Долосгуйер

На оазис упали тени суровых гор,
Холод ночи и жар пустынь начинают спор.
Эта распря, увы, не первая далеко.
Сколько разных усобиц минуло средь веков
С тех далеких, ушедших в область легенд времен,
Как людьми этот край до отказа был населен!
Финикийцы и греки, следом великий Рим
В свой черед осеняли пустыню крылом своим,
Стройный шаг легионов глушил перестук подков,
Непонятную речь и посвист кривых клинков.
А потом наступил последний, двадцатый век
И железные кони ускорили свой разбег,
И железные птицы пронзали небесный зной,
И железные рыбы барахтались под водой,
И железные люди из северных дальних стран
Приносили с собой огонь и железный буран.

Месяцами ярилась буря, но улеглась,
И один народ перенял у другого власть.
Принося кровавую жертву своим богам,
Корпус Роммеля шел по обугленным берегам
Средиземного моря, и пятились по пескам
Королевские обессиленные войска.

На оазис упали тени, и замолчал,
Погрузившись в тревожный сон, бивак англичан.
Перепаханный черный песок остывал вокруг
И вставал за спиной последний оплот – Тобрук,
Неприступная крепость, как счел Генеральный Штаб,
От которой начнется иной боевой этап.

Проведя рекогносцировку своих постов,
Разбрелись по палаткам выходцы с островов.
Заполняют веселым гуртом походный паб
Австралийцы под гнутым полем широких шляп,
Коренастые горцы, на хаки сменившие плед,
И ватага поляков в изгнании несколько лет.
Янтарем отливал по бокалам английский джин,
Поднимались тосты за безотказность машин,
За победу над Лисом Пустыни, за отчий дом,
И кто-то уже произносит слова с трудом,
Приводя аргументы, что бош – по природе трус.

На пологом пригорке сидит рядовой зулус
У костра, охраняя покой земляков,
Таких же усталых колониальных стрелков,
Ни разу еще не участвовавших в войне.
Лишь сутки назад их бригада была в огне,
Лишь сутки назад он шел с карабином в бой,
Закрыв глаза, и видел перед собой
Оранжевый вельд, покрытую пылью даль,
Согретый светилом западный Трансвааль.

Он вышел из боя всего лишь сутки назад,
И было объявлено всем, что не будет взят
Город Тобрук, цитадель на последней черте,
За столетья видавший уже немало смертей.

На оазис упали тени. Неслышно спал
Одинокий край родников и зеленых пальм
И бодрствовал, охраняя его покой,
Африканец, Его Величества рядовой.
Взгляд замутненный греется на костерке,
Еле дрожит звериная кость в руке
И мелкие кости чернеют среди углей.
Казалось, от них не станет ему теплей,
Но вот зулус перестал дрожать и застыл;
Звериная кость с остатком сгоревших жил
В воздухе описала широкий круг
И пала в огонь, исполнив надсадный стук.
Сквозь брызги искр и вставшую тучей золу
В самое сердце пламени смотрит зулус
Недвижным безумным взглядом огромных глаз.
Губы заходятся в шепоте. Вдруг погас
И разгорелся с удвоенной силой костер.
Светом его наполнился черный взор,
Шепот зулуса готов сорваться на крик.
Вдруг африканец, сгорбленный, как старик,
Вскинулся, поднял руки к небесной мгле
И рухнул вниз, застыв на сухой земле.

Минуту спустя он поднялся и снова сел
У самого пламени, глядя в него, как в прицел,
В темных глазах своих все еще храня
Безумный танец разбуженных духов огня.

Над оазисом спали тени в ночной тиши.
Казалось – в союзном лагере ни души,
Лишь часовые вдали нарушали покой,
Окликая друг друга с тревогою и тоской,
Да город Тобрук возвышался, как горный хребет,
И глядел на восток, ожидая новый рассвет.

Окопы плели паутину среди песков.
Белая россыпь, след проходящих веков
Незримо, песчинка к песчинке, за дюймом дюйм
Вела наступленье на впаянный в недра дюн
Укрепрайон, надежду железных людей,
На скрытых брезентом их стальных лошадей,
На их идеи, стремления, их покой,
На их мечты, растоптанные войной.
Лишь стены города, выросшего в пыли,
Выдержать этот пыльный натиск могли.
Тобрук молчал и глядел свысока окрест,
Не веруя в перемену знакомых мест.

Все было как прежде – оазис, пески и тьма,
Как прежде время ссыпало в свои закрома
Зерно мгновений, тугие колосья дней,
Как прежде ползла по барханам змея огней.
А кто зажег их – гяур? сельджук? бедуин? –
Для древнего города путь их всегда един,
Все они много раз приходили сюда
И уходили вновь, не оставив следа.
Змея огней растянулась на всю длину,
А в самом хвосте ее, храня тишину,
Сидел у костра африканец, слегка дрожа.
Раздвинув уголья лезвием штык-ножа,
Он вынул кость, внимательно оглядел
И сдул золу, подняв седую метель.
В извилинах трещин, как в русле горной реки
Еще текли оранжевые огоньки,
Мерцали и гасли, тонули во тьме ночной.
И вновь зола покрыла кость сединой.

Сухими губами раздумья свои жуя,
Гладя ладонью шершавое ложе ружья,
Зулус провожал последний костровый блик,
Словно читал страницу древнейшей из книг.
Ничто не могло от него укрыться теперь –
С рассветом явится горечь людских потерь,
С рассветом придет огонь и железный буран
И в жертву богам кровь потечет из ран,
Новый рассвет не позволит начаться дню,
Песок переплавится в камень, и умрут на корню
Деревья в оазисе, мирно спящем сейчас.
А город Тобрук станет в который раз
Свидетелем битвы за право им обладать.
И будет разгромлена вся королевская рать
В угоду северным духам огня и льда,
Желающим воцариться здесь навсегда.

Близилось утро. Рассвет в пустынной дали
Светлым ручьем отделил небеса от земли.
Звездные капли падали с потолка.
Вот первый луч коснулся фигуры стрелка,
Чей разум бродил под небом иных миров.
Костер погас. И сумрака пал покров.

На спящий оазис с востока пролился свет.
Вслед за одним силуэтом другой силуэт
Выходил из тьмы, как из морских глубин,
И небосвод, сменив черноту на синь,
С новой надеждой раскрыл широко глаза.
Но вдалеке уже родилась гроза
И била тела барханов густая дрожь.
С этой грозой не явится теплый дождь,
Не напитает влагой заросли пальм.
С этой грозой пришла боевая сталь,
Несущая на себе железных людей,
Готовых пролить потоки иных дождей.
Железные кони пустились с места в карьер,
Железные рыбы вынырнули из шхер,
Железные птицы облепили неба карниз -
Так приказал им Роммель, Пустынный Лис,
Свой верный зверинец не зря кормивший из рук,
Чтобы в урочный час натравить на Тобрук.

На английских позициях выли ветра сирен
В напрасном поиске явных и тайных измен.
Солдаты встречали незваных гостей у крыльца
И мокли до нитки под ливнями из свинца.
Плечом к плечу наутро уснули в пыли
Австралийцы, пришельцы с другого конца земли,
Шотландцы, не приученные отступать,
Поляки, которых не будет родина ждать,
А чуть поодаль легли в горячий песок
Зулусы, платившие жизнями свой оброк,
Хозяину-льву британскому. Этот лев
Припал на брюхо, негаданно оробев.
На этот раз он оказался слаб.
И выбросил белый флаг Генеральный Штаб.

А в самом конце пологой песчаной гряды,
Куда не вели воинственные следы,
У черного круга кострища сидел человек,
Плотно закрыв тяжелые шторы век,
Похожий на истукана диких племен -
Резан из дерева и обожжен огнем,
Сидел без движений, ни слова не говоря.
Темную кожу позолотила заря
И зарево от пожаров рождало тень,
Собой подменяя уже наступивший день.

С детства познавший тонкости колдовства,
Сознанье свое зулус разделил на два.
И первое, прежнее, гасло вровень с костром,
Пока рокотал над пустыней железный гром.
А новым сознанием он за предел проник
По огненным рекам в трещинах костяных.
И реки бурлили, кипел за пределом шторм,
В глубинах неведомых, в тайне закрытых штор-
Сомкнутых век, поднимался стеной огонь,
Зыбкая плоть его противусолонь
Вращалась, как крылья гигантского ветряка,
Сливаясь в четыре пламенных языка.
И каждый язык вещал, как сто языков,
Про новый мир, где всех сокрушит врагов
Железный порядок, которому равных нет,
Который пришел, когда начался рассвет.

И вдруг появился странный слепящий луч.
Сквозь сжатые веки, сквозь толщу свинцовых туч
Оставил след на вращающемся кресте,
Словно оазис в пекельной пустоте,
Рожденный заклятьем, сказанным у костра.
Отныне знал африканец, что было вчера.
Ведомы были все планы друзей и врагов,
Ведомы были передвиженья полков,
Маршруты железных рыб, скакунов и птиц,
Очередность триумфов и перемен границ,
Количество черных дней и напрасных потерь.
Что будет завтра - открылось ему теперь.

Он видит то, чему назначено быть:
Железные люди вынуждены отступить,
В гранитные стены бьются волны атак
И вновь над Тобруком реет британский флаг.
Вновь цепи огней на холмах выгибают лук,
И выпадает у Севера власть из рук,
И загнанный в угол Роммель, Пустынный Лис
Уходит туда, где предки его заждались,
Свинцовою каплей его обагрен висок...

Этим событиям свой обозначен срок.
Все будет так, как поведал слепящий луч,
Сознанию новому давший надежный ключ.
Сквозь вихрей вращенье, сквозь завязь горящих пут
От этих мет луч проложил тропу
В другие, пока не изведанные места.
Снаружи осталась прежняя суета,
Победные крики живых и раненых стон,
Флаги с изображенным на них крестом,
Остался оазис, укрытый тенями гор,
И город Тобрук, хранящий немой укор
Во взгляде на этот бренный несчастный мир,
Себя самого легко превративший в тир,
Остались свинец и железо, песок и кровь,
Остались огни на пологих рядах холмов,
И на одном из холмов остался ненужный прах
Долосгуйера - гадателя на костях.




*долосгуйер - "человек, кидающий кости", гадатель в племенах Южной Африки.