новую квартиру, пока в конуру не залезла кошка. Наохотившись, Мурка разлеглась в ней, как будто всегда жила в ней. Глупая псина, наконец-то поняла, что можно спрятаться в конуре от дождя и от жары. Улучив момент, когда Мурка где-то охотилась, Жучка забралась в новый дом. Иногда кошка и собака спали вместе. Соседи удивлялись, по этому случаю, а доя дочь, восторгалась их дружбой.
             Однажды сосед, живущий в доме напротив, пригласил моего мужа на охоту и, хотя Ефиму мало оставалось дней до отъезда, он согласился. Егор, так звали соседа, заядлый охотник. У Егора была охотничья собака. Почуяв сборы своего хозяина, Вьюга закружилась, радостно виляя хвостом. За мужиками увязалась наша Жучка, на что сосед ехидно усмехнулся, но возражать заезжему гостю, не стал.  Он спустил с привязи собаку, взял ружьё и окликнул Ефима: «Сосед, готов!» Лайка – Вьюга ринулась вперёд, по знакомой ей дороге, а Жучка путалась у ног Ефима, не отставая ни на шаг. Когда зашли в лес, то Ефим намучился с глупой псиной, она бояласькаждого шороха и жалась к ногам. Муж пошёл с соседом в лес ради прогулки, ему хотелось посмотреть здешние места, побродить в чаще леса, полюбоваться природой этого края. Путаясь под ногами, Жучка вдруг исчезла, но на клич отозвалась и опять заплеталась у ног мужа. Егор находился где-то рядом, проверяя капканы. Ходил на разведку по знакомым только ему местам, что-то высматривал и снова возвращался к Ефиму. Вьюга носилась как угорелая, пока хозяин не дал команду: «Вьюга, рядом!» Она тут же оказалась рядом с ним. Ефим не терял времени даром и, обнаружив грибные места, набрал в шапку грибов.
               После того как Ефим сходил в лес, мы решили на следующий день пойти втроём, и взять с собой дочку, так велико было искушение показать ей те великолепные леса. Мы пошли туда, куда когда-то ходила с бабушкой. Ещё издали завидев могучие ели и высоченные сосны, дочь спросила: «А там живёт Баба – Яга?»  Я ей ответила: «Нет, но медведи там водятся». Глубоко в лес заходить не стали из-за дочери, боясь, что устанет.
               Места дивные, хоть картину пиши. На высокой жёлтой, песчаной горе зелёные деревья великаны с тёмно-коричневыми стволами и ветками-лапищами, действительно казались сказочными. Я с дочкой ходила по обочине леса, а Ефим на небольшие расстояния, заходил в чащу. Найдя грибы, приносил показать находку дочке, хвастался, а она с восторгом клала их в корзинку. Конечно, как я и предполагала, с непривычки наша малышка устала, и мы вынуждены были вернуться домой.
             Неделя пролетела мгновенно, нашему папе пришла пора возвращаться в Ленинград. Собрав его в дорогу, попросила Ефима увезти часть моих вещей. Увидев полный полиэтиленовый мешок тряпок, возмущённый увиденным, сказал: «Ты что всё это привезла коровам, показывать!» Всех рассмешил, а больше всех смеялась дочка. Наш вечный проводник, дядюшка Афоня приехал за ним и отвёз  его в аэропорт. Женя долго махала вслед отцу и кричала: «Папа, приезжай за нами!»
             Мы продолжали свой отдых. Когда поспели ягоды, мы с дочкой сходили в лес за черникой. Посыпанные сахарным песком ягодки, явно понравились Жене, и она просила ещё и ещё. Привыкшая с детства ходить в лес по ягоды и грибы, я бредила лесом, но боялась надолго оставить дочку, и она боялась остаться без меня. Наконец я рискнула и в воскресный день оставила Женю с родственниками. Договорившись заранее с дядей Афанасием, поехали с ним в лес, по одному ему известным местам. Оставив мотоцикл на дороге, зашли в черничник. Урожай ягод был небывалым. Хорошо, что не надо было идти пешком и нести корзины с ягодами. Всё равно устали, но довольные возвращались в деревню. Перебрав ягоды, наварила варенья и тётке и себе. Разлила по банкам и оставила для дочки, поесть.
              Глядя на нас, тётя Тамара на пару с мужем в следующий выходной рванули в лес. Год был урожайный, и они принесли полные корзины не только ягод, но и грибов. Мне казалось, не хватит дня перечистить грибы и перебрать ягоды, но всей компанией управились, помогала даже Женя. Часть грибов отварили, остальные пошли на засолку, белые грибы посушили.
             Август стоял сказочный, лето не спешило уходить. Да, поистине богатым был наш край. Ещё не раз выбиралась в лес одна и уже не боялась оставлять дочку на попечение сестре Вале.
             Со временем дочка привыкла к родственникам и охотно оставалась в доме, а я налегке шла в лес, в места знакомые мне с детства. Не проходила мимо родных могил, кланялась, убирала с могил старые засохшие венки, сметала листья. На кладбище особо сильно ощущаешь, как хрупок мир и как коротка человеческая жизнь. Поклонившись усопшим, уходила в лес, думая о живых.
             Найдя заветные полянки, кружила по грибным местам и  пела заунывную песню. Не заметила, как заблудилась. Как назло пошёл дождь, из-за туч не видно было солнца. Я была уверена, что хорошо знаю места, двинулась в сторону кладбища. Да вот нет. Оказалось, пошла в другую сторону. Занервничала. Дождь внезапно перестал, будто услышал моё недовольство, вышло спасительное солнышко и тут, поняла, что пошла в обратную сторону, а не к дому. Я заторопилась, потому что очередная туча грозилась закрыть небо. Дождь снова застал меня, когда увидала сквозь редкий лес, кладбищенские кресты. И тут грянул гром, и стена дождя обрушилась на меня. Испугавшись грозы, припустилась бежать из лесу. Одежда  насквозь промокла, напуганная, озябшая, наконец-то добралась до калитки дома. Моя прогулка была безуспешной, пустой.
             Дочка волновалась стоя у окна и наблюдавшая за ненастьем. Едва успела открыть дверь, ринулась мне навстречу. Переодевшись, направилась пить чай с ватрушками, которыми часто баловала тётушка. Женечка тоненькими пальчиками брала со дна корзинки красные ягодки брусники и спрашивала: «Почему так мало, грозы испугалась?» Пришлось признаться, и рассказать ей как всё было. Однако в другой заход в те же места я всё-таки сходила. Набрала брусники килограмм восемь и несколько горстей черники. Дочка помогала перебирать ягоды. Часть брусники замочили, часть сварили на варенье. Женя с большим удовольствием съела чернику даже без сахара, измазала свою мордашку и показывала мне чёрный язык. Брусника ей показалась слишком кислой, и она её проигнорировала, но пироги с брусникой уминала за обе щеки.
                Глава 45.
            
             В конце августа засобирались домой. Дядя Афанасий привёз нам обратные билеты на самолёт до Архангельска, мы должны были повидаться с ней. Постояв в одиночестве на любимом косогоре, прощалась с уходящим летом. 
               
             Подёрнутый желтизной лес, навеял грусть. Вернулась в дом, забрать дочку и чемодан. Дядя Афанасий усадил дочку в люльку мотоцикла, чемодан прикрепил сзади люльки, и тут тётя Тамара спохватилась и закричала дяде Максиму: «Ягоды-то где? Давай неси скорей, пусть едят!»  Я ужаснулась, когда дядя Максим притащил два ведра, одно с морошкой, другое с вареньем из черники. От черники отказалась наотрез. От любимой мочёной морошки не могла отказаться. Увидав надутые тёткины губы, согласилась взять в сумку две литровые банки варенья из черники. Я постаралась убедить родственников, что с ребёнком крайне трудно унести всё это, нереально. Тётя Тамара, наконец-то согласилась, и пожелала нам хорошо добраться. На прощанье сказала: «Пусть Сусанна приезжает к нам, ведь совсем одна-одинёшенька». Долетели нормально, но с содержимым багажом намучились. Хорошо, что есть доброжелательные люди, которыми так богата наша матушка-земля, помогали не раз нести тяжёлые вещи.
             Встретившая нас в аэропорту мама, ахнула. Как назло долго ждали автобус до города Новодвинска. Дочь начала капризничать и я, махнув рукой, пошла, искать такси, на которой добрались до маминого дома.
             Посёлок Первомайский, переименовали в город Новодвинск, где по-прежнему жила мама. Таксист помог выгрузить и занести в дом тяжелое ведро и чемодан с сумкой. Мы с Женей позвонили с телеграфа в Ленинград, сообщив супругу, что собираюсь побыть у мамы. За десять дней пребывания в местах моего детства и юности, встретилась со своими подругами с теми, кто не покинул родных мест. Обычно собирались у Ольги или Тамары, иногда встречались у меня.
             Подруги обзавелись семьями, у всех были дети, поговорить было о чём. Чаще вспоминали о поре своей молодости и рассказывали смешные истории, которые когда-то стеснялись рассказывать. Разбирали старые школьные фотографии и, сокрушались, как быстро летит время.
            Я прошлась по знакомым местам, зашла в парк, постояла на крутом берегу реки Двины. Осень украсила парк багряным листом молодых осинок и клёнов. На противоположном берегу лежал остров Ягодник, где песчаный берег, напомнил проведённые дни отдыха. Дорогие сердцу места навеяли грустные воспоминания о прошлом. Спустилась вниз с крутого берега к реке, воды которой блестели на солнце стальным цветом. Как всё-таки красив и суров наш северный край, как по-своему строг и прекрасен в берёзовых хороводах рощ и лесов. Налюбовавшись, с трудом поднялась на гору и пошла к маминому дому. На ум пришли стихи, достав свою записную книжку, написала стихотворение под названием «Уголок родной земли».
        Разве можно в наш край не влюбиться,
        Разве можно его не воспеть?!
        В те лужайки цветочного ситца,
        Василькового неба рассвет.
        В берестяные станы берёзок
        Словно стройных девиц хоровод.
        В изумрудные кудри причёсок,
        Над прудами задумчивых вод.

          Я хожу по росе, словно в детстве
          Умиляюсь до дрожи, до слёз.
          Всё гляжу и не наглядеться -
          Край родной, среди белых берёз.
          На цветение трав земляники,
          А над ними стрекоз круговерть.
          Край людей даровитых, великих,
          Как же можно его не воспеть?!

        Разве можно в наш край не влюбиться,
        Разве можно его не воспеть, -
        Те холодного неба зарницы,
        В листья клёнов по осени медь?
        И какие бы дальние дали
        Не манили меня, не влекли.
        Моё сердце останется с Вами,
        Дорогие мои земляки!

             Нам предстояла обратная дорога домой, в Ленинград. Опять я намучилась с подарками от любимой тётки. Варенье из черники оставила маме. Полведра морошки тоже отдала ей. Встретивший нас в аэропорту Ефим взорвался: «Неужели нельзя купить ягоды на рынке и сварить их здесь, зачем везти такую тяжесть?» Но увидев доченьку, сменил гнев на милость, сказав: «Как же ты выросла?»
               
                Глава 46.
             
              Через два года посчастливилось ещё раз побывать в деревне. По весне получила письмо от Тёти Тамары. Она приглашала нас в гости и сообщила дату приезда Любы в деревню.
              За эти два года, Люба вышла замуж и родила сына, его назвали Володей. Сестра приехала без мужа, потому что по графику отпуск у него был в зимнее время. Он работал ремонтником на подводных лодках.
              Мы приехали в деревню всей семьёй. У Ефима отпуск выпал с середины июля до середины августа. Встретили нас как всегда, тепло.
              -Тётя Тамара  уже не держала корову, молоко покупала у соседки Валентины. Казалось, прошло не так много времени, но в деревенской жизни многое изменилось. Молодёжь ринулась на заработки в города России, а кто-то учиться уму-разуму. В деревне стало малолюдно, скучно, потому что остались люди пожилого возраста и старики.
              Валюха тоже вышла замуж, и жила в другой деревне, навещала мать крайне редко. Любаша приехала с двухлетним Володей. Внук очень походил на деда, чем дядька гордился и благодарил дочь, что родила наследника. Он всё ещё работал, потому редко видел внука. Когда он уходил на работу, Вовочка спал, приходил, когда Любаша укладывала сына спать. Только в выходные дни они и виделись.
              Моей дочке Володя составлял компанию. Она делала ему куличи из песка в пластмассовых формочках, командовала им, изображая маму. Когда дочь намеревалась играть в прятки, малыш почему-то всегда заглядывал под кровать и кричал: «Вижу, вижу!». Женя смеялась, выходя из-за печки, удивляясь непонятливости маленького Вовы.
             Всё было обыденно, как всегда, заботы о детях, стирка, уборка, мытьё посуды, поливка огорода, по субботам баня.  Ефиму нравилась деревня, иначе бы он не поехал. Было в ней то, чего не доставало в городе. Он взял на себя обязанность, черпать воду из колодца. Ему доставляло удовольствие наматывать длинную цепь на крутящееся бревно с колесом, пока не покажется бадейка, наполненная до краёв прозрачной колодезной водой. Она была до того холодной, что сводило челюсти.
             Ефим поражался жителям деревни, которые здоровались даже с незнакомыми им людьми и были охочи до разговоров и сами слушали с огромным вниманием городских, да умных.
             Как и в прежние времена, мы ходили на речку купаться и загорать. За два года дочка подросла, стала более выносливой и просилась с нами в лес и на речку.
            Большим потрясением для меня стало то, что оставшееся население страдало запоями.  Стал пить дядя Максим. Сколько не говорили с ним дочь и жена, он каждый день приходил с работы навеселе. Пока мы гостили, он, как мог, сдерживался, но тётя Тамара знала, что стоит нам уехать, начнётся новый этап попоек.
             Ещё заметила, что смолкла виновница всех вечеров, - гармошка, потому что молодёжи на деревне почти не осталось. Старики коротали время во дворе, на лавочках, вздыхали, охали, причитая о том, как жить дальше. Так теперь жила деревня. Зато радовались приезду детей и внуков, которые гостили в летнюю пору. Печалились, когда провожали их в дорогу.
             Всё равно деревня жила и был бесценным её чистый воздух, покой и тишина, которой не хватало в городе. Поражаюсь, чего не хватает людям, когда вокруг столько красоты, столько работы, а они словно слепцы бегут в города, - дымные, шумные. Это всё равно, что уйти от самого себя, изменить природе, бросить своих стариков.
             А пока мы наслаждались окружающей природой, вдыхали целительный воздух, ходили на речку и в лес.
             Настала грибная пора. Ефим обнаружил на чердаке заплечный кузов и захотел такой же купить, чтобы увезти домой. Мы с мужем были заядлыми грибниками, и любили ходить по лесам Ленинградской области. Как только зашёл разговор о кузове, дядя Максим тотчас предложил его Ефиму. Но кузов был слишком велик, и тогда тётка рассказала нам, где живёт старик – корзинщик. На следующий день я поехала с соседом по указанному адресу. Соседа звали Сергеем. После каждого удоя, Сергей собирал с молочных ферм бидоны с молоком из каждой деревушки и отвозил на молокозавод. Я уселась на телегу, и мы отправились в путь. Доехав до речки Игошки, Сергей остановил кобылу, а сам спустился под мост, сказав мне: Погодь, молодка, я водицы попью». Я недоумевала, неужели можно пить эту грязную воду. Попив якобы водицы, Сергей вернулся, и мы направились дальше. Через короткий промежуток времени я поняла, что он делал под мостом, и какой водицы он испил. С полдороги его развезло, он едва держал поводья. Я не знала что делать, если он рухнет спьяну под телегу. От него за версту несло одеколоном. Видать мужик закалённый, мы все же добрались до места.
             У коровника его встретили доярки и, видя его состояние, потешались над ним, осыпая недобрыми шутками. Они забрали пустые бидоны, погрузили на телегу наполненные молоком. Сергей орал: «Девчата, а где фляга покрепче?» Девчата и бабы розовощёкие, грудастые все как одна, перемежая слова крепким матом, кричали: «Да тебе самого себя бы довезти такого хорошего, розги по тебе плачут!»  Я спросила женщин, где найти Кузьму – корзинщика и они показали на дом, окрашенный бирюзовой краской  с резными белыми ставенками. Оказалось совсем близко. Минут через двадцать вернулась с коробом нужных размеров, и в придачу Кузьма подарил маленькое лукошко, узнав, что у меня есть дочка.
              Бидоны с молоком стояли посередине телеги ровными рядами. Сергей хорохорился перед бабами и чего-то доказывал им. Когда он направился к телеге, я совсем уж засомневалась, увидев его состояние, доеду ли до дома. Пока я отсутствовала, он успел незнамо где, хватить очередную дозу спиртного. Я от досады, глядя на него, качала головой, но женщины успокоили: «Не переживай, городская не впервой, кобыла сама довезёт!» Я как чувствовала, на полпути Сергей захрапел, сползая на бок, и чуть было не свалился с телеги, одна вожжа едва не угодила под колесо. Но умная лошадь остановилась и я, спрыгнув с телеги, подняла вожжи, растолкала пьяницу не церемонясь с ним, затолкала как кучу дерьма  ближе к бидонам и впервые в жизни оказалась на правах кучера. Натянув поводья, сказала: «Ну, пошла милая». Кобыла тронулась с места.
              Телегу трясло по неровной, ухабистой дороге, путь показался долгим. Думала об одном как довести молоко в целости, сохранности.  Дома меня уже ждали. Увидев наш косогор, обрадовалась. Перед горой лошадка почему-то остановилась и я, завязав поводья за край телеги, соскочила и побежала в дом за подмогой. Валентина побежала за женой Сергея, та спустившись с горки, не церемонясь со своим пьяным мужем, скинула его с телеги, и ловко усевшись на неё, понукая кобылку, поднялась в гору. Забрав свой короб и корзинку, вздохнула с облегчением. Меня поразил этот горький пьянчуга и я никак не могла понять, как можно опуститься до такого состояния.
               
               
                Глава 47.
            
              На следующий  день тётя Тамара закрыла магазин на переучёт и пошла в управление сельсовета в Наводово, отдать начальству документы. Мы, с утра позавтракав, решили направиться к речке. Пройдя метров триста, дочка заявила, что пахнет дымом. Зная, какой чуткий на запахи нос нашей Жени, решили вернуться домой. Валентина, которая приехала в гости к матери, успокоила нас, но встревожилась и пошла с нами. Мы пошли по той же самой дороге, где около магазина спускались под гору и шли полем до реки. Приближаясь к Сельмагу, запах дыма усиливался, и сестра побежала в сторону начинавшегося пожара. Подумали, что горит магазин, а когда подбежали, увидели дым из бывшей когда-то пекарни, которую не стали сносить, а превратили её в склад. Склад находился напротив сельмага. Мы не знали что делать. Из заколоченных окон уже пробивался дым. Неподалёку живущие селяне и проходившие мимо люди засуетились и побежали за вёдрами. Стали черпать воду из близлежащего колодца и поливать деревянное здание,  в котором находились ящики со спиртными напитками. Вскоре все услышали треск лопающих бутылок, и с задней стороны склада пламя вырвалось наружу, где вероятно стояли ящики  с водкой.  Кто-то из мужчин пытался вырвать щеколду вместе с замком примитивным ломом, но тщетно. Ветер разносил пламя в сторону магазина и все ринулись поливать ту сторону, от которой исходила опасность, чтобы пламя не перебросилось на магазин. Здоровенный мужик – Фёдор, которого на деревне прозвали Ильёй Муромцем, как автомат черпал воду из колодца. Сестра успела сбегать за сыном соседа Сергея, который на мотоцикле доехал до Сельсовета, и там вызвали пожарную машину. Но склад успел, сгореть и когда приехали пожарные, тушить было нечего. Магазин отстояли общими усилиями набежавших на пожар людей.
             Вслед за пожарными приехали управленцы с нашей тётушкой. Она выскочила из кабины грузовика и кинулась к тлеющему, когда-то складу. Глаза её помутнели, одна щека задёргалась, и она рухнула без чувств на мокрую от воды землю.               
             Пока тётку приводили в чувство, подъехал участковый, свой в доску - дядя Афанасий, единственный на всю округу. Он обошёл с прибывшим с ним инспектором место пожара, расспрашивал присутствующих людей: «Не видел ли кто подозрительных или пьяных?» Очевидцев случившегося так и не нашлось. Как всегда никто ничего не слыхал, не видал. Люди, которые приходили в магазин за хлебом, увидев объявление о переучёте, и ничего не знавшие о пожаре, с любопытством разглядывали место сгоревшего склада и строили свои догадки. Одна из вездесущих бабулек, говорила, что якобы, видала выпивоху Матвея, который с утра был навеселе, но он ли это сделал, кто это знает. Виновника так и не нашли. У нас было предположение, и мы грешили на одного из соседей, шибко он обижался на тётушку, которая не так давно за пьянку, выгнала за порог своего дома. После пожара Тётя Тамара заболела, а мы, щадя её нервы, ничего не говорили на тему случившегося пожара.  После этого поджога, здоровье тётушки стало сдавать, и она намеревалась, уйти с работы. Возраст был пенсионный, и она давно мечтала об отдыхе.
                Глава 48.
            
             Буквально на  неделе, с тем же самым соседом – алкоголиком, случилась до жути смешная история. У нас лет пять, как была построена другая баня. Ту, которая, стояла на косогоре снесли, а новую построили между  домами, сразу за нашим колодцем. У соседей бани не было, и они ходили мыться в нашу баню. Мы с Валюхой пошли мыться в баню, и я обнаружила пропажу шампуня, который загодя оставила на подоконнике в предбаннике. После бани, греша на память, решила поискать шампунь в доме, так и не нашла. Я уже успела забыть о пропаже, а утром прибегает к нам соседка Авдотья и кричит нам: «Ой, помогите, Сергею плохо, спасите Христа ради!» Мы напуганные побежали к ним в дом. Авдотья отпаивала его водой, а у Сергея изо рта шла пена, мыльными сверкающими пузырями. Не зря говорят,- на воре и шапка горит. Сосед до того допился, что ему и шампунь сгодился для опохмелки. Отведав сего напитка, он ещё с неделю писался шампунем. Смех и грех. Все давились от смеха над чудом гороховым, а мы узнали, чья кошка «сало» съела.
             Тётя Тамара возмущалась: «Чего пьянчугам не хватает, магазин набит до отказа водкой и дешевым вином, пьют всякое дерьмо, на телевизор денег не пожалел, а на «яблочко» за рубль двадцать денег жалко. И она смачно плевалась в сторону соседского дома. Она имела в виду дешевое яблочное вино, кстати, очень вкусное.
             В это время уже и в деревне появились у селян телевизоры, правда, не у всех. Егор, с которым однажды Ефим ходил в лес, обратился к Ефиму с просьбой, посмотреть неисправный телевизор. Ефим засомневался, сможет ли помочь, но не отказал и пошёл посмотреть, в чём дело. Через короткое время вернулся, едва сдерживая смех. Телевизор оказался исправным, однако розетка державшаяся на честном слове, была неисправна. Разобрав её, присоединил провода, он включил телевизор и тот нормальным образом заработал. Егор чувствовал себя неловко, а вечером переборов свою неграмотность, пришёл отблагодарить спасителя и не с пустыми руками, а с бутылём. Увидав соседа с таким подарком, Мефодьевна набросилась на него, чуть не с кулаками: «Опять пьянь непроглядная с бутылкой, пошёл вон, да ещё Максима вовлекаете в пьянство!». Никогда ранее не видела тётку такой разъярённой.

                Глава 49.

               Месячный отпуск промчался как один день. Возвращались через Архангельск. Мимо мамы не проедешь, обидится. Всей семьёй заехали в Новодвинск. Ефим оставил нас на неделю у мамы, а сам поехал в Ленинград, спешил на работу.
               Мама была уже на пенсии, но работала в столовой, гардеробщицей. Чтобы побыть с нами, взяла отгулы.
               Бывшие одноклассники организовали встречу. Как всегда расстаралась лучшая подруга – Оля. Также встретилась с бывшими участниками танцевального кружка. Они по-прежнему собирались на посиделки и стали друзьями, проводили время если не в ресторане, то у кого-нибудь из желающих повеселиться. Многих моих одноклассников унесла жизнь, но те немногие, что остались в своём родном Новодвинске, остались верны школьной дружбе и  тех, кто приезжает в родные края из других городов и весей нашей необъятной страны, встречают тепло, с распростёртыми объятиями. Хочется им за это сказать огромное спасибо и чтобы они оставались такими как есть на долгие, счастливые годы.
Если хочешь хорошего друга,
В Новодвинске его ты найдёшь
Надёжен в делах и в досуге.
Никогда с ним ты не пропадёшь.
               
В веселье и в скорби поможет,
Подскажет, как сладить с бедой…
Да иначе и жить он не может,
Уж седой, но душой молодой.
       
Нараспашку открытые двери
Если в гости к себе позовёт,
То любой в его дружбу поверит,
Хоть о ней не твердит, не поёт…
               
Много лет уж прошло, не забыть мне
Моих добрых и верных друзей.
То великое было событие,
Что я встретила верных друзей.

             С тех лет прошли годы, стала сдавать память, но почему-то запомнились отчётливо именно подробности о детстве и юности.   Моя сестра Люба разводит руками от удивления. Уже нет моих любимых родичей, нет мамочки, учителей, да и одноклассников можно на пальцах пересчитать. Я не могу их забыть, память о них живёт в моём сердце.
             Особенно помню маму. Уже сама не только мама, но и бабушка, а сердце болит по ней. Мне кажется что, я не всё ей отдала, мало уделяла ей внимания, недосказала ей добрых слов. Как виновата была во многих жизненных ситуациях. Жаль, что сознание приходит слишком поздно, и этому нет оправдания.  Живёт во мне какое-то чувство вины, хотя считаю, что была ей не плохой дочерью. Спустя годы хочется сказать ей – Запоздалое прости.

Прости меня, мама,
За дерзость колючую,
За грубые, гадкие, злые слова.
Прости меня, мама,
За слёзы горючие,
Я каюсь и знаю –
Была не права.
Мне жаль,
Спохватившись,
Поздно мы понимаем,
А годы бегут,
Седины не щадя.
Ведь чаще всего,
Когда мам мы теряем,
За прошлое наше
Виним мы себя.

              У нас с мужем хорошая дочь и любимая внучка. Не я одна, знаю и по опыту других бабушек, больше люблю внучку. И пусть моя дочечка не обижается  на меня за это, даже мне непонятное чувство. Не все наши отношения бывают гладкими, жизнь прожить не поле перейти, сталкиваемся с недопониманием, но любовь к ним не угаснет, пока жива. Хочется предостеречь их от необдуманных поступков.   

Берегите мам девчонки
И цените дорогих.
Пусть лишь слышат смех ваш звонкий,
И не огорчайте их.
               
Жизнь намного легче стала,
Даже с прошлым не сравнить…
Если мамочка устала,
Надо с ней поговорить.
         
Пожалеть свою родную.
Заглянуть в её глаза,
В добром слове – речь простую
Так не трудно ей сказать.

Кто же в жизни всех важнее
Как не мама и отец?
Кто вас любит и лелеет,
Не щадя своих сердец?

Берегите мам, девчонки
И цените дорогих.
Не бросайте им вдогонку
Слов ненужных, грубых, злых.

              Как это ни парадоксально, пока была жива мама, будучи замужней женщиной, чувствовала себя ребёнком. Ни счастье ли это? Как только её не стало, поняла, детство кончилось, так велика, оказалась потеря.
               


                Глава 50.

             Уже, будучи бабушкой, я завела себе огород, ради того, чтобы были свои овощи и ягоды, что бы не покупать на рынке лишь бы какие. Внучка любила клубнику, и мне хотелось побаловать её, любимую. Она с большим желанием ходила со мной на участок, помогала полоть грядки, правда частенько пропалывала и вершки, и корешки, да это не беда. В этот раз я пошла на огород без внучки. Участок находился минутах в тридцати от дома, недалеко от кладбища. Проходя мимо автобусной остановки, решила подождать и поехать на автобусе. В какой-то момент, поймала пристальный взгляд незнакомого мне мужчины, который явно чего то хотел. Увидев моё недоумение, он подошёл ко мне и извинился, начав рассказывать мне, обо мне. Ненароком подумала,- вроде не цыган, не колдун, тогда кто? Всё же решила его послушать.  Мужчина поведал историю не только моей жизни, но и жизни моей бабушки и мамы, пересказывая достоверно свершившиеся в жизни  факты. У меня задрожали руки, когда он сказал: «Вы ещё не всё знаете о себе».
          Я заинтересовалась. Тогда он сказал, что я обладаю не истраченной энергией, имею хорошую ауру и биополе, могу лечить людей. Во время его рассказа я невольно поймала себя на том, что в какой-то мере он прав. Я не раз ловила себя на том, что, не отдавая отчёта своим действиям, помогала внучке быстрее выздоравливать. Стоило мне погладить животик, боль проходила, поглажу головушку, происходило тоже  самое действо. Значит не напрасно бабушка во время её болезни, пристально смотрела на меня, посылая на меня свои флюиды. 
          И всё же мне верилось и не верилось во всё сказанное. Хотя чему тут удивляться.  Давно пишут в газетах и журналах, убеждая нас в том, что все мы живём в  мире тонких энергий, и что мысли могут передаваться на расстоянии, а на других планетах живут существа, которые намного разумнее нас.
          Наконец-то пришёл автобус, а мужчина всё говорил и говорил. Зайдя в автобус, я догадалась спросить: «Кто он и почему я его заинтересовала?» Он сказал, что он экстрасенс и представился мне, назвав свою фамилию. Затем он посоветовал мне употребить мою положительную энергию во благо, направить в нужное русло. Он предложил помочь и обещал научить этой сложной науке. Подсказал, какую литературу необходимо прочесть.  Но без обучения не рекомендовал заниматься этим не простым делом, предупредив, что для этого нужны определённые знания, чтобы не навредить себе же. Увидев во мне легкоранимого, слишком открытого человека посоветовал избегать недобрых, завистливых людей. Когда мы расстались, меня долго не покидало всё сказанное случайно встреченным человеком. Никогда не верила в экстрасенсов, а тут на тебе. Чужой человек, будто гадалка на картах, рассказал то, что было на самом деле. Меня потрясло то, что могу расходовать энергию, которую унаследовала от бабушки, во благо своим близким. Вероятно и то, что, находясь среди природы дорогих мне мест, среди просторов  в среде добрых простых людей, способствовало моей положительной ауре, и рада, что обладаю этим чудесным даром.
           Прожитую жизнь хочется сравнить со временами года. Жаль, коротким было детство, которое незаметно перешло в юность, после которой наступила зрелость - самый продолжительный период жизни. От старости никуда не денешься. Было в моей жизни хорошее время и не очень, но больше помнится хорошее. Как бы там ни было, любому человеку хочется вернуть то время. Но, если бы придти к истокам детства и юности, я бы не возражала, прожить её также. Поэтому и решила написать воспоминания в моём «Отголоске детства», вернувшись в моё счастливое детство.

            Не все имена дорогих моему сердцу людей подлинные в моей книжке, многие просто запамятовала, но ими прожитая жизнь прошла на моих глазах, что-то узнала  из рассказов бабушки, мамы, и двоюродной сестры. Факты их биографии достоверные. Эту небольшую книжечку посвящаю моим родным и близким людям, моим землякам – добрым отзывчивым людям, среди которых прошла моя юность.