chevalier

Сотни свечей, расставленных вкруг фонтана и вдоль дорожек, пропитывают сад Версаля неярким, потусторонним сиянием, словно бы солнце раздумало садиться во Франции, или же ночь обернулась солнечным днём по воле короля, а может статься, в его власти управлять не только земными, но и небесными светилами по его выбору. Все эти версии, как и многие прочие, спектром расходящиеся от откровенной лести до столь же откровенной наивности, пропускает мимо ушей шевалье, легко скользящий в шумной веселой толпе. Праздник не так давно перевалил за половину, что имеет свои очевидные признаки — вино неизменно льётся рекой, и двор все также в полном составе, но теперь продвигаться в толпе становится все сложнее. Каждый второй норовит завести разговор о войне и голладцах, угле и белилах, шелках и ситце, а то и вовлечь в череду бесконечных танцев — не тебя самого, а всякого, кто по странному стечению обстоятельств не соответствует всеобщему градусу праздника.

Шевалье прекрасно известно, что нередко происходит на подобных гуляниях, организованных без серьёзного повода, но на благо короны: обилие вина и атмосфера веселья суммарно приводят к тому, что все меньше людей следит за своими словами, зато в толпе возникают те, кто следят за чужими. В узких кругах расхожа фраза 'чем громче праздник, тем горше последствия', но мало кого она учит вовремя. С другой стороны, пренебрежение королевской щедростью есть оскорбление в адрес короны, что поопаснее раскрытого заговора, а значит, все дело в балансе. По этой причине бокал шевалье неизменно полон на треть, но на деле не тронут, сам он всем улыбается, сыплет остротами и комплиментами, но надолго ни с кем не задерживается.

Все очарование шумных праздников в их первозданности, чем при дворе и не веет, считает шевалье, по дуге обходя круг танцующих. Но при звуках сменившей павану развеселой гальярды на него вдруг накатывает острая ностальгия, и ярким кадром всплывает в сознании картина из детства: единожды виденная крестьянская свадьба, где все было просто и ясно. Румяная хохотушка-невеста, ни на миг не отпустившая руки жениха, его очарованный взгляд, горсти риса и веселые пляски после. Дома праздников не бывало и вовсе, а народные традиции порицались как недостойные дворянина и потомка великих Гизов, но нутром шевалье всегда чуял настоящее — уж очень характерно щемило сердце.

Детство закончилось в четырнадцать, с приездом ко двору его величества, который тогда ещё сам был ребёнком, пусть и старше годами. Но если жизнь короля без оглядки на его мнение определяли вполне конкретные люди, то до шевалье никому не было дела. Провидение или природная дерзость заставили его против всякого этикета и правил хорошего тона поднять кудрявую голову во время представления ко двору, но именно тогда перед его глазами вдруг помутилось, а дыхание впервые перехватило с подобной силой. Что сказал на это Луи Великий, шевалье не вспомнит даже под пытками — короля в тот момент для него не стало. Не стало ничего вокруг, кроме невозможно сияющих светлых глаз, прозрачных как колодезная вода без единого намека на дно, запавших в сердце и душу на всю последующую жизнь. С годами реакция на их обладателя сгладилась, или шевалье всего лишь привык ловить свой сорванный вдох ещё в горле — при дворе показать настоящее чувство значит стать куклой в руках слишком многих. Таковы правила и играть по ним шевалье с малых лет не в новинку, разница с ситуацией дома заключалась в масштабе и только, так что он ждал и был подготовлен, однако никак не мог вообразить, что именно здесь его хаотичная вселенная стремлений, желаний и целей внезапно обретёт однозначный центр.

Грохот фейерверков возвращает в настоящее, и шевалье ускоряет шаг. Сад, освещённый сотнями взлетающих искр, снова преображается, становясь волшебной сказкой для всех, кто никогда не бывал на войне. Их большинство, и восхищенные возгласы внезапно со всех сторон окружают шевалье, начиная всерьёз тревожить. Пожалуй, время прогулок окончено.

Огибая фонтан, шевалье уворачивается от шаловливых рук и летящих брызг, почти искренне улыбаясь купальщикам, но не утруждая себя словами. Ступени на боковую веранду рывком бросаются под ноги, каблук скользит по влажному мху, а шум праздника тает вдали. Шевалье проходит по верхней площадке, ставит бокал с 'недопитым' вином на перила и подныривает под алебарды дремлющих стражников. Дворец внутри безмолвен и тёмен, и только в сумраке стеклянной галереи время от времени пляшут всполохи света далеких фейерверков. Гулкое эхо шагов ещё долго отдаётся в пустых коридорах, но за шевалье уже захлопнулась дверь в покои.

Окна распахнуты в ночь — праздника здесь не видать и ничто не засвечивает сколотую с левого бока луну, сияние которой широким лучом проникает в комнату и жидким глянцем обводит контуры. Шевалье наслаждается видом долю секунды, а следом уверенно проходит внутрь, в три шага пересекает гостиную и обнимает со спины любимый силуэт, зарываясь носом в чернильные волосы. Тень обретает плоть под ладонями, склоняет голову набок и улыбается краешком губ — шевалье ощущает не глядя. И, как и десять лет назад, его дыхание сбивается.

19/2/17