Визит

Из робкого чадящего огня,
кибитки стона в прошлых поколеньях,
я привела крылатого коня
к себе домой однажды в воскресенье.

Но что-то изменилось в том дому:
от напряженья ухо онемело,
внимая лишь молчанью одному.
Ужель иного и желать не смело?

Тянуло к очагу,  мой дом,  и я пришла…
Но из моей уютной в прошлом спальной
— ладьёй — неслышно женщина прошла,
споткнувшись в изумленье тривиальном

Случалось, восставала  я во пло;ти
и, чуждым хрусталём, как бубенцом звеня,
привычная к несбыточной работе,
просила их лишь напоить  коня.

Воды не жаль, но даме жаль паркета!
Копыта у коня и сапоги мои …
Да нас убить ведь надобно за это!
Мол, по паркету шастать не моги!

Я села в кресло где-то посредине,
меж вами... — Бросились сгонять!
Да, мы с Пегасом явно наследили,
Но охать так и из-за нас  рыдать?

Ужели это крах?  Конец венца идиллий?
Да ладно вам, не стоит горевать!
Чёрт, мы с конём конечно наследили,
Но чтоб в слезах подушки поправлять?

Да, знаю, что пора нам уходить —
Не по сезону шляться приведеньям,
Которое умеют наследить,
Здесь задержавшись даже на мгновенье!

Ну что ж, прощай паркет, хрусталь,
Прощайте зеркала в злаченных рамах,
Прощай же Красно-Черный Фредерик Стендаль,
Простите уж меня, что, как осёл,  упряма.

Пегас, вперёд! Пора покинуть сей редут!
Вот сахара кусок и… ти-и иихо по паркету,
который  с осторожностью предмета
типа — зеркального! — хозяева блюдут.
 
Я знаю, знаю —  горя нет, таков статут,
Известны   даты счастья жизни новой.
Но принято уж так – все прошлое клянут,
Повесивши над дверью старую подкову.

И мне во зло зачтут со мной разлуку
(хотя не мной оборвана та  нить!)
и боль того, что, опрокинув руки,
меня в них не сумел ты сохранить.

Простите же за то, что в ваш уют
я принесла сиротства непригодность,
за то, что на паркете восстают
мои следы — нелепость и бесплотность.