Быль... или небыль?

В убогой деревушке, дачники которую облюбовали,
Ещё не канувшие в лета старожила, век свой доживали…
От них, от стариков, судьбой обиженных и властью обделённых,
Толи об ужасах, толь об явлениях природных

Узнал,
       и надо вам признаться, сразу не поверил,
И просто их рассказы, что записывал, взял, да и зашхерил.
Но вот однажды, так уж приключилось,
В той деревушке на ночлег остановиться мне случилось.

К знакомой бабушке, чей домик самый крайний был в деревне,
Склонился на бок, будто в землю врос, так как был очень древний,
Я постучался,
             солнце летнее за лесом небо обагрило,
Пока что тьма кромешная в округе всё живое не накрыла,

Хотелось на порог ступить… по правде я не суеверный,
Но как - то от рассказов, что давно от бабки слышал, мне не по себе; ну скажем скверно…
Короче бабка Тая, звали так знакомую мою 
Услышала мой голос, распахнула дверь в избу.

Изба, каких в деревне максимум пяток;
Передняя да упечь, стол да лавка из досок;
На пенсию, по старости, какие там изыски;
Полати на печи, ухваты, чугунки да миски.

Жизнь, прям сказать, не сказка, только много ль бабке надо;
Десяток кур, коза, с которой нету слада,
Продукты, ну там хлеб, колбаску, остальное продавали
В дремучем магазинчике – сельпо, который раз в неделю открывали.

Другое дело дачники; у них у всех машины,
Да и дома – не бабкина хибара; вон каки махины,
А значит старики с их жизнью, были все по барабану,
Ну то есть им как той козе соседской, до баяна,

И по сему, оставим их в покое, нечего на них пенять,
Ведь их богатых с мыслями чудными не понять.
Вернёмся к бабке, что пустила в дом, ну то есть на постой,
В котором воцарились мир, по – своему достаток и покой.

Не хитрый ужин бабка Тая сообразила,
Что Бог послал, то мне и предложила;
Картошка в чугунке из печи, хлеб да козье молоко…
Я чувствовал себя уютно, хоть от дома далеко.

Мои припасы, что из дома захватил, к столу пришлись;
Чай, кофе, бутерброды, трапезничать принялись.
Меж делом, как бы сам того и не желая,
Завёл я речь о нечисти, что слышал раньше, почему не знаю.

Хозяйка лишь слегка поморщилась и начала рассказ.
Я ж как прикованный смотрел,не отрывая глаз
На бабку Таю,
             слушая и словно сам переживая
Рассказанное, слово каждое ловя и рта не закрывая.
               
Соседка бабкина, чертятницей в округе всей известною была;
Колдуньей, ведьмой в пятом поколении слыла,
С нечистой силой тёмною водилась,
И в церкве христианской не крестилась.

Довольно много всяких приключений, связанных с нечистой,
Но слушая рассказ, поведала который бабка Тая, всякий бы перекрестился.
А дело было так;
                стояла летняя жара, в разгаре сенокос,
Иван Степаныч, местный конюх, ужин косарям повёз…

Косили иль на утренней, иль на вечерней зорьке, чтобы по росе,
Как можно легче приходилось, как по смазке, двигаться косе.
Сначала полем, после через лес, дорога проходила…
Брела тихонько, голову понуря, сивая кобыла.

Так не спеша добрались к месту назначения, ну то бишь к косарям.
Там разгрузившись, двинулись в обратный путь, поближе к лесу, по полям,
И надо ж было, так тому видать и быть, то есть случиться,
Решил Степаныч в лес соседний прокатиться.

Намедни присмотрел он там поляну - загляденье,
Трава на ней коровке и бычку, ну просто объеденье.
Подумал: «Что за зря кататься, сколько увезу, скошу,
Никто и не заметит; ночь уж на носу».

Тогда колхозное, да ещё частное паслось на травах стадо,
Да и зимой скотину прокормить всю чем - то надо.
А если летом засуха, совсем беда;
Между колхозниками за траву идёт вражда.

Ну Бог с ним, сделал так Степаныч, как хотел;
Приехал на делянку, кою углядел,
На сколько сил хватило, время, травки накосил
И тут же на телегу небольшой стожок навил.

Тем временем сгущалась тьма, окутывая страхом неизвестности в лесу ночном;
Казалось, кто - то прячется за деревом, а там подальше чудище ютится за кустом,
Но свет луны, взошедшей среди россыпи мерцающих на небе звёзд
Пробился сквозь листву деревьев и Степаныч сразу же взбодрился, выпрямившись во весь рост,

Скомандовал: «Вперёд», - кобыле – «но», - и крутанул вожжами…
Телега скрипнула, не в похвалу извозчику не смазанными уж давно осями,
И побрела поближе к дому, отгоняя мошкару хвостом,
Да от натуги издавая характерный звук, из под хвоста при том.

Так потихоньку продвигаясь по ночной лесной дороге,
Мечтал Степаныч, разгрузив телегу, лошадь в стойло отведя, родимом оказаться на пороге,
Где его ждут хозяйка, стол с похлёбкой и стопариком…
Ну что Вы, вовсе не был он «бухариком»,

А просто перед ужином, для аппетита, так уж повелось,
И то не часто, а не то б, всё население спилось…
Задумался и не заметил, как пенёк под колесо попал;
Тряхнуло воз, но удержался, не упал.

Но видно на оси телеги, что - то поломалось;
Проехав метров десять, колесо прилично разболталось,
Безжалостно ещё раз скрипнуло и приказало долго жить;
Бессовестно слетело, прокатилось метр и на земле теперь лежит.

Мечты сменила явь, в которой было не всё гладко;
Вокруг темно, немного жутковато, зябко.
Что делать – то, в сердцах проматерился…
Пока телегу разгрузил, приладил колесо, ну в общем два часа возился…

Уж за полночь, вновь двинул в путь, вот уж край леса показался,
Из – за кустов мелькнула чья -  то тень, и чей то силуэт нарисовался.
Два глаза в темноте как угольки светились,
На миг вдруг в лунном свете очертанья проявились;

Собака – слишком уж большая, волк, ну откуда ему взяться;
Ещё с войны прошедшей хищники здесь перестали появляться.
В мгновенье выпрямился зверь, протяжно воя на луну.
Мурашки поскакали по спине, пот выступил на лбу,

В коленях дрожь, кобыла на дыбы и вскачь.
Степаныч с одного прыжка вскочил на воз с травою как циркач.
Копытом видно зверя лошадь шибанула,
Лишь пасть клыкастая зубами лязгнув, рядом промелькнула.

Была то даже и не скачка, а полёт над пыльною дорогой.
Так пролетели аж до самого родимого порога…
Как на возу Степаныч удержался, можно лишь гадать…
У дома только оглянулся; зверя не видать.

Про оборотней старики рассказывали… вспомнил  всё до самых мелочей,
А в мыслях – пасть клыкастая, шерсть дыбом, пара глаз – углей.
Не приведи Господь ещё раз с зверем повстречаться,
От страха можно сбрендить, дурачком остаться.

Траву не разгрузил, кобылу не распряг, скорее в дом, к столу.
Схватил бутылку, к горлышку губами он прильнул.
Коли жена б не отняла, то выпил всю б наверно…
Трясло и колотило до сих пор его неимоверно.

Минут через пятнадцать отпустило – водка всё ж взяла,
Траву на двор, кобылу в стойло. И жена тут помогла.
Сперва подумала: « Степаныч перепил,
И спьяну эту ахинею ей нагородил…»

Но после видит: «Дело то серьёзно;
Муж весь дрожит, и лошадь во дворе трясёт нервозно, 
Видать взаправду сказывают старики…
Хотя сказать то, и глаза у страха велики».

Наутро тётка Дуня, бабки Таина соседка,
Что по натуре, сказывают домоседка,
Пришла за хлебом; магазин как раз в тот день работал…
Вот это да… вот это её кто - то обработал…

На лбу шишак, аж синевою отдаёт,
Рука бинтом подвязана за шею, и сама чуть двигает – идёт.
«Упала давеча с крыльца, и прям о камень лбом,
Да руку подвернула, падая при том», -
 
- Так объясняла тётка всем, кто спрашивал её,
Пеняя на неважное здоровьице своё.
Жену Степаныча как молнией пронзило;
Как мужа давеча в лесу от ужаса забило,

Так и её панический пронизал страх:
«Видать как есть не врут; всё в том лесу на днях
Пропал ягнёнок – видимо пастух не уберёг.
И кто ж такое сделать только мог…

Ужасней зрелища, пожалуй, не видали.
Там даже старожилы в ступор впали,
Когда нашли то, что осталось от ягнёнка;
Разорванное в клочья тельце, да метрах в двух, с глазами, выпученными от страха головёнка

 И давеча Степаныч, в том лесу на зверя налетел.
Благодаря кобыле ноги унести успел.
И на те тётка Дуня с поврежденьями такими.
Всё сходится с рассказами людскими.

Видать тот оборотень – точно тётка Дуня; как бы в наказание
От тех копыт, от лошадиных, все её страданья»
Забыв про то, купить что собиралась.
Жена Степаныча домой тот - час помчалась,

Всё рассказала мужу, на иконостас крестясь,
В поклоне каждом причитая и молясь.
Тогда - то и зашла нежданно бабка Тая,
Об ихних приключениях догадываясь, обо всём не зная.

Поведали ей всё как на духу,
Ведь та чертятница давно у всех уж на слуху.
И бабка Тая, что меня пустила на постой,
Совет дала супругам дельный, но простой;

С рассвета, завтра, дня не дожидаясь,
Скорее в церковь, свечки ставить, да в грехах покаясь,
Всё Батюшке, как есть, как было рассказать,
А там уж он что скажет ожидать.

Ночь кое как, закрыв все двери, окна скоротали
С иконами в обнимку,
                утром в церковь побежали.
Всё сделали, как бабка их в деревне научила,
Да в путь не близкий, давеча перекрестивши, проводила.

Там Батюшке, как есть, как на духу, всё рассказали;
Про пастуха, про оборотня, про кобылу, лес, про то, как из деревни убежали…
Всё выслушал, грехи прошедшие им отпустил,
Направив на путь истинный благословил,

Сказав, что есть на свете бесово отродье;
Чертятники, вампиры, колдуны, как их зовут в народе,
Но нужно верить в Господа, творить добро,
Жить для людей, как можно чаще пресекая зло.

Всё это выслушав и многое другое,
Отправились в обратный путь; домой…
С какой - то лёгкостью и верою в душе,
Открыв черты, доселе не известные в себе.

Всё потихоньку вроде стало становиться на свои места,
Вот только тётке Дуне встреча с лошадью, то бишь с её копытом даром не прошла;
Из дома вовсе только по нужде и выходила…
Совсем болезнь её злодейка изводила,

Да и сказать по правде, возраст уж не тот,
Уж восемьдесят почитай годков живёт.
Вот только слухи по деревне поползли,
Что отпустить на тот свет тётку не могли

Те,
   кто прислуживал ей, по - другому – бесово отродье;
Должна их передать кому – то на руки, судачили в народе.
Да и действительно, ждала она кого – то,
Нашёптывала целый день под нос себе чего – то.

Все сторонились её дома, обходили за версту,
Ну а была бы рада тётка Дуня только одному;
Какой – то дальний родственник наведывался раньше к ней,
Да видно долго не было от той родни вестей.

Никто не знает как, но тётка своего добилась,
И встреча с родственником всё ж случилась.
Приехал, для других, как на голову снег,
Не очень - то желанный человек.

Пробыл у тётки Дуни только день, и та скончалась,
Так тихо, незаметно, видно настрадалась.
Похоронили её как – то незаметно;
Нашла покой в могиле неприметной.

Исчез и родственник, так как и появился,
Как будто в воздухе бесследно испарился,
И до сих пор стоит тот дом пустой,
Весь скособочился, зарос крапивой, лебедой.

Участок не прельщает дачников; он знаменит историей своей…
Но вот пройдёт десяток лет, другой, не будет знающих людей,
Какой – то дачник купит землю и построит дом,
Не зная прошлого, счастливо заживёт он в нём.

На этом бабка Тая замолчала, кончила рассказ,
Меня же в туалет приспичило, и сей же час,
Из дома я во двор, и словно обомлел;
Из – за  кустов какой – то зверь, прям на меня смотрел…

Я сам не ожидал, попятился назад,
Крестясь, шептал молитву невпопад,
Язык, прилипший к нёбу, стал пудовым;
Тот, кто в кустах, казался злым, здоровым,

Хотя не видно было кроме глаз, ну абсолютно ничего…
Немного совладев с собой, шагнул я в сторону него,
Нащупал камень на земле, нагнувшись,
И бросил в сторону кустов, вульгарно матюкнувшись.

Зверь взвизгнул и тот - час умчался с глаз долой,
Хрустя кустами и поджавши хвост собачий свой,
А тишину, нарушенную мной в ночи,
Восстановившуюся вновь,
                лишь прерывали стрекотанием сверчки.

Луна светила, как в рассказе бабки Таи,
И звёзды в небе так же сказочно мерцали…
Сходивши по нужде так быстро, словно вечность ждал,
Походкой победителя я к дому зашагал.

А там уже матрас расстелян на полу,
Попили на ночь с бабушкой чайку,
Спокойной ночи пожелав друг другу, отошли ко сну.
Чуть свет забрезжил за окошком поутру

Уж бабка Тая вся в делах, в труде;
Сготовить завтрак, дать поесть курям, козе.
Позавтракали так же, как и в ужин, всем чем Бог послал…
Мне собираться в город, ближе к дому час настал.

Дорога длинная, что к трассе, где ходил автобус, через лес вела;
В раздумьях о прошедшей ночи мне такая мысль пришла:
«Ведь может не собака вовсе там, за тем кустом была,
А тот, кому чертей, ну то бишь бесово отродье, тётка Дуня отдала;

Всего лишь пробовал те силы зла, что по наследству получил,
Да видно испугался, камнем ведь в него я угодил».

Так, в общем, то, ни в чём, не разобравшись, как и в прошлый раз,
Рассказ я записал, пытаясь довести до Вас.
Судить лишь Вам; где правда, а где вымысел, обман,
Всё застеливший неизвестностью туман.

Р. S. Я ж для себя усвоил; есть добро и зло…
И между ними равновесие всегда, повсюду быть должно.