Осенняя миграция

Рассказ написан в октябре 2009 года и был благополучно забыт автором, не считающим себя прозаиком

Резко открылись глаза, и она вышла из сна, как из воды. "Только не смотреть на свет", - памятуя давние бабушкины наставления, сказала себе и закрыла глаза снова. Там в глубине, в темном своем домике, можно позвать сознание и поговорить с ним на его языке, языке образа и чувства. И что же нам приснилось? Картинки рекой лились из памяти, в которой, казалось , не было дна.... "Покрышек тоже не было",- тут же подумалось ей,- "Одни пути - дороги и все пешком. Хоть бы поезд. В прошлый раз когда снился поезд, дела шли быстрее".
Прокрутив свои киноленты, она все-таки открыла, глаза и поднялась с кровати. Пора было собираться на работу. Могда ли она назвать свою работу работой? В ее "пионерском" сознании, работа олицетворялась с радостью совершенного творчества. А то место, где она проводила своё драгоценное время, не приносило ни творческой радости, ни материального благополучия. Большинство людей, с которыми она вынуждена была общаться, тоже несказанно отравляли существование. Но привычка жить со всеми мирно, выросшая из природной интелигентности, не позволяла выказывать не только настроение, но и состояние.
"Так и живем",- подумала она и стала чистить зубы. Возраст смотрел на нее из зеркала. Возрасту было эдак лет пятьдесят, а может больше. "Вон какое личико серьезное. Чтобы не родиться с курносым носом? Все курносые выглядят моложе. Да уж. Хоть с носом, хоть без носа, все одно - бабка Ага ." Произнеся себе приговор, она довершила моцион и пошла на кухню.

Дорога на работу была такой же, как и с работы - темно и холодно. Осень игралась с дождями и моросью. В окнах домов горел свет. Вчера перевели время на зимнее и ожидали, что утром будет светлее. Но, видимо, в этой серой жизни и свет под кожу слона, да и непробиваемый такой же.
Вспомнилось, как было летом на даче, и опять притянул серый цвет, цвет цеметных блоков. из которых они с мужем строили дом.
"Да уж, не цветает. Хоть бы где воробей зачирикал, что ли."
Мимо проходили люди, среди которых было мало славянских лиц, больше приезжих из Казахстана и Таджикистана. Ее всегда удивляло, зачем эти люди уезжают так далеко, в чужую страну? Не верилось, что они устраиваются здесь хорошо, так хорошо. чтобы можно было помогать семьям и, чтобы было чем компенсировать отсутствие дружелюбия, а иногда откровенное неприятие местного населения. Она тоже была тем местным населением, поэтому сильно его не осуждала,а,чаще, очень сочувствовала, когда наблюдала презрение или хамство со стороны гастарбайтеров. А еще ей вспоминались давние времена, когда дворник начинал работу в пять утра. А сейчас, господа "понаехавшие" и в 9 часов утра к труду не приступают. В прошлый раз она наблюдала техника - смотрителя местной коммунальной службы, которая бегала по улице и искала некоего Хакима, благородно поставившего метлу около забора детского сада. В итоге тот нашелся около киоска с донерами, где мирно обсуждал что-то на своем языке с соплеменником. Техник вопила благим матом, таким благим, что Хаким понял без перевода. Он со скоростью осла, на которого водрузили Санчо Панса вместе с конем Дон Кихота и латами благородного рыцаря, поплелся в ту сторону, куда указал перст матерящегося начальника.

Забравшись , наконец, в троллейбус, чтобы проехать две небольшие остановки, она задумалась о том, а зачем вообще людям куда-то уезжать? Вот уехала подруга в штаты. Помнится, это страшно возмутило. Душа протестовала, казалось невозможным бросить родные пенаты, оставить могилы предков. Да и что делать там, на чужбине? Отец, сколько лет подряд туда ездил в командировки и всякий раз говорил одно и тоже: "Хорошо, что нас там нет, а то нам было бы еще хуже." А теперь живет там , не думая возвращаться, но и не забывая время от времени возопить, что чужбина не родная мама, а мачеха. Да и подруга тоже самое произносит, также не забывая заявить о том, что уже привыкла к комфорту и спокойствию маленького американского городка. Вот так и наши "понаехавшие" привыкают, обживаются и ностальгия уже не мучит. А со временем становятся такими же, как весь этот город, самодовольными, наглыми и ленивыми. Да и что возмущаться, если почти весь город населен людьми когда-то временно прибывшими со всех сторон огромной и неуютной для жизни страны. А приехало немало еще в 60-е 70 годы. Да и в 50-е город был открыт. Особенно много людей ехало с Украины, Молдавии. Да откуда не ехали? Разруха, нищета, заставляли людей искать работу, которая могла прокормить семьи. 60-70 –е годы нужны были рабочие, и они приезжали из сел и деревень областей Российской Федеративной Советской Социалистической Республики. Так тогда наименовалась земля наша, у коей одно только крещеное имя - Русь. Приезжал народ, устраивался в общежитиях, потом у тех, кто был пронырливее, жизнь быстро налаживалась и появлялись даже личные апартаменты и работа, на которой не приходилось мучиться на конвейере или промерзать до костей на стройке. Потом жизнь этих, не обиженных фортом и смекалкой людей, становилась еще более устойчивой, и открывались для них двери кабинетов, где они чувствовали себя вполне по-хозяйски, и где им было дано быть руководителями малых или больших управленческих форм. Сегодня многие из них уже забыли, что когда-то этот город пригласил их, как и Хакима, к метлам, лопатам и станкам. Прошло время, много времени. Однако, помнится, что метлы тогда были заветной мечтой для многих приезжих. Наличие метлы почти гарантировало наличие служебной площади, которую через десять лет можно было полностью оформить на себя. А город метлы не торопился раздавать, еще было много дворников-старожилов города, которые отскребали лед с асфальта стальными скребками уже в пять утра, под желтым фонарным светом и промозглым ночным ветром. Это скрябание было так привычно, что не беспокоило спящих блаженным утренним сном граждан, скорее наоборот, трудно было бы представить, как спали бы под утро, если вдруг, однажды этих звуков не услышали. Выходя утром на работу, никто не удивлялся, что асфальт был свободен от льда. Дорожки были присыпаны песком иногда с обычной поваренной солью, подскользнуться было редкостью. Если и были где ледянки. так это там, где дети накатывали для своих игр небольшие ледяные дорожки, чтобы с разбегу скользить, едва удерживая равновесие, быстро пролетая навстречу холоду и ветру, которые красили щеки румянцем и безжалостно обветривали хлюпающие носы.
Троллейбус проскрипел своим металлическим телом и подпрыгнул на повороте к остановке. Пассажиров дернуло в стороны, и они возмущенно забухтели. Еле дождавшись, когда откроется дверь, она вышла на свежий воздух, и он показался ей сладким. Так душно было в этом "голубом вагоне". Дождь мелким бисером закрапал по мокрому асфальту и неожиданно посыпались мелкие снежинки, которые так же резво, как и капли летели вниз. Уснувшая на тротуаре листва не хотела реагировать ни на дождь, ни на снег. Она просто пылала желтыми, красными и рыжими пятнами на черном асфальте, заявляя о себе, как о единственном, стоящем внимания в этом уходящем куда-то в небытие году. Хрупкие белые кристаллы мгновенно таяли на горячих красных листьях и на время застывали на желто-зеленых. Время меняло краски, обновляло силы и готовилось к чему-то, что еще было невидимо. Что влияло не только на траву и деревья, на улицы и дома. Что правило людей, их лица. Их мысли, их жизнь.

Но сейчас - утро. Крапал на зонтик дождь. Женщина шла на работу.