Крики любви 37

                Надпись на Небе  37
               
     Постепенно всё успокоилось в Маяковском, и мысли его  потекли спокойно и плавно.
     – Ты считаешь себя поэтом революции, – размышлял он по дороге. –   А веришь ли ты в нее сам?.. Думали: вот революция всем принесет счастье. Работай только! Твори! выдумывай! пробуй! А что оказалось? Где оно, это счастье? У меня, по крайней мере, его нет. Сколько сволочи ходит рядом со мной и вокруг! Живут – друг друга жуют. И понемножку каждый другому – ножку. А я-то сам? Сколько чепухи написал, которую читать противно. Если застрелюсь, кто обо мне вспомнит! А если вспомнят, то скажут: «Этот агитатор оказался малодушным человеком» Вот как будут обо мне говорить потомки. А может быть, и не будут? А?! И стих мой  прорвется к ним? Через головы бездарных поэтов и многочисленных правительств... Неизвестно. 
     Он проходит место, где Полонская прождала его целый час.
     – Вот тут я должен был встретиться с Норой в первый раз. Как быстро все изменилось. Сначала она бегала за мной. Сейчас – я за ней. Скачки. И неизвестно чем кончатся эти скачки. А ну-ка, где  эти плево;чки-Звездочки, по которым узнают будущее?
      Маяковский задирает голову к Небу. Оно затянуто тучами.
       – Ничего из-за туч не видно. Хотя вон в ту черную дыру в тучах я вижу Звезду. Моргает. Вылупила свои небесные глазк. Будто – удивленная – хочет сказать что-то и не может… Кого-то мне  напоминает эта Звезда. Но вот кого? не могу понять... Ну, что ты вылупилась, дуреха? Мне твоей азбуки Морзе все равно не понять.
      Он опускает взгляд.
      – Безнадежное это дело гадать по Звездам. Пусть этим занимается Пастернак.* Ему они нравятся в Небе. А мне – в   мартеновских печах! А в Небе сиять – какой от них прок… Земного счастья хочу. Жить как все. Воспитывать детей. А не получается… Ну, не получается – и все! Такая, понимаешь, непёрка, – жалуется он сам себе и уже собирается уходить, но напоследок бросает на Небо взгляд, и к своему удивлению видит: тучи вдруг куда-то исчезли и проясненное Небо открылось перед ним блестящими и горящими бесчисленными своими Звездами.
     – Ветер разогнал тучи, – подумалось ему. – Так бывает. На Земле тишь да гладь, а вверху…
     Замерла папироса в его зубах, и невольно залюбовался он красотой звездного Неба.               
      – Ишь, как рассиялись Звездочки! Нет, это не плево;чки... это монеты, это звездная дань, которой Ночь обложило Небо.
     Маяковский стал всматриваться в Небо. Прямо над ним среди массы Звезд различает он едва заметную звездную фразу: «14 апреля 1930 года». Фраза эта составлена из маленьких, бледненьких Звездочек, которые то исчезали, то появлялись вновь.
     – Сегодня как раз 14 апреля 1930 года… Что за чушь. – Маяковский усиленно зажевал папиросу, перебрасывая ее с одной стороны рта в другую. – Померещилось... Вот сейчас посмотрю снова – и там ничего не будет.
     Смотрит и видит – фраза не только не исчезла, но стала во много раз ярче. А сами Звезды, ее составляющие, разрастаясь, приобретая очертания человеческих лиц. И чем больше он всматривался в них, тем отчетливее ему виделись взволнованные, раскрасневшиеся лица любимых им женщин, которые улыбались ему и взглядами заманивали его к себе.
     – Так вот что значат эти Звезды. Теперь я понимаю, что они  говорят мне. (Обращается к Звездам.) Пора, думаете?..
     Рука его потянулась к карману пиджака, где у него лежал пистолет, но потом остановилась.
     – А как же Нора? – подумал он.
     В отчаянии он стискивает голову большими ладонями:
     – Наверное, я схожу с ума.
    Оглядывается по сторонам, не видел ли его кто в таком состоянии? На холодной, слабоосвещенной улице никого не было.
     Немного успокоившись, произносит тихо:
     – Нет, сегодня же иду к врачу. Надо что-то делать. Нора права.
     Неожиданная трель свистка заставляет его вздрогнуть. Стоявший в укрытии милиционер выходит к нему.
      – Гражданин! Я уже несколько минут наблюдаю за вами. Стоите, понимаете, на проезжей части. Разговариваете сам с собой... Что вы там увидели в Небе?
      – Помогите разобраться, товарищ! Что это? – говорит   Маяковский, указывая место, где видел надпись.
      – Где? Давайте посмотрим!
     Оба уставились в Небо. В том месте, где была надпись, Звезды исчезли, и вместо них зияла огромная черная бездна.       
     Долго они еще так стояли, задрав головы. Первый не выдержал милиционер.
     – А что там хоть было? – спрашивает он, поворачивая голову к Маяковскому.
     – Так, ничего, – говорит потрясенный Маяковский и поспешно отходит прочь.
     Пока милиционер собирался ему  что-то сказать, Маяковский уже быстро печатал озабоченные шаги метров в двадцати от него.
     В этот момент в тишине раздается треск рухнувшего стекла витрины какого-то магазина, и милиционер, правой рукой придерживая кобуру, а левой  держа во рту покрывающий трелью пустынную улицу свисток, устремляется вниз по Тверской.
     Идя домой, Маяковский дал себе зарок больше не смотреть на Небо. Но не выдержал. Что-то, что было сильней его, заставило его  посмотреть вверх. Он поднял глаза к Небу. Дата его конца  горела на прежнем месте…
          *Выдающийся советский поэт, соратник Маяковского, с которым у него было много разногласий. После смерти Сталина встал в оппозицию к власти. Написал антисоветский роман «Доктор Живаго», принесший ему Нобелевскую премию. 

                П р о д о л ж е н и е  з а в т р а