Ночной хаос

Чёрт возьми! Начинает темнеть
густою и тёплою тьмой.
Однако, пойду к электричке, ведь мне
давно бы пора поспешить домой.

Неплохо, конечно, глядя во тьму
гулять себе да гулять. Это не хитро
в такую вот благодать и одному.
Но – не всю ночь же вымеривать Дмитров.

Иду теперь мимо кинотеатра,
откуда стекает вечерний сеанс.
На лицах у зрителей последние кадры
и экранных событий транс.

Обнявшись, пары идут из кино.
Девушки шепчут: «Ах, как прелестно…
Смотри-ка, уже темно…»

Как вдруг
                город встряхнулся, оживший,
встряхнулся, покоем своим разозлённый;
то ли мою фантазию расшевеливший,
то ли моей фантазией расшевелённый.

И тут
          такая во тьме заварилась каша,
такой полез хаос из всех щелей.
Тихо – цветочные газоны
глаза цветов закрыли сонно.
С фонтана вода ниспала
и тёмным свернулась клубком.
Остролобые столбы
ловят густеющую тьму
сетями проводов,
сигналя
загорающимися там и сям
лампочками.
На тротуарах
подстриженные деревья
скачут друг за дружкой,
похожи в ощипанном пуху
на страусов.
Скребут пупырчатыми
побеленными ногами.
Шершавые заборы из серых досок
топорщат плечи
от заноз.
Переполненные урны
в заборной тени
сплёвывают,
сипя прокуренным духом,
окурки.
Перепутанный с тенями свет
тянется из центра.
От красных светореклам
растекается в ночь помада
и жарко дышит,
отделившись
нимбо-спиральным свеченьем.
Витрины с полуприкрытыми веками тентов
тускло щурят
выставленные вещицы.
Любопытно смотреть
на гипсовые манекены у края витрин,
на это промежуточное звено сознанья
между камнем и чурбаном.
Облекшееся в выхолощенную
человеческую форму.
Но и они томятся под жёлтым светом.
Газировочный автомат
с растянутыми полосками
узких стальных губ
медленно вращает гранёный
стакан.
И как сверло дантиста
звенит по зубу тоненький
лучик,
светящийся с неба,
или с окон.
Телефонные будки
чутко задремали
как солдаты на посту.
И дремлют стоя, прислонившись щекою
к сложенной ладонями трубке.
Может, кому понадобится
позвонить,
скажем,
вот в эти многоэтажные зданья.
Здания
от вечернечайного благодушия
у голубого экрана
радостно просвечены насквозь.
Над городом на льдину ночи
дождь вскарабкался как морж,
скаля длинные струй зубища,
топорща пушистые брызг усища,
клыкасто растекается ручьями.

Послушайте!
Сидящие по квартирам
и под деревьями целующиеся жадно.
Ведь небо нависло угрюмым врагом.
Что делать, если единственно надо мною
оно вознеслось громадным
подкованным звёздами сапогом!

Но чувствую я, как и сам разбухаю
на травах и звёзд этой ночи дрожжах.
Глянул под ноги – высота такая,
что даже сам удивился – ах!

Ничего, что всё это фантазии,
которые гаснут за моею спиной.
Когда шёл и смотрел я на город, разве
не был город иной?

В том-то и дело, что был, заверяю,
всё было так, как я описал:
и город, и ночь эта тёпло-сырая,
и грозно сверкали вослед небеса.

А вот и вокзал. Шумит он и тычется.
Поезд издал торопящий вой.
И город сзади горит электрической
шарообразною головой.


1980