Тот лёд давно уже растаял...

Не вдохнуть — закована шея льдом.
Да, ошиблась я со своим королём, и теперь только вьюга мчится в проём, где был ты и сердце моё.

Замерла манекеном в бездушной зиме.
Что ещё оставалось мне?

Во дворце нет красок; он мёртв и тих.
Здесь, конечно, не место для вас — живых...
А ты знаешь, что я ещё помню мотив, под который мой мир, застыв,
обернулся тюрьмой и утратил цвета?

Эта песенка так проста...

Помнишь, пел мне её, тяжело дыша?
Забирался под кожу и не спеша разрушал всё то, чем моя душа так старалась тебе помешать?

А теперь внутри только стужа, и тьма, и тоскливая пустота.

Слово «вечность» жжётся сильней огня.
Не даёт растаять, печаль храня — не даёт забыть, и уколы льда выбивают под кожей — тебя.

Эти льдинки острее любых ножей.
Они новых ждут королей.

Только их не будет.

Прошёл уж год с той поры, как ты вышел под небосвод, взяв за руку девчонку, чей образ, чёрт, всё из памяти не уйдёт.

Он клеймом на обмякшем теле застыл.
И стереть не хватает сил.

Её жар, что расплавил полы дворца, стёр мою печать с твоего лица — как его забыть, если без конца в залах бьются ваши сердца?

Их пульсация эхом колотится в дверь.
Как же часто крадусь я к ней,

прижимаюсь щекою к морозным стенам, раз за разом шепчу: «я тебя не отдам», - и следы твоих затянувшихся ран примерзают к моим губам,
горьким ядом впиваясь в податливый рот.

И ведь знала всё наперёд:

когда ты, замёрзший, поднял свой взгляд; когда вместе кутались в мой наряд; когда мы совершали запретный обряд сотни долгих ночей подряд, -

знала, сколько шагов ещё Герда пройдёт, прежде чем нас с тобою найдёт.

Герда-Герда... что ему можешь дать?
Очень тёплую, но пустую кровать?

Или станешь надеяться, верить, ждать, что получится рядом спать?

Но он твой только дома, при свете дня: Кая страсть всецело моя.

Половицы в осколках; мне легче идти по тобою проторенному пути, и на месте, где ты шептал «отпусти», проросли ледяные цветы.

Лепестки роз дрожат от хруста зеркал: так дрожала, когда целовал...

Уж давно пустует высокий трон: мои уши ласкает тот тихий звон, что исходит от роз; ледяной унисон с твоей песней, похожей на стон.

Я сижу у цветов, прислонившись к стене.
Это всё, что оставил ты мне.

Иногда, когда вьюга стучится в окно, я мечтаю о том, чему быть не дано, и горчит на губах ледяное вино, заливая мечты полотно.

Каждый раз осознанье впивается в грудь: мне тебя никогда не вернуть.

В отражениях вижу своё лицо: почерневшие губы, зрачка кольцо; а под колотым ледяным венцом наливаются чувства свинцом.

С каждым днём тяжелее любовь нести.
Лишь ты можешь меня спасти.

Но не буду звать и молить согреть.
Забрала и так твоей жизни треть; ещё двадцать лет — и старушка-смерть запретит тебе Герде петь.

Без тебя становится хрупким лёд.
Но ты должен идти вперёд.

Я ломаю в ладонях осколки зеркал — в твоём сердце любой оказался бы мал, слишком мал, чтобы снова меня целовал, позабыв, что ты Герду встречал.

Тот огонь, что у Герды пылает внутри, плавит все осколки мои.

За прозрачными сводами — душная тьма, заметают дворец всё сильнее снега.
Без тебя красота долгой ночи ушла, как и то, чем была я сама.

Королевы не плачут, но мне всё равно: слёзы льдинками бьются в стекло.

На земле уже долго бушует метель.
Без Владычицы вьюге глушить свою трель
нет резона.
Зачем отдавать теплу день,
месяц, год?
Зачем слушать капель?

Круглый год зима свой повторяет сюжет.
Но Кай Гердой надёжно согрет.

Под глазами — круги.
Изорвались меха.
Королева снегов совсем стала плоха.
Только мне наплевать — это всё чепуха, да и что мне богатства?
Труха.

Осторожно касаюсь прожилок цветка: он ценней, чем меха и шелка.

Иногда снега скрип так похож на шаги...
Почти верю, что это твои сапоги приминают сугробы, пытаясь найти вход туда, где мы будем одни.

И желанье одно на любой звездопад: чтобы всё же пришёл ты назад.

Только звёзды молчат, проливаясь с небес: не пристало Владычице жаждать чудес.
Может, всё же добраться туда, где исчез мой пиковый король/интерес?

Не могу больше ждать в этой снежной тюрьме и любить, и скучать по тебе.

В вязкий омут зима забрала, и теперь очень сложно найти, отворить нашу дверь, из которой ты вышел, оставив лишь тень и надежду на будущий день.

Но смогла. И осколки, взметнувшись пургой, полетели к вам с Гердой домой.

В них горят искажённые болью черты — ни следа не осталось былой красоты, но — плевать.
Ведь уже мне те окна видны, за которыми прячешься ты.

Почти верю, что стоит ворваться туда; почти верю, что ждёшь ты меня.

Только окна темны.
Только дом этот — пуст.
Тишина; лишь осколков доносится хруст.
Снова ядом в мой рот проникает твой вкус...
Ты же знал — за тобою вернусь!

Растекаются дёгтем по мыслям слова: «Слишком долго тебя я ждала».

В чёрном облаке быстро лечу над землёй; над погостом, где ты лежишь рядом с женой. Королева вернулась — не ведом покой, днём я вихрем верчусь, вьюгой злой...

Чем заполнены ночи — не знает никто.
Слёзы льдинками бьются в стекло...