Ребята с нашего двора 14

  Его тетради – а их больше десятка – до сих пор пахнут подвянувшим чемоданом и сыростью подвала.
  Если бы их прочитали в Солгинском те, кому за пятьдесят и даже за шестьдесят, то почти каждый узнал бы о себе что-то, нашёл страницы, посвященные и ему. Сотнями «солгарей» насыщены хроники Колькиного дневника, сотнями событий, курьёзов, происшествий, праздников, трудовых будней, безобразных пьянок и послепохмельных воскресений. В них – стихотворения Ситца, как мы его любовно кликали. В нём его «вечная любовь» – Таня Хохлова и замечательное стихотворение «Звёздочка» как гимн любимой девушке. В нём – живописные и не всегда лицеприятные портреты ещё живущих на земле земляков. В нём – любимые книги и авторы Николая Ситчихина, его спортивные кумиры и любимые фильмы.
  Его почти двадцатилетний труд – очень своеобразная летопись комбината, жизни его людей. И мне она куда дороже замороженных строчек краеведов… В дневниках друга – сама жизнь, его живое трагическое дыхание, застывший слепок умирания посёлка и людей, всегда оживающий, как только прикасаешься к корочке дневника и скользишь глазами по его аккуратным и выверенным буквам, писанным пастиком.

  Когда я узнал симпатичного, цыганистого на лицо паренька, с переломанной ногой? Не помню. Знаю только, что появился он позже в нашем дворе, когда была построена новая пятиэтажка и когда наши привязанности в дружбе почти не имели вакансий. И как-то мало мы с ним пересекались.
  Всё переменилось в 1983 году, когда летом, после Слободчиковской «педагогической поэмы», я вернулся на родину и уже год отработал в Хозьминской школе.
  Добирался я до малой родины на велосипеде через глушь Есютино. Вот тогда-то и приметил моего «железного коня» Колька, который из-за своей нерабочей ноги с велосипеда не слезал почти, и меня самого, конечно.
  О чём был первый разговор наш – не помню совсем. И как мы сошлись – тоже не совсем понятно.
  Ведь если где в мире сыскать некий золотой эталон флегматика, то Колька удивительно совпадал бы с ним. Ложку с супом до рта он нёс минуту!
  Искалеченная врачами донельзя нога привила ему невозмутимую неспешность движения и разговора. Так же, как и ложку с супом, он нёс собеседнику порцию медленно сказанного слова. Которого же, однако, никогда зато не расплёскивал, – а рассказчиком Колька был великолепным.
  А я? Легкомысленное нагромождение сангвиника, холерика и меланхолика! Хаос! Перпетум мобиле…
  Но – «Они сошлись: волна и камень,/Стихи и проза, лёд и пламень»
  Моё беспокойное перемещение по области, желание ездить, узнавать, страдать на вокзалах, заводить новые знакомства, видеть новые места совпало с лёгким бременем привязанности Кольки к велосипеду.
  Искра вспыхнула, и началось.

С тобой в мой дом «въезжает» простота.
Она вне лжи – естественна и цельна.
Я тоже к ней стремлюся беспредельно,
Но это ж от природы! Чистота!

И праздник в дом приходит за тобой.
Тот праздник тих – без жестов и ломанья.
Он двух сердец привычное слиянье,
Он – скромный дар, дарованный судьбой.

И сдержанны объятья у дверей,
А то и просто так – рукопожатье.
Не родственники мы – по духу братья.
И впереди немало ярких дней.

Дороги в дом привозишь за собой.
Мы оба их за радость жизни любим.
Они – наш свет среди привычных буден,
Они – бесценный дар, дарованный судьбой.

И свежесть чувств врывается в наш дом,
И мир чужой зовет, манит, тревожит.
И сердце не червяк сомненья гложет –
Надежда года поселилась в нем!

  Это моё редкое стихотворение, не совсем удачное, посвящено Кольке, нашей с ним дружбе, ожиданию его и дорог…