джинсовка и кеды

И весна, и вот-вот восемнадцать лет, и не знаешь куда податься, куда бежать. Все что нужно –в кармане – где-то пять сигарет, все что требуется – только смиренно ждать. Ждать постоянства, спокойствия, тишины; ожидать отвращения от алкоголя и запрещенных веществ. Ты ждешь, но пока только вздохи с укором слышны, о том, что не сможешь -  слова повзрослевших существ.
  И не ждешь дня рождения, гула друзей и родных. Все, что хочется – просто сидеть в темноте и курить. Самый печальный удел сейчас у молодых - говорить что любишь, а на деле совсем не любить. Выражать свои чувства посредством касаний рук, говорить слова от которых мурашки по коже, залпом пить дешевый портвейн с привкусом мук. И на «ты мне дорога» проскулить «ты мне тоже». Только как же сказать, что чувств давно нет? Что тебе вот-вот восемнадцать и жить сложнее? Кто-то скажет, что это дичайший бред, но для подростков все гораздо страшнее.

На плечи джинсовка – там в кармане есть сигареты, в руки рюкзак, он пуст, но страшного нет ничего. У каждого подростка существуют свои секреты - мой в том, что я не люблю вино. Я когда-то очень сильно хотела этот напиток: посвящала ему стихи, пила, и без меры любила. Только случается так, и бывает чего-то избыток…прости, тут совсем не вино, я и тебе «люблю» говорила.

И весна, и вот-вот восемнадцать лет, и не знаешь куда податься, куда бежать. Знаешь, для меня нет на свете больнее бед, чем признаться, что я не хочу тебя целовать.
Говорю тебе это с большим напряженьем в груди, через пару дней день рождения, гости придут:
- Ты прости меня, но пожалуйста, не приходи…
- А ты знала, что люди не возвращаются, если их предадут? И бросаешь трубку обратно на рычажки, и стремглав бежишь в самую ночь двора, где находишь пристанище для неуемной тоски (в дыме, и мыслях о том, что давно весна)
 

Вот тебе восемнадцать, гостей уже нет - ты сидишь во дворе-колодце и жадно дымишь. Что должно было измениться? Весь белый свет? Может быть он и да, но ты то себя точно уж не простишь. Вот тебе восемнадцать уже как пару часов, и карманы куртки давно пусты, и ларьки закрыты. Хочешь номер набрать, но не найдешь нужных слов, ведь есть много вопросов, но тебе то нужны ответы. «Двадцать три : сорок девять» электронный голос звенит и ты спишь, очень тонкие и тревожные видя сны -  там он тебе что-то с нежностью и тоской говорит, а ты все не слушаешь – ждешь прихода треклятой весны. В это время кеды идут наверх – пятый этаж. Винтовая лестница гулко бросает шаги. Не оставляя записку по типу «потом отдашь»,
кладет пачку сигарет и пол килограмма липкой тоски.

Кто-то видит тонкие сны, кто-то шаркает кедами по брусчатке, кто-то ждет прихода весны, кто-то слезы горькие льет. У них у всех отпечаталось на сетчатке чувство, которое иногда режет, а иногда поет.

И уже наступает конец весны, и вот-вот будет жаркое лето,
где-то хозяин кед идет к хозяйке джинсовки и рюкзака.
Любовь – не то, что приходит с рассветом,
а то, что не исчезает, когда приходит закат.